Онтологические прогулки

(Путин и его «политика»)

Я вполне осознанно выбрал такой чрезмерно претенциозный вариант
названия данного текста. Когда претензии настолько много, она
как бы становится даже уже скромностью, на мой взгляд.

Собственно, на самом деле, я хотел бы остановиться только на одной
психологической черте президента России, или на одной его мировоззренческой
особенности. Когда мы поймем, что это за черта, то станет понятней
и происхождение кавычек в выражении «политика» Путина, да и некоторые
практические, так сказать, наши политические парадоксы откроют
перед нами свою вполне прозрачную логику.

Итак, что же это за такая черта характера Путина – человека, которая
оказывает столь значительное влияние на наше практическое бытие?
Ее можно обозначить одним словом – «верность». Или непредательство.
Здесь, право, что-то рыцарское просматривается, и первое, что
приходит в голову, это архаичность, несовместимость элементов
кодекса рыцарской чести и современной политической логики. Да
что современной, когда даже и во времена феодализма политика предпочитала
сделку присяге, и Черчилль, разумеется, не сказал ничего нового,
заметив, что у Англии нет ни постоянных друзей, ни постоянных
врагов, а есть только постоянный интересы. Еще раньше Черчилля
примерно ту же мысль, но в отношении России, высказал Александр
Третий. Его максима известна: у России только два союзника – ее
армия, и ее флот. То есть, очевидно, только два таких союзника,
которые не предадут никогда. И то, что после второй мировой войны
многое в политике Англии стало опровергать формулу Черчилля (поскольку
у владычицы морей появился, наконец, вечный друг в виде Соединенных
Штатов), объясняется только отказом Соединенного королевства от
значительной части своего суверенитета. Отказ этот был, кстати,
взаимным, хоть и не симметричным. Постулат же Александра Третьего
в отношении России сохранил свою справедливость в полной мере,
и никаких других союзников, кроме флота и армии, у нас так и не
появилось. У многих это обстоятельство вызывает возмущение. Как
же! Ведь мы им все отдали, почти все, или очень многое! А они
нам взамен – под дых ногой!

Это, конечно, обидно. Тем более, что могли бы ничего такого материально-территориального
и не отдавать, а союзников бы, кроме упомянутых двух, заимели
бы. И даже лучше бы было на порядок, если бы Россия умудрилась
сохранить свою силу, отдав при этом желающим, и, по возможности
взаимно, часть своей независимости. А так, чего еще было ожидать?
Чем слабее субъект, и чем более он горд, тем менее он интересен
для любви и дружбы.

И в какой-то момент наша страна оказалась в ловушке. Она сама
себя увидела, и весь мир увидел ее настолько ослабленной, что
любое предложение русского суверенитета не могло уже встретить
на соответствующем рынке адекватного спроса. Ну, вы знаете, как
это бывает, когда, скажем, рядовой человек с улицы приходит в
антиквариат и предлагает купить у него действительный шедевр.
Ему, видя, что гражданин нуждается, и вообще вне соответствующей
системы, говорят, что это не стоит ни копейки, и остается два
выхода у бедолаги, уйти не солоно хлебавши, или отдать реликвию
за гроши. Так и Россия. А хотите, мы в НАТО вступим? А хотите,
мы любить вас будем? С терроризмом в борьбе заединщиками станем?
Да ничего они уже такого не хотят! Поздновато спохватились.

Разумеется, и в деле торговли семейным антиквариатом, и, тем более,
в политике, для осознания горьких истин требуется соответствующий
опыт – опыт столкновения с безумием зла, которое скорее откажется
от явной, но скромной выгоды, чем упустит случай попробовать заполучить
сверхприбыль, лишь немного рискуя при этом не получить ничего.

Так вот, на мой взгляд, и произошло на современном этапе это совпадение
исторического одиночества России и самурайского характера ее президента.
Отчего теперь и случаются всякие казусы, вызывающие столь бурное
обсуждение в и без того неспокойной среде интеллектуалов по обе
стороны, так сказать, фронта.

Ведь, если мало-мальски достойная политическая сделка невозможна,
то не остается ли тогда в наличии один-единственный адекватный
вид политический ориентации? А именно, верность той, или иной
присяге! Ну, потому, хотя бы, что даже бессмысленная верность
лучше бессмысленного предательства. То есть, если торговаться
по современному не получается, то почему бы не руководствоваться
феодальным кодексом чести, бусидо каким-нибудь, предусматривающим
как верность вассала, так и верность вассалу?

А торговаться бессмысленно, так как по опыту известно, не только
настоящей цены не дадут, но и половины-то не предложат. Когда
беспринципность не катит, то принципы бывают единственным спасением,
и средством сохранить уважение к самим себе. Мне кажется, это
и происходит с политикой России, осуществляемой Владимиром Владимировичем
Путиным. Тут, повторюсь, многое совпало, психология и ситуация,
мировоззрение и отчаяние, одиночество и упрямство. Тут только,
возможно, не хватает силы, но разве принципы и не были созданы
для того, чтобы поддержать в трудную минуту человека, а не супермена,
страну, а не сверхдержаву?

Установка президента Путина на верность была хорошо известна еще
и в его допрезидентскую бытность. Именно эта верность, вероятно,
и была главным обстоятельством, определившим соответствующий выбор
Бориса Ельцина. Все началось, как известно с Собчака. Верность
шефу, верность слову, другу, соратнику, или политическому партнеру,
при условии, что и тот следует этому кодексу чести. При этом Путин
демонстрирует порой прямо-таки философские взгляды на человеческую
природу, и такую терпимость (или нетерпимость), которая придает
ему даже некоторое величие.

Поэтому не спрашивайте, почему Ардзинба, а не Багапш? Почему Янукович,
а не Ющенко? Буш, а не Керри? Вернее, спрашивайте, но ответ, мне
кажется, ясен, он в слове верность, в опоре на
принципы тогда, когда заключение каких-либо сделок с «партнерами»
означает примерно то же, что и партнерство гипотетической бизнес-структуры
с отмороженной «крышей», и с последующей этой бизнес-структуры
экономической и физической ликвидацией.

Верность – красивая штука! Но там, где такую большую роль в политике
играют совсем неполитические моменты, арсенал парадоксов может
и не исчерпываться только странным, «непродуманным» выбором партнеров,
или практической безответственностью высокопоставленных клерков.
Власть обладает собственной гравитацией, чья чудовищная сила искривит
и последний луч света в темном царстве. Я, например, совсем не
уверен, что печальная участь Ходорковского не связана с его каким-нибудь
отступничеством, отходом от принципа верности, с каким-нибудь
неизвестным ни обществу, ни самому бизнесмену его бесчестьем,
имеющим для президента России совершенно неприемлемый, чуть ли
не дьявольский смысл.

И еще одно замечание по поводу принципа верности, и вообще по
поводу чрезмерного, хотя и вынужденного влияния этики на политику.
С одной стороны, такой этический перекос говорит об ослабленности
политических инстинктов, в том числе, и инстинкта власти. А с
другой стороны, вмешательство специфической этики, не говоря уж
о морали, в политику все-таки совершенно не означает еще идеализма
политиков, их опоры на общественные идеалы.

А жаль.