Онтологические прогулки

«Homo Mysticus».

Сутры солнечного удара.

Смерть дня

В юности не замечаешь, как мелькают годы, и поэтому не сожалеешь
о них. В молодости счет не на время, а на времена, чувства, эпохи
чувств. Вот эпоха любви, вот – ненависти, вот – отчаяния, горечи,
разочарования. Страха. Потом начинаешь замечать год, время года,
месяц, неделю. Это значит: время чувств прекратилось, и счет пошел
на дни. В этих днях лихорадочно пытаешься найти место Богу и удержать
в нем бег времени. Увы: Он только ускоряет его.

Теперь замечаешь даже прошедший день. Вечер – как смерть самой
жизни. Или масштаб так измельчал, или уже вплотную придвинулось
время. Только в конце дня понимаешь, как он бесцелен
и бесценен; Бог – это Тот, Кто крутит мясорубку дней. Когда счет
пойдет на минуты, понимаешь, как бесцельно любое время и что цель
где-то вне его.

Если не находишь цели в одном дне, начинаешь понимать, что ее
не было и в жизни.

Но времени на это понимание уже почти нет.

Муки рождения

Как мучительно долго тянется сегодня твой день рождения! Хочется
побыстрей перешагнуть его, забыть, войти в пространство другого
дня. Ты весь изломан, изранен, истекаешь кровью. Чувствуешь стыд
и наготу всего своего существа, стыд рождения. Бьется в судорогах
пуповина, оторвавшаяся от одного Бога и не приставшая к другому.

Я вдруг отчетливо ощутил в этот день, что это были муки
рождения.

Я должен прирасти пуповиной к другому лону, чтобы не допустить
смерть.

Отчуждение тела

Только в браке, в истинной, а не плотской любви, достигаешь признания
чужого тела. В плотской любви с ним только примиряешься.

В остальном человек живет среди ненависти чужих тел, среди собственного
тела, ненавидящего свое и чужие тела. Иногда еще это тело присваивают.

Когда отчуждаешься от собственного тела, перестаешь ненавидеть
чужие тела, и чужие тела также перестают ненавидеть твое.

Отчуждение от тела знаменует собой переход в свое и чужое сознание.

Кладбище пляжа

Не кладбища, а пляжи больше всего напоминают о смерти. На них
как нигде видишь тесноту тел и тесноту тела.

На них, как и на кладбищах, зарываются в песок, чтобы выйти на
поверхность времени, перед этим стремясь как можно более обнажиться.

Песочные часы пляжей тикают очень громко.

День ангела

Вздрогнул, встретив на кладбище дату чьей-то смерти – год моего
рождения.

И всей жизнью понял, как нас подстерегает время.

Я вытеснил тех, эти избавятся от меня. Теснота времени ужасна,
в нем всегда переполнено, как в бане. И также, как в бане – душно,
и все потные и нагие.

Теснота времени и есть теснота тела.

Розанов

Розанов – острый, своебытный мыслитель, но робкий, не
окончательный оттого, что мыслит в теле.
Всё у него не додумано, недоуглублено, не развито, и всякий полет
духа он не доводит до зенита, а срывает вниз из-за того, что боится
высоты.

Страх высоты и есть страх тела. Вот он говорит: «Ничего так красиво
не лежит на молодости, как бедность. Но без лицемерных дыр. Бедность
чистоплотная». Хорошо сказано, да не про себя. Не хватило духу
сказать не на «молодости», а на «жизни» – и прожить до конца в
бедности тоже не хватило духу. Так и ушел в беде, в голоде, холоде,
страдая телом, из-за тела. Потому что всегда был телесен и не
понимал, что бедность жизни – это требование духа, а не просто
состояние тела.

Я не знаю худшего несчастья, чем умереть в теле.

Я не знаю более низкой высоты, чем его высота.

Смерть в теле

Умереть в теле – значит умереть с последней мыслью
о теле, в страдании тела. В мыслях о земном, плотском и заботах
о нем. Нечего и говорить, что так многие и умирают. Умереть вне
тела, значит попытаться оставить его еще до исхода, бросить
все заботы о нем и о том, что принадлежит ему. Как человек умирает,
так он и жил. Как он жил, так и умирает. Смерть – последняя правда,
которую уже не превратишь в ложь. Никому не удастся обмануть ее
ни мужеством, ни мудростью, ни святостью, ни святотатством.

Она говорит после нас, поэтому ее улики неопровержимы.