Онтологические прогулки

В диапазоне от самого страшного преступления, порока, зла до самого
невинного проступка, прегрешения, уступки совести – лежит все
поле зла, так заполняются все его сансарические соты, и так охвачены
этой цепью вся жизнь, все существование, и нет разницы между звеньями
этой цепи, скрепляющими зло, потому что они одинаково служат всей
крепости цепи, всему могуществу Зла.

Различие между прегрешающими в этой цепи только количественное,
а не качественное, все звенья в ней одинаково экзистенциально
тяжелы: каждый находящийся внутри цепи скрепляет собою ее могущество
и непрерывность. Минимальное зло, проходя внутри этой цепи, совершает
круг и поднимается к вершине зла, становится всем злом, подножие
горы ни на йоту не отличается от своей вершины. Максимальное зло,
проходя по цепи, пронизывает собой всю цепь и возвращается к самому
себе.

Безусловная мораль, максимальная этика, совершенная святость,
идеальная нравственность – необходимое онтологическое
условие, исполнением которого человек размыкает
цепь и нарушает вечное течение зла. В максимализме безусловной
морали человек не только не причастен злу сам, но и разрушает
собой непрерывность цепи, освобождая от нее других. Этим он размыкает
круг Сансары.

Поэтому я говорю: для находящегося внутри цепи зла, в которой
находимся мы все, этика может быть только максимальной.

МЕТАФИЗИЧЕСКАЯ СОВЕСТЬ

Именно метафизическая, а не какая-нибудь иная
посюсторонняя совесть заставляет нас то и дело спрашивать самих
себя: точно ли мы существуем, не сон ли это?

Как бы человек мог проверить, не наваждение ли эта жизнь? Только
действуя в абсолютной свободе свободного выбора, который всегда
склоняется к самоотречению.

Всегда отрекаться от себя и своей выгоды значит всегда ставить
под сомнение свое существование, отрицать свое бытие, а это возможно
только при прочном убеждении, что всё есть видимость, майя. Даже
малое сомнение в этом ведет к самоутверждению, распуханию "я",
к злу. Глубинная связь с трансцендентным, которая очевидна лишь
при свете метафизической совести, всегда побуждает нас отказываться
от своего "я", потому что она говорит нам, что никакого "я" не
существует.

Метафизическая совесть, таким образом, – основа метафизической
этики, во всеоружии которой человек и достигает освобождения.

Десять парамит (трансцендентальных совершенств) буддизма – путь
исполнения этой этики.

ЭТИКА ПРИСВОЕНИЯ И ЭТИКА ОТТОРЖЕНИЯ

Соответственно этому, я различаю два вида этики, позитивную и
негативную: позитивную – этику присвоения ("мое") и негативную
– этику отторжения ("не мое").

Одна этика исходит из вовлечения всех объектов мира в свое "я",
дабы почувствовать значимость этого "я" и само существование "я";
это этика экспансии, агрессии, развивающаяся на путях зла. На
низших ступенях она присваивает материю, на высших – знание и
Бога. Со временем этика присвоения переходит в этику отторжения,
которую я также называю метафизической этикой. Это длительный
кармический процесс, поэтому до насыщения "я" объектами мира отречение
от "я" невозможно. Обладающие повышенным самосознанием
существуют в истории и для истории, являясь ее содержанием и строительным
материалом.

Когда наступает пресыщение объектами, начинается постепенное вытеснение
"я", и это начальная точка метафизической этики, этики отторжения.
Именно кармический опыт, или пресыщение объектностью мира, ведет
к зрелости страдания и стремлению к освобождению. Пресыщенное,
разжиревшее "я", уставшее от самообмана, извергает из себя мир
и его объекты, чтобы остаться голым.

Этика отторжения целиком негативна, ибо рождается
из этики присвоения и преодолевает ее, не опираясь больше на "я"
и "мое". Она ничего себе не присваивает, потому что не имеет субъекта
присвоения.

ЖИТЬ НЕ ПО ЛЖИ

Когда человек лжет, лицемерит, двурушничает, боится, он отказывается
говорить от имени самого себя. Когда он отказывается говорить
от имени самого себя, от имени кого он говорит?

От имени инстинкта. Инстинкт это нечто не утверждающее,
разрушающее личность. Личность – это индивид,
прозревший в себе задачу рода.

Всякое низкое стремление, сопровождаемое самоутверждением, мы
называем самоотрицанием, потому что оно направлено
на утверждение только себя и есть самосохранение только индивида.
В самоутверждении индивида отрицается не только род, но и сам
индивид как личность. Так они отрицают друг друга.

Моральное поведение, которое всегда сопровождается самоотрицанием,
мы называем самоутверждением, оно есть высший
инстинкт, потому что направлено на отрицание себя в пользу самосохранения
рода. В самоотрицании индивида утверждается не
только род, но сам индивид как личность. Так они поддерживают
друг друга.

Эти два инстинкта, инстинкт личный и инстинкт родовой, человеческий,
борются между собой и составляют содержание истории.

Победа низшего над высшим означает упадок рода, упадок
человечества, упадок личности.

Преодоление низшего высшим есть восхождение рода, восхождение
человечества, восхождение личности.

Борьба обоих в одном человеке составляет его моральную жизнь и
определяет его личную историю.

Преодоление того и другого есть свобода.

К ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЙ ЭТИКЕ I

У истинной добродетели не социальные (гуманитарные), как полагали
и полагают некоторые, а метафизические основания:
отрицание своего "я" не в интересах другого "я", а вследствие
понимания, что никакого "я" и "они" вообще не существует. Это
снятие "я" происходит в процессе понимания, в
результате познания.

Проявлять свое злое – значит просто утверждать
свое мнимое "я", то есть, утверждать иллюзию "эго", чье самоутверждение
достигает максимального выражения в этом злом; проявлять доброе
– значит просто отрицать свое иллюзорное "я", значит идти по пути
разоблачения этой иллюзии: в добре энергия "эго" ослабляется,
теряет свое "зло", хотя и не исчезает полностью.

Не совершать ни того, ни другого, опасаясь быть связанным "я",
эманирующим этические категории, – значит все еще обладать иллюзией
"эго", страхом несуществующего.

Действовать в мире свободно, то есть без "я",
в какие бы иллюзорные образы и свойства эти действия для мира
ни облекались, – значит быть свободным от представления о добре
и зле, значит быть свободным от добра и зла – значит быть по ту
сторону обоих.

К ТРАНСЦЕНДЕНТАЛЬНОЙ ЭТИКЕ II

Мир иллюзорно представляется нам целостным, неразрывным, единым.
Любая жизненная ситуация, каким бы психологическим и этическим
содержанием она ни наполнялась, кажется нам законченной и совершенной,
потому что мы охватываем ее всем своим единым сознанием, всем
своим целостным бытием. Мир включен в наше сознание, включен в
наше бытие – и поглощен им. Сознание и представляется нам всем
бытием. Без сознания бытие не существует ни целостно, ни раздельно;
без сознание оно не существует совсем.

Даже собственное тело часто отождествляется нами с сознанием и
бытием, представляется нам целостным и неделимым. Оно представляется
нам таковым даже на операционном столе, под хирургическим ножом,
расчлененное на боль и плоть. Его объединяет кажущееся нам неразрывным
единство нашего сознания. Поразительно, что астральное (ментальное)
тело всегда целостно, сколько бы членов ни потерял
его физический двойник. Его объединяет сознание,
состоящее из наших представлений о целостности; фантомные боли
в руках и ногах у лишившихся конечностей инвалидов – это боль
сознания. Развитое сознание объединяет в себе
все, в том числе и представление об отдельности,
дробности. Но сознание, вырабатывающее в своих недрах представление
единства, по своей природе неоднородно и состоит из множества
компонентов. Мнимоцелостная природа сознания охватывает такую
же иллюзорно целостную природу тела, составляя майю нашего существования.
Но под ледяным взором созерцающего разума эта иллюзия распадается.
В трансе (самадхи) йогина единое не имеет сознания.
Что же остается?

В буддийской медитативной технике разработаны совершенные приемы
для понимания природы сознания. В Папаньча-Судани, комментарии
на Маджджхима Никаю (раздел Сутта-Питаки) дается развернутая аналогия,
в которой тело медитирующего в процессе медитации как бы расчленяется
и уподобляется мясу коровы. Комментируется следующее место из
Махасатипаттхана Сутты (Сутта № 22 Дигха Никаи):

"И снова, о бхиккху, бхиккху размышляет об этом самом теле, в
какой бы позе он ни застал его своим созерцанием, как бы оно ни
было расположено и где бы оно ни находилось, – с точки зрения
четырех первичных элементов: "В этом теле содержится элемент земли,
в этом теле содержится элемент воды, в этом теле содержится элемент
огня, в этом теле содержится элемент воздуха".

Как искусный мясник или его ученик, убив корову и разделав ее
на куски, садится у перекрестка четырех дорог и размышляет о мясе,
так и бхиккху размышляет об этом самом теле, в какой бы позе он
ни застал его своим созерцанием, как бы оно ни было расположено
и где бы оно ни находилось, с точки зрения четырех первичных элементов:
"В этом теле содержится элемент земли, в этом теле содержится
элемент воды, в этом теле содержится элемент огня, этом теле содержится
элемент воздуха".

Так он живет, практикуя телесное созерцание на теле внутренне,
так он живет, практикуя телесное созерцание на теле внешне, так
он живет, практикуя телесное созерцание на теле и внутренне, и
внешне".

Крестьянин, придя на рынок и купив корову, думает о ней как о
корове. Будучи хозяином коровы, он кормит и поит,
холит и лелеет ее, и знает ее как корову. Когда
он доит ее, сбивает масло, делает творог, убирает хлев, он думает
о ней как о корове. Когда она приносит ему теленка,
кормит своего теленка молоком, мычит, испражняется, мочится, пасется,
он знает ее как корову. Когда она болеет, хромает,
стареет, умирает, он думает о ней как о корове.
Когда он решает убить ее, ведет ее на бойню, обливаясь слезами,
мысленно расстается с ней, он думает о ней как о корове.
Когда он привязывает ее к столбу, валит ее на землю, точит нож,
отчуждается от нее, жалеет ее, он думает о ней как о корове.
Когда он заносит над нею нож, слышит ее жалобное мычанье, перерезает
ей горло – он думает о ней как о корове. Он спускает
кровь, спиливает рога, снимает с нее шкуру – он думает о ней как
о корове. Даже мертвая, со снятой кожей, с отрубленной
головой, она все еще его и все еще представляется ему коровой.
Он все еще не свободен от иллюзии целостности и собственности,
этого глобального обмана восприятия, руководимого мнимой целостностью
сознания и "эго". И только после того, как крестьянин разрубит
свою корову на куски и разложит ее мясо на прилавке, он перестает
считать ее коровой и начинает считать ее мясом.

Он идет на базар, садится у перекрестка четырех дорог, выкладывает
перед собой куски убитой им коровы и, утратив ложное восприятие
целостности коровы, больше не думает: "Это – корова", или: "Я
продаю корову", или: "Эти люди покупают корову", или: "Они уносят
с собой корову", но: "Это – мясо", или: "Я продаю мясо", или:
"Эти люди покупают мясо", или: "Они уносят с собой мясо". Незаметно
в его размышлении также исчезает определение и ощущение "мое":
в его сознании чувство собственности уже почти вытеснено безличностью
мяса коровы, самая принадлежность начинает исчезать, ибо мясо
– это уже абстракция по отношению к личности коровы и
начинает принадлежать всем или, вернее – никому.

Так же и для человека, обманутого мнимой целостностью тела,
мнимой целостностью существа, мнимой целостностью
личности, восприятием этой мнимой целостности,
не размышляющего об иллюзорной целостности бытия, существует "я"
и "мое", существует его корова, и он думает:
"это – существо", "это – "я",
"это – моя личность", "это – моя душа",
– фикции, объединенные в его иллюзорном восприятии в некий нерасчленимый
агрегат существования, в некое отдельное и целостное
бытие.

Для того, кто медитирует на четырех модусах, или аспектах, материальности
– на модусе твердости (земле), на модусе сцепления (или когезии
– воде), на модусе теплоты (огне) и на модусе движения (или осцилляции
– воздухе) как на первичных элементах (дхату), из которых состоит
наше тело, и видит его "на перекрестке четырех дорог" – то есть
созерцает тело в четырех его основных позах, как внутренне (свое
собственное тело), так и внешне (чужие тела), – становится очевидной
мнимая целостность тела и составляющих его органов. Тогда начинается
распадаться "целостное" бытие.

Созерцающий, медитатор или адепт в этой метафоре – крестьянин,
"мясник" или его подручный, убивший корову; представление о корове
или восприятие целостности коровы – это представление о "целостном"
"теле", "личности", "существе", "душе"; перекресток четырех дорог
– тело в его основных позах (хождении, стоянии, сидении, лежании);
созерцание крестьянином туши коровы, разделанной на куски, – это
созерцание тела в четырех модусах материальности, с точки зрения
четырех первичных элементов.

Снова: корова считается коровой до тех пор, пока не зарезана и
не расчленена на куски мяса; тело считается телом (или целостным
"существом", "личностью"), пока не исследуется в медитации, созерцании,
различающем познании и не диссоциируется в процессе исследования
на составные элементы; ложное представление о целостности "существа"
прекращается; цель медитации достигнута; иллюзия "существа" ("личности")
исчезает. Человек обретает истинную целостность в этом познании.

Подобным же образом могут быть разложены на составляющие и другие
элементы нашего "целостного" существа, например, ментальный агрегат,
диссоциируемый на пять "совокупностей" – скандх – рупу (телесность,
физический аспект психического), ведану (ощущение), санджню (восприятие),
санскары (волевые импульсы, следовые кармические рефлексы), виджняну
(сознание), бешеный круговорот которых и порождает иллюзию единой
ментальности, целостного сознания, бессмертной
души.

"Целое вычитается из Целого – и Целое остается" – так парадоксально
формулируется Ведантой принцип неразделимой Целостности, который
отрицает целостность отдельного, иллюзию целостного существования
вне Целого, и в то же время утверждает целостность этого мнимого
частного, отдельного как единого, единого как множественного,
капли, единой с Океаном, в заблуждении мнящей себя отдельной.

Познать единство "отдельного", разрушить мнимость "отдельного"
– этому учит расчленяющее созерцание древней
буддийской медитации (сатипаттханы), вслед за тем синтезирующее
мнимо отдельные составляющие "существа" в Единое Целое, в Нерасчленимое
Бытие, Единое Существование.

Это – подлинная трансцендентальная этика, превосходящая всякую
социальную и религиозную этику, тонкий урок истинной человечности,
преподанный нам Гаутамой Буддой.