Онтологические прогулки

I. «Письмо Псевдо-Аристея»

Причина споров
о подлинности или подложности «Письма
Аристея», длящихся по сей день, проистекает из того, что «Письмо...»
является наиболее ранним и, пожалуй, единственным документальным
свидетельством, на которое опирались все более поздние античные
и средневековые авторы, передающие историю о месте, времени, причинах
и авторстве самого древнего перевода книг Ветхого Завета – о Септуагинте.

В самом кратком изложении содержание «Письма…» сводится к тому,
что при Птолемее Филадельфе по инициативе Деметрия Фалерского
из Иерусалима в Александрию были приглашены 72 толковника-иудея,
которые в течение 72-х дней перевели на острове Фарос книги иудейского
закона с древнееврейского на греческий; перевод был представлен
как иудейской общине Александрии, так и царю Птолемею, и обеими
сторонами был признан весьма успешным.

В этой истории, конечно, существует множество подробностей, о
которых отчасти будет сказано ниже. Но спор идет о главном: имело
ли место это событие вообще, когда оно случилось, кто и в каком
составе переводил священные книги иудеев.

В настоящее время датой написание «Письма…» принято считать начало
II в. до н.э. (Дж.
Кристи, Трамантано), конец II в. до н.э. (Вендланд,
Такерэй) или даже 33 г. по Р.X. (Ф. Зелинский). Следствием
и, видимо, целью такой датировки является отнесение времени александрийского
перевода к периоду гораздо более позднему, нежели следующие
из «Письма...»80-е г.г. III в. до н. э., – вплоть до полного
отрицания факта перевода как такового.

Основанием для признания «Письма» псевдоэпиграфом называют ряд
исторических анахронизмов, а именно:

1) молчание
истории о победе Птолемея Филадельфа над Антигоном, годовщина
которой совпала с приходом толковников в Александрию; либо обращение
в победу пораженияФиладельфа от Антигона у о. Кос в 265 г.
до н.э.;

2) отсутствие
при дворе Птолемея Филадельфа Деметрия Фалерского, бывшего
важным лицом при Птолемее Лаге, но высланного при воцарении Филадельфа,
а также невозможность
исполнения обязанностей библиотекаряДеметрием Фалерским, поскольку
эту должность занимали рабы;

3) нереальность нахождения при дворе Птолемея Филадельфа в день
прихода толковников из Иерусалима греческого философа Менедема,
который не жил в это время;

4) отсутствие в других письменных источниках того времени сведений
об иудейском первосвященнике Елеазаре,
известном далее лишь из «Письма Аристея;

5) упоминание о детях царяв ответе Елеазара Птолемею Филадельфу,
хотя брак последнего с его сестрой Арсиноей был бездетен;

6) проблематичность знакомстваДеметрия Фалерского с поэтом Феодектом
(умер ок. 333 г. до н.э.), а также историком Феопомпом (годы жизни
ок. 377 – 320 до н. э.), о беседах с которыми упоминает Деметрий.

Кроме того, сомнения высказываются по поводу национальности Аристея,
называющего себя греком, – тогда как повествование имеет явный
проеврейский уклон, а также точности передачи автором письма некоторых
сведений о функционировании и устройстве еврейских территорий
и правильности написания отдельных географических и иных специфических
наименований.

В общем, список более чем внушительный – что, собственно, и привело
почти к единодушному согласию исследователей в том, что письмо
является псевдоэпиграфом. В лучшем случае текст Псевдо-Аристея
признается повестью, имеющей под собой отчасти достоверное историческое
ядро.

Однако, все эти, казалось бы, неопровержимые доказательства вполне
могут и должны быть оспорены. Каждый из вопросов имеет свой ответ,
сводящийся, в итоге, в единственному вопросу-ответу о датировке
александрийского перевода.

Поэтому прочтем «Письмо…» еще раз – по возможности, не предопределяя
заранее выводов, но доверившись тексту. Ибо опыт показывает, что
древние греки старались не искажать сообщаемых ими фактов даже
в документах, которые имели сугубо частный характер.

II. «Письмо Аристея к Филократу»

Прежде всего следует напомнить о том, что подлинность сообщаемых
Аристеем исторических фактов не
вызывала никаких сомнений у древних
авторов– причем, независимо от их национальной или религиозной
принадлежности. Мнение о недостоверности письма Аристея и изложенной
в нем истории создания Септуагинты начало преобладать лишь с конца
XYII в. н.э. после публикации в 1684 г. диссертации оксфордского
профессора Хэмфри
Ходи(1659 –1707). Аргументы, использованные им, уже приведены
выше.

Пересмотр отношения к подлинности «Письма…» связан был, по всей
видимости, с необходимостью обосновать правомерность использования
в религиозной практике периода Реформации таких переводов Ветхого
Завета, которые отличались от официально признанных католической
церковью. Эта позиция была поддержана также и представителями
ортодоксального иудаизма, которые были прямо заинтересованы в
дискредитации Перевода Семидесяти. Ибо, будучи выполнен еще до
окончания формирования ветхозаветного канона с опорой на иную
текстуальную традицию, нежели масоретский текст, что в наше
время подтверждается находками Кумрана, текст Септуагинты подвергал
сомнению авторитет принятого в среде евреев канона, единообразие
которого, по
некоторым мнениям, было достигнуто даже и путем уничтожения
тех старых синагогальных списков, которые содержали неканонические
чтения. Хотя именно основатель еврейской философии Филон Александрийский
(20 г. до н.э – 54 г. н.э.) первым
высказал мысль о боговдохновенности Септуагинты, текст которой
совпал слово в слово у всех 72-х толковников, выполнявших перевод
независимо друг от друга.

Заметим также, что при рассмотрении вопроса о подлинности «Письма
Аристея» большинство исследователей определяет ориентировочную
дату написания письма, опираясь на упоминание и/или цитирование
письма (либо отсутствие таковых) теми или иными древними авторами.
Метод, конечно, достаточно надежный и авторитетный – но далеко
не бесспорный применительно к документам частного характера, каковым
и является «Письмо…». Поскольку при такой методологии вначале
достаточно произвольно устанавливается дата написания документа
(плюс-минус пятьдесят-сто лет для письма, написанного более двух
тысячелетий тому, кажется на первый взгляд вполне допустимой погрешностью),
и только затем производится тщательный анализ хронологического
соответствия упомянутых в документе реалий этой заранее и очень
приблизительно установленной дате. Все это является прямым следствием
подмены вопроса о времени описываемых событий вопросом о дате
первого упоминания источника.

Думается, в случае с «Письмом Аристея» более правильным будет
проанализировать версию событий, изложенных автором послания,
и только затем судить о том, было ли письмо написано по горячим
следам событий или некоторое количество лет спустя.

Итак, насколько прочны и убедительны аргументы, якобы свидетельствующие
о подложности «Письма Аристея»?

1. Деметрий Фалерский

В своем письме к Филократу Аристей говорит о том, что посольство
к первосвященнику Елеазару было инициировано царем Птолемеем Филадельфом,
о чем можно судить из указа
царя, в котором речь идет о переселение иудеев в Египет отцом
царя – т.е. Птолемеем Сотером. Причиной решения царя о целесообразности
перевода священных книг иудеев стало заявление
Деметрия Фалерского, заведующего царской библиотекой, о необходимости
иметь в библиотеке, насчитывающей уже более 200 тысяч книг, также
и законы иудеев.

Блаженный Иероним, как сообщают об этом Климент
Александрийский и Ириней,
считал, что перевод был осуществлен либо начат при отце Филадельфа
Птолемее Сотере, который для написания законов Египта, собирал
законоучительные книги со всего света. Руководил этой законотворческой
работой непосредственно Деметрий
Фалерский, который в 297/298 г. до н.э. прибыл по приглашению
Птолемея Сотера в Египет, где стал одним из ближайших советников
царя.

Известно, что смерть Птолемея I Сотера и воцарение Птолемея II
Филадельфа датируются
периодом между 7 января и летом 282 г. до н. э., возможно – самым
концом 283 г.до н. э. Однако, этому предшествовало довольно продолжительное
совместное правление
отца и сына, начавшееся либо в январе 284 г. до н.э., либо, по
другим источникам, между ноябрем 285 г. до н. э. и мартом
284 г. до н.э.. Именно в это время, а точнее – до
282 г. до н.э., библиотекарем Александрийской библиотеки и
был один из ее основателей Деметрий Фалерский. Весьма маловероятно
и то, чтобы высылка Деметрия могла произойти до смерти Птолемея
Сотера в 282 г. до н.э.. Более вероятно, что сослан Деметрий был
не ранее 281 г. до н.э. – уже после злодейского убийства диадоха
Селевка первенцем Птолемея I Сотера Керавном, воспитателем которого
был Деметрий Фалерский. Умер Деметрий ориентировочно в 280 г.
до н.э..

Из изложенного выше следует, что нет никаких препятствий к тому,
чтобы инициацию Перевода Семидесяти датировать 285 – 282 г.г.
до н.э. – временем совместного правления двух царей. При этом
совершенно естественно, что Аристей, телохранитель Филадельфа,
который пишет письмо не по горячим следам, а спустя во всяком
случае несколько лет, в расцвет царствования Филадельфа, не акцентирует
внимания на факте совместного правления, но называет царем именно
Филадельфа. Здесь следует, возможно, учесть и сведения Юстина
о том, что после провозглашения своим наследником Филадельфа,
Птолемей Сотер нес далее службу как частный человек, в рядах царских
приближенных, говоря, что быть отцом царя лучше, чем владеть самому
любым царством (Юстин:
16; 2) – хотя это и весьма маловероятно.

Совершенно несостоятельным представляется также заявление, что
Деметрий Фалерский якобы не мог быть библиотекарем, поскольку
эту должность исполняли рабы. В таком случае рабами следовало
бы признать и Зенодота, и Каллимаха, и Аполлония Родосского.

По всей вероятности, нет ничего невозможного и в том, что Деметрий
Фалерский (ок. 350 – 280 г.г. до н. э.) встречался со своими современниками
поэтом Феодектом (умер ок. 333 г. до н.э.) и историком Феопомпом
(ок. 377-320 г.г. до н. э.).

2. Победа на море над Антигоном

Формально никаких морских побед в период своего царствования Птолемей
Филадельф над Антиготом Гонатом, действительно, не одерживал.
Правда, в 295 г до н.э. его отец Птолемей Сотер отвоевал о. Кипр
у Деметрия Полиоркета, отца Антигона Гоната. Но это – факт биографии
отцов, отстоящий, к тому же, не менее чем на десятилетие от времени
описываемого в «Письме Аристея».

Тем не менее, событие, которое Птолемей Филадельф называет своей
победой над Антигоном, история сохранила. Более того, это событие
широко известно. Я говорю, конечно, об овладении Птолемеем целым
рядом островов в Эгейском море, после чего он выступил в качестве
протектора Союза островитян, объединяющего многочисленные Кикладские
острова. Это событие Э.Бикерман
относит к 286 г. до н.э., Г.Бенгтсон–
к 287/286 г. до н.э.. И.Дройзен также говорит об этих событиях,
относя их к 287/286 г. до н.э.. Он пишет: «Димитрий еще был занят
своими приготовлениями к вторжению в Азию, когда пришло известие,
что в греческих водах показался большой египетский флот, везде
призывающий греков к восстанию; в то же время ему было дано знать,
что Лизимах подступает из Фракии в верхние области Македонии.
Димитрий, поручив защиту Греции своему сыну Антигону, поспешно
двинулся навстречу фракийскому войску» (И. Дройзен. История эллинизма.

II-4-2).

Другой составной частью этой победы было, по всей видимости, присоединение
в том же 286 г. до н.э. портовых городов Тир
и Сидон, находившихся прежде под властью Деметрия Полиоркета
и его наследника Антигона Гоната, к административной области Птолемеевского
государства, носящей официальное наименование «Сирия и Финикия»,
частью которой и была Иудея.

Вне всяких сомнений, это была победа на море. Именно не выигрыш
отдельного морского сражения, а приобретение полноценного морского
господства, которое было чрезвычайно важно для Египта как в сфере
торговли, которая являлась основой процветания Египта, так и с
точки зрения безопасности – поскольку с суши страна была защищена
естественным образом и опасность могла исходить только с моря.
О том, что именно таким образом рассматривали ситуацию и сами
египетские цари говорит их грандиозный проект строительства Фаросского
маяка, происходившего именно в эти годы. А в пользу того,
что птолемеевская оценка ситуации в Средиземноморье была абсолютно
верной, свидетельствует хотя бы строительство Колосса Родосского,
сооружение которого было завершенного именно в 285 г. до н.э.
(Словарь Античности).

Не может возникнуть сомнений и в том, что это была победа над
Антигоном. Ибо именно к 287 – 285 г.г. до н.э. тот фактически
унаследовал все владения, права и диадему своего отца Деметрия
Полиоркета, который, вплоть до смерти в 283 г. до н.э., доживал
почетным пленником у Селевка и писал сыну, чтобы тот не надеялся
на его возвращение, не верил и письмам за его печатью, если таковые
станут приходить, и поступал бы так, как будто бы он уже умер.
(И. Дройзен. История эллинизма, II-4-2). Вероятно, именно по этой
причине в письме Аристея и не говорится, что победа одержана была
«над царем Антигоном», поскольку формально тот унаследовал диадему
после смерти Деметрия Полиоркета в 283 г. до н.э..

Остается уточнить одну деталь – это не была победа именно Птолемея
Филадельфа, но, скорее –победа все-таки Птолемея Сотера. Однако,
в речи перед иностранными посланниками, юноша 23-24-х лет Птолемей
Филадельф говорит, конечно, не от себя лично, но от имени царствующей
династии. Именно такая фигура речи будет выглядеть еще более оправданной,
если учесть, что, важность празднуемого официально события могла
еще и искусственно преувеличиваться Птолемеями по причине того,
что военных побед у них, в самом деле, было не много, а именно
военные победы ценило македонское войско, которому все еще принадлежало
формальное право провозглашать имя следующего царя. В ситуации
же, когда претендентов на диадему было более чем достаточно (известно,
в частности, что Деметрий Фалерский советовал царю сделать преемником
законного наследника по признаку первородства Птолемея Керавна),
недооценивать настроение войска ни Птолемей Сотер, ни любимец
его Филадельф, конечно же, не могли.

Именно опираясь на эту фразу «Письма Аристея» о
победе на море представляется возможным говорить о совершенно
точной дате прихода толковников в Александрию – 285 г. до н. э.,
первые месяцы совместного правления Птолемеев Сотера и Филадельфа.

3. Менедем Эретрийский

Разные источники называют различные даты его жизни и смерти. Известно,
что родился он между 345 и 339 г.г. до н.э., умер между 278 и
265 г.г. до н.э.. Наиболее вероятными датами жизни Менедема представляются,
однако, 345 – 271 г.г. до н.э.

Энциклопедия Брокгауза сообщает, что родом он был из Эретрии,
вместе с Асклепиадом основал так называемую элидо-эретрийскую
философскую школу; перед тем был учеником философа мегарской школы
Стильпона, а еще раньше — платоником. Диоген Лаэртский пишет,
что «в первое время эретрийцы смотрели на него с презрением и
обзывали пустозвоном и псом; а потом стали им восхищаться и даже
вверили ему город. Он ездил послом к Птолемею и Лисимаху, всюду
встречая почет; мало того, он был и у Деметрия и умерил ежегодную
подать от своего города с двухсот талантов до пятидесяти. А оклеветанный
перед Деметрием, будто он хотел предать город Птолемею, он оправдывался
в письме, которое начинается так: «Менедем желает здравствовать
царю Деметрию. Я слышал, что тебе донесли на меня...» И чуть далее:
«… Любил его и Антигон и даже объявлял себя его учеником. А Менедем
в честь его победы над варварами при Лисимахии написал указ, простой
и нельстивый, начинающийся так: «Военачальники и советники внесли
предложение: так как царь Антигон, победив в сраженье варваров,
возвращается в свои пределы и все дела его сбываются по предусмотрению,
то совет и народ постановили...»

А поскольку известно, что битва
при Лисимахиисостоялась в 277/78 г. до н.э. нет ничего невозможного,
но даже весьма вероятно, что посольство Менедема к Птолемею имело
место именно в 285г. до н.э., в период, когда Менедем обладал
полномочиями правителя Эритреи, в годы поражений Деметрия и его
сына Антигона и усиления влияния Египта. Более того, как правитель
Эритреи, что на о. Эвбея, непосредственно соседствующего с Кикладами,
Менедем просто обязан был использовать для своего посольства именно
дни празднования Птолемеями годовщины установления своего господства
на море и подчинения Союза островов своему протекторату. Повод
был особенно удобен, поскольку каких-то льгот для своего города
следовало искать именно в момент воцарения наследника Птолемея
Сотера Филадельфа. А то, что самые щедрые царские подарки были
возможны именно в это время, говорит хотя бы указ Филадельфа об
освобождении египетских иудеев. Возможно, что в присутствии Менедема
не менее были заинтересованы и сами Птолемеи, стремившиеся распространить
свое влияние и далее Кикладского архипелага.

Другой вопрос: а почему из числа многих философов присутствовавших
при трапезе царя и толковников упомянут именно Менедем, почему
именно он обращается со словами к царю? Ответ может состоять в
том, что, во-первых, среди гостей, присутствующих при философской
трапезе, Менедем, правитель независимого города, был, возможно,
единственной персоной, кто по своему положению мог хотя бы отчасти
соответствовать статусу монарха Египта, кто с Птолемеем Филадельфом
мог говорить, как почти с равным, и даже отвечать, не дожидаясь
к нему обращенных вопросов.

Во-вторых, Менедем был известен своим учением о том, что благо
едино. «Человека, утверждавшего, что благо не едино, – пишет Диоген
Лаэртский он спросил: сколько же точным счетом имеется благ, сто
или больше?» Поэтому после того, как царь остался весьма доволен
ответами иудейских мудрецов, причину всех благ усматривающих согласно
своей религии исключительно в провидении Божием, единственно и
именно Менедем
мог сказать: «Истинно, о царь, ибо вселенная управляется провидением,
и поскольку мы верно постигаем то, что человек есть создание Бога,
отсюда следует, что всякая сила и красота слова исходит от Бога».
И царь выразил удовлетворение по поводу его слов. Эллины поняли
друг друга, согласившись, что чего-то принципиально нового, неведомого
грекам, в учении иудеев нет.

4. Упоминание о жене и детях царя

Здесь также кроется недоразумение, имеющее своей причиной неверную
датировку описываемых в письме событий. Птолемей
Филадельф, действительно, был женат на своей родной сестре
Арсиное
II, из-за чего и получил прозвание Филадельф, и брак их был
бездетен. Однако, это был уже второй брак царя, заключенный в
278 г. до н.э. Первым браком Птолемей Филадельф был женат на Арсиное
I, дочери диадоха Лизимаха, от которой имел троих детей: дочь
Беренику и сыновей Птолемея и Лизимаха. Известна ориентировочная
дата рождения только наследника трона Птолемея
Эвергета– именно 284/5 г. до н.э. Поэтому вопрос иудейского
первосвященника в ответном письме к Филадельфу касается здоровья
его жены Арсинои I и их детей (или ребенка), а также здоровья
сестры царя Арсинои II, в то время еще жены диадоха Лизимаха.

5. Первосвященник Елеазар

Не сохранились (или были намерено уничтожены) источники, помимо
Иосифа
Флавия, опирающегося на письмо Аристея, в которых упоминался
бы первосвященник того времени Елеазар – или Елиша (Елесей) в
передаче Иосифа Флавия, который, по словам Дэвила,
мог понять этот специфический раздел послания гораздо лучше большинства
современных исследователей. Впрочем, первосвященник Елеазар –
далеко не единственный персонаж иудейской истории, который известен
не более чем по одному письменному источнику.

III. Отчего плакал царь Птолемей?

Аристей сообщает, что в день прихода толковников в Александрию,
услышав в ответ на свое теплое приветствие дружное восклицание
гостей: «Бог да хранит царя!» – царь Птолемей пролил слезы
радости. Этот эпизод можно, конечно, отнести и на счет проеврейской
настроенности автора письма или даже его принадлежности к александрийской
диаспоре избранного народа. Однако, гораздо разумнее искать объясненье
ему не в приписываемой автору пропаганде иудаизма, для которой
этот совершенно необязательный факт мало что мог бы прибавить,
– но именно в исключительных обстоятельству встречи царя Птолемея
с иудейскими мудрецами.

Как правило, такие эпизоды невозможно придумать – тем более это
можно считать справедливым для случая такого литературно не искушенного
автора как Аристей. Но именно эти случайно зафиксированные детали
порою гораздо точнее свидетельствуют о подлинности документа,
нежели самые древние и надежные рукописи.

Итак, почему плакал царь Птолемей?

Напомним, что в 284 г. до н.э. царю исполнилось 24 года. В таком
возрасте Александр Великий уже завоевал Египет. Однако, любимый
сын Птолемея Сотера по своему характеру был весьма далек от образа
великого завоевателя. В общем-то, на роль царя гораздо больше
подходил первенец монарха Птолемей
Керавн, в пользу передачи диадемы которому высказывался, в
частности, Деметрий Фалерский. Приняв, однако, другое решение,
царь-отец понимал, что именно за эти год-два совместного правления
царь-сын должен набрать те недостающие очки, которые позволят
ему сделаться монархом де-факто. В общем, это была всего лишь
одна из технологических схем передачи власти, которые успешно
применяются и спустя более двух тысяч лет.

А претенденты на египетский престол были весьма сильны и многочисленны.
Самым опасным являлся, конечно, Керавн, который в этом же 284
г. до н.э., злодейски убив сына диадоха Лизимаха Агафокла (брата
жены Филадельфа Арсинои I), еще раз показал себя как беспощадный
и расчетливый противник. Возможно, и это обстоятельство послужило
одной из причин необходимости достаточно шумно отпраздновать победу
на море – которая, собственно, и не была каким-то конкретным сражением,
но, вероятно, только рядом последовательных вытеснений флота Деметрия
и Антигона с островов Эгейского моря. Тем не менее плоды этой
победы обещали стать несравненно богаче, нежели достигнутые в
прежних беспощадных сражениях. Это и следовало втолковать македонскому
войску, которое являлось опорой царской власти в Египте и по македонской
традиции все еще обладало формальным правом объявлять имя нового
царя.

Однако, были и другие не менее эффективные технологии. Одна из
них – обожествление царской власти. Этим воспользовался, и едва
ли ни впервые именно в Египте, посетив святилище бога Аммона,
царь Александр. Первые Птолемеи усвоили и успешно развили сей
опыт. Возможно, отчасти опираясь на теорию Евгемерао
богах как обожествленных царях и героях, в Александрии, помимо
культа Александра Великого, начал складываться и культ царя-спасителя
Птолемея Сотера, который в своем новом качестве обладал бы неограниченными
полномочиями, в том числе – и в определении наследника престола.

Известно также, что в последние годы правления Птолемея I в Александрии
при активном содействии египетского жреца Манефона и афинянина
жреческого рода Тимофея был учрежден культ бога Сараписа(Сераписа),
который соединял в себе черты египетских и греческих божеств.
Новое божество призвано было служить сближению греческого и египетского
населения на религиозной почве, дабы обеспечить более широкую
опору правящей династии. Однако, почитание его распространилось
преимущественно в греко-римской, а не египетской среде. Поэтому
вполне закономерным и логичным представляется решение Птолемеев
искать поддержки в среде переселенных в Египет иудеев, которые
только в Александрии, насчитывавшей в то время около 300 тысяч
жителей, занимали почти исключительно два из пяти кварталов города
и имели некое подобие самоуправления, подчиняясь собственному
евпарху. К тому же евреи составляли значительную часть птолемеевского
войска, а также занимали важные посты в управлении государством.
Лояльности с их стороны можно было добиться, во-первых, максимально
уравняв их в правах с греческим населением, а во-вторых, проявляя
терпимость к их национальным обычаям и религии. Именно поэтому
в период совместного правления Сотера и Филадельфа и были приняты
решения об освобождении евреев из рабства, а также о переводе
их священных книг на греческий для нужд эллинизированной александрийской
диаспоры. Последнее представлялось наиболее важным – естественно
и необходимо дополняя решение об освобождении, ибо религия евреев
была весьма удобна и выгодна монархии, поскольку декларировала,
что всякая власть дается от Бога. Да и долгосрочный расчет строился,
вероятно, на том, что со временем Бога иудеев также удастся ассимилировать
в единый культ Сераписа, который, являясь божеством и мертвых
и живых, божеством плодородия и здоровья, и стремясь вместить
в себе функции всех прочих многочисленных богов, был де-факто
культом монотеистическим. Об этом и писал Аристей, сравнивая боговевреев и греков: «Они, царь, чтут Зрителя
всяческих и создателя – Бога, Которого почитают и все, а мы иначе
называем Его Зевсом и Дием. Древние дали это удачное наименование
Тому, Кем оживотворяется и создано всё; Он же управляет и владычествует
над всем».

В общем, план передачи власти успешно осуществлялся, и молодой
царь – пожалуй, мальчишка, еще не освоившийся с титулом монарха,
расплакался при виде семидесяти бородатых мудрецов, которые явились
на поклон, неся при этом в дар самое ценное, что было у их народа.
Думается, это был довольно обычный, хотя и царственный, нервный
срыв: царь плакал, сознавая почти безграничное могущество, которое
давала ему диадема, и, видимо, ощущая собственное несоответствие
этой роли в окружающем его страшном мире, где насмерть бились
и стареющие диадохи Селевк, Лизимах, и уже молодые, не обремененные
воспоминаниями общей юности, волки: Антигон, Пирр, сводный брат
Магас, брат-враг Керавн… В общем, он сладко плакал от величественной
своей незащищенности, от мальчишеского понимания, что стал всерьез
взрослым и от страха потерять защиту своего могущественного отца.
И слезы эти, возможно, обманчиво растрогали тех, кто знал, что
всегда и при любых обстоятельствах они должны будут оставаться
чуждыми
всем.

Окончание следует