Проза

Демобилизовавшись из советской армии, я сразу же устроился на работу
— грузчиком в универсам. Погулять после службы, поискать
работу получше я себе позволить не мог. Содержать меня было
некому.

Зарплата была мизерная, отдел — парфюмерный, то есть почти
«безнаварный». Покупал несколько коробок с дешевым одеколоном, а
когда одеколон в отделе моментально расхватывали алкаши, я
перепродавал им фунфырики со двора за двойную или даже тройную
цену и неплохо наваривался. Но потом бизнес пришлось прикрыть.
Клиенты слишком уж неуправляемые. Я им говорю: «Нету
больше!». А они пристают: «Трубы горят!». Я стал от слишком
назойливых прятаться. Но страсть, которая была сильнее их,
заставляла их проникать внутрь магазина. Они ломились в кабинет
заведующей, спрашивая: «Где грузчик?». На ее вопрос «зачем он
вам?» эти забулдыги, как сговорившись, отвечали: «Он мой
брат!». Или, другой вариант, «племянник». Так что лавочку
пришлось по-быстрому прикрыть.

Девчонок в универсаме работало множество, и я влюбился сразу во
всех. В каждую по чуть-чуть. Меня разрывала на части проблема
выбора. Они чувствовали мою нестабильность и ненадежность, и
на мои любовные призывы отвечать не спешили. Это можно
понять.

Лариса была старше меня лет на пять и служила заместителем
заведующего отделом «Рыба». Имела детей, мальчика-девочку, и мужа —
милиционера. С мужем она, правда, не жила, обитая в квартире
матери.

Перекуривая на скамеечке перед универсамом солнечно-прохладным
утром, я впервые обратил на нее внимание. Она художественно
раскладывала в витрине консервы-всякие-пресервы: «Сайра», «Щука»,
«Сардины в масле», «Сельдь атлантическая», «Тефтели
рыбные». Меня, сидящего в трех метрах, не замечала. Я смотрел на
нее и недоумевал: как с таким лицом можно работать в советском
универсаме заместителем начальника отдела «Рыба»?!

Лицо — как из фильмов Годара. Бывает.

Я как раз переехал. И оказалось, что мы живем в соседних домах.
Познакомились — у мусорной машины. Ко дну наших ведер прилипли
кусочки газет, и мы отвернулись, чтобы выцарапать их ногтями,
незаметно друг для друга. Покурили на детской площадке.
Прошло около часа. Я вдруг вспомнил, что у меня на плите
варится нечто — холостяцкий суп-беженка. Рецепт
«беженки» очень прост — варишь то, что найдешь. Годятся любые
ингредиенты. Кроме разве что сухофруктов.

Я попросил Ларису подождать, пока сбегаю туда-сюда. Она отказалась:
«Засиделась чего-то!».

Мой холостяцкий суп к тому времени превратился в холостяцкую кашу.
Сероватую кашицу. Долив крутого кипятку, я вернул кашицу в
супообразное состояние и с удовольствием это
похлебал.

На следующий день Лариса подкинула мне халтурку: разгружать какую-то
левую голландскую селедку. Времена-то были самые
перестроечные. Контрабандная селедка шла косяками. И впредь Лариса не
забывала меня привлекать к сотрудничеству. Это было весьма
кстати, потому что мы с ней время от времени ужинали в
ресторане «Армянская кухня», и этот занебесный шик обходился мне в
половину официальной зарплаты.

Один раз она плакала, прижавшись ко мне, на складе использованной
деревянной тары. Я сказал, что хочу на ней жениться. И позже
перерисовал из учебника по столярному ремеслу чертеж детской
двуспальной кроватки.

Муж-милиционер, как судачили в округе, за нами следил. Вроде бы
садился в засаду с биноклем и высматривал нас из лоджии. Однажды
пришел ко мне домой, пил чай и долго рассказывал, какая
Лариса была оторва в юности: якшалась с подозрительными
завсегдатаями воровских кабаков-малинников «Ригонда» и «Лира». А
он, тогда еще курсант рижской Школы милиции, вырвал ее из
сетей преступного мира, снял с иглы и отвадил от бутылки. Лариса
хохотала, слушая мой пересказ: «Да он из-за меня даже ни
разу в жизни не подрался как следует!».

У меня телефона не было, на квартиру Ларисиной мамы звонить не
стоило, чтобы маму, итак огорченную, лишний раз не травмировать.
У здания поликлиники, на асфальте, мы иногда писали мелом
дату и время свидания в заранее условленном месте. Днем мы
катались на велосипедах, а по ночам гуляли по району. Изобрели
новую технику романтических ласк: он, зацепившись ногами за
перекладину турника, висит головой вниз; она — сидит на
корточках и целует его в рот. Рекомендую всем.

Лариса не любила приходить ко мне домой. Какие-то странные
комплексы: она-де, в таком случае, чувствовала себя шалавой.
Встречались на квартире мамы, когда мама отсутствовала. Однажды мама
пришла не ко времени, и мне, как классическому водевильному
герою, пришлось прыгать в окно, лишь успев натянуть штаны,
а всю остальную гусарскую сбрую держа в руках. Этаж был, к
счастью, первый, но внизу росла крапива. Две дамы с детскими
колясками, прогуливавшиеся рядом, остолбенели. Скорее всего,
они приняли меня за вора: в наше время любовники из окон
вроде бы уже не выпрыгивают.

Свое предложение руки и сердца я больше не повторял, а Лариса о нем
как будто забыла. Однажды, выпив, я дал слабину и признался
ей, что «устал маскироваться, как шпион». Мы оба немножко
всплакнули, и следующая наша ночь была самой яркой за всю
лав-стори. И последней.

Через пару дней я уехал на недельку к другу на хутор. Помогал в
ремонте баньки. Когда вернулся, Лариса встретила меня холодно и
дала ясно понять — отношения закончились. Переживал,
конечно. Но не долго. Лариса вернулась к мужу. Видел их как-то
вчетвером. Издалека. Лариса вела мальчика за руку. Милиционер
нес на руках спящую девочку. Она трогательно обнимала папу за
шею, склонив голову ему на плечо. Тешу себя тем, что,
возможно, сыграл далеко не последнюю роль в восстановлении этой
семьи.

Вскоре я переехал в другой район. И нашел другую работу. И это хорошо.

Ларису я с тех пор не видел. Да и не очень-то хочется.