Проза

А с этой девушкой я так и не познакомился. Хотя провожал ее до
трамвайной остановки. Я был здорово пьян. Здорово.

Шумела зимняя вечеринка. Пили глинтвейн и бренди. Ели жареные каштаны. На вкус

— вроде картошки, только сладковатые.

Девушка изучала лингвистику в Париже, а в Ригу приехала на
Рождественские каникулы. Я завел с ней разговор о Бодлере, блеснул
эрудицией: “Ля флер де моль” можно переводить не только как
“Цветы зла”, но и как “Цветы боли”, и что последний вариант
вроде бы, говорят, точнее. А первый, мол, — дань обывательским
вкусам.

К моему удивлению девушка никогда не слышала ни о Бодлере, ни о его
“Ля флер де моль”!

Что же такое творится в королевстве датском?! Как можно изучать
лингвистику в Париже и не знать, кто такой Болдлер?!

И все-таки я пошел ее провожать. Вопреки ее активному сопротивлению.
На последний трамвай. Романтика. Крупные, но редкие хлопья
снега. Темные аллеи. Заиндевевшие стены домов, мерцающие
льдисто в свете ночных фонарей. Ночь. Улица. Фонарь.

Круглосуточно работающий магазин. Очень удобно. Захотелось часа в
три ночи выпить и закусить — пошел! И выпил, и закусил.

— Сходим в кино на неделе?!
— У меня есть жених!

— Он тебе что, кино не разрешает смотреть?

В общем, уехала. Даже имени не сказала, лингвистка.

Стою, грустный, на остановке, курю. Почувствовал вдруг, что ногам
очень уж стало холодно.

Смотрю вниз, на ноги.

Вижу, что ноги мои — в одних носках!

Ботинки спьяну забыл надеть, ромео!

Вернулся “на хату” скорой трусцой.

Всосал чего-то согревающего.

Улегся на матрасе рядом с поэтом Ханиным, подвинув поэта в сторону.

Отлично выспался, а утром с удовольствием съел полкило пельменей.
Пельмени принадлежали хозяину квартиры, хранились долго за
окном и свалялись в один большой круглый ком. Я сварил этот ком
целиком, не разлепляя. Потом уже резал его на кусочки и
макал кусочки в кетчуп. Это — очень вкусно!

О девушке-лингвистке даже и не вспомнил. Вплоть до сегодняшнего дня.
Сегодня она мне наконец-то пригодилась.