Литературная критика

Однажды, когда я пытался отдохнуть от всей этой, знаете, суеты под
сенью комнатной пальмы в банкетном зале Центрального дома
нас, литераторов, ко мне резво подпрыгнул какой-то
возмутительный писатель-фантаст. Кто их только туда пускает! Метра три
ростом, пузо – во, борода – во, в руках четыре стакана водки,
пять бутербродов и помидор. Подпрыгнул, значит, жуёт,
крошками с бороды сыплет, смышлёный такой... И орёт:

– За что вы, литераторы, нас, фантастов, так ненавидите? Вот у меня
совокупный тираж – девять миллионов... Нас читают! Нас тьмы!

Не помню, что я ему тогда ответил – очень уж страшно было. Может,
«отойдите молодой человек, вы мне стриптиз загораживаете» (там
как раз литературный критик А.С. Немзер на столе танцевал –
люблю, знаете, потешный старик), а может, «ну что вы,
батенька, давайте лучше, хе-хе, за ваше здоровье водочки выпьем»
или «охрана, позовите охрану» – не помню. Ум литературного
критика гибок, не то что у трилобита какого-нибудь.

Помню только, что будучи человеком профессионально совестливым, над
вопросом этим его хамским я серьезно задумался. В самом
деле, почему мы, профессионалы, так ненавидим всю эту
крупнотиражную шушеру? И в частности, за что мы так ненавидим и
презираем этих бородатых фантастов? Ужель сами не баловались по
малолетству Стругацкими какими-нибудь ?

И потом, ведь если правда люди читают... Ну то есть – что вообще
считать литературой? То, что достойно так называться, или то,
что используется в таковом качестве? И так ли уж велика
разница между головой и хвостом, если змея одна?

Кстати, знаете ли вы, что если разрубить дождевого червяка, он
регенерирует не в двух новых дождевых червяков, а в одного?
Причем, новый червяк вырастет из той части, которая больше. Если
разрубить червяка ближе к хвосту, старая голова отрастит
новый хвост. Если ближе к голове, хвост отрастит новую голову.
Если разрубить строго посередине (что невозможно, но
предположим) всё будет зависеть от флуктуации. Закон природы
формулируется следующим образом: «Лишь бы меньше отращивать». А
разве эстетика, сиречь представления человека, не есть та же
природа? What is the Mind? No Matter. So what is the Matter?
Never Mind.

Если следовать распространённому мнению, то с нашей литературой (я
бы даже позволил себе более соразмерное моему мыслительному
масштабу обобщение – с европейской художественной культурой
последних трёх-четырёх столетий) произошло невозможное: из
червяка, разрубленного на т.н. «элитарную» и «массовую»
культуры, выросло две самостоятельных особи. Похоже на правду?
Нет. Одна половинка обязана рассыпаться прахом, а другой должны
достаться лучшие умы, вся любовь и щедрые инвестиции.
Похоже на правду? Да. Жизнь там, где больше. Чего угодно, лишь бы
это можно было пощупать. Расстегайчиков вот этих самых –
куда литература без расстегайчиков!.. С ушицей, как я люблю. И
уж отсюда, от расстегайчиков, тряся с бороды крошками,
отращивает она, новая жизнь культуры, хвостик какого-нибудь
арт-хауса. Когда театр осознал себя высоким искусством,
появилось кино. В кинематографы ходили посмеяться и погрызть
семечки. И до сих пор всё, что сделано в кино от Эйзенштейна до фон
Триера, количественно – только хвостик. Золя и Достоевского
не случилось бы без народной любви к детективу. Флобера и
Толстого – без превращенной ныне в телесериал семейной саги.
Выдающиеся писатели – это мутанты жанра. А жанр старается
быть проще.

Однако все эти благоумности нисколечко не проясняют вопроса, почему
мы, породистые пленники курительных и диванных комнат, так
ненавидим всех этих байдарочников-фантастов. Ну, не из
ревности же к их глупой витальной силе? Отчаявшись решить проблему
теоретически, я собрал волю в кулак прочитал несколько так
называемых фантастических романов.

Тут нужно оговориться. Прочитал я их без всякого предубеждения,
потому что фантастику смерть как люблю – правда, переводную, в
детстве, ну и Кира Булычова, конечно, «Перевал», или «Жук в
муравейнике», тоже Кира Булычова, или что там ещё печатали в
журнале «Знание – сила», когда был Советский Союз. Взялся
читать с удовольствием – типа моральное алиби получил: вот,
приношу себя в жертву, читаю всякое говно в экспериментальных
целях, а самому интересно же!.. И выяснилось следующее.

Ненавидим мы их за то, что они очень хреново пишут. Плохо. Часто –
совсем беспомощно. Хуже, чем я боялся. Отвратительная фигня.

Ну, вот что, положа руку на сердце, считается главным достоинством
МАССОВОЙ (то есть без выёживаний и философской дули в
кармане) фантастики? Наверное, занимательность. Динамика действия.
Монтаж аттракционов (то есть когда на каждой странице
обязательно обнаруживается что-нибудь впечатляющее, не обязательно
за счет подвижки действия – хотя бы за счет красивых или
страшных картинок, интересного портрета, остроумной фразы,
сюжетного хода и д.т.п.). И вот именно динамики, именно
аттракционов, вдавливающих читательское тельце в кресло на взлёте и
не отпускающих, пока не остановится карусель, – именно
этого, главного, необходимого, у них нет. И отличаются они от
нас, литераторов, только тем, что не умеют писать.

То есть пока экспозиция, завязка – вроде нормально. На первых
пятидесяти страницах что-то ещё случается. Ёрзаешь попой, рука
сама тянется к колокольчику: «Терентий, водки, хрена и холодную
котлету!..» А потом – стоп. Не выдерживают они взятого
темпа – дыхалка короткая. А писать-то надо помногу! И вот к
сотой странице обнаруживаешь, что тебя уже просто з…ли,
извиняюсь, все эти, ставшие от безделия такими непривлекательными,
уроды (персонажи романа, то бишь). Они тебе отвратительны.
Потому что когда нет смазанности изображения быстрым
действием, бросается в глаза вся их убогость: отсутствие
индивидуальных психологических характеристик, одинаковая, как табуретки
в казарме, речь, прыщавая инфантильность, несвязанность
поступков и мотивировок – одним словом, фальшивость. Мир, в
котором живут и кое-как действуют эти клоны, тоже ненатурален:
камешки под ногами, их скрип, набухшая предгрозовая пыль,
душный кожистый аромат иноземной придорожной листвы (есть на
планете Цера бурьян?) – ничего этого нет. Чем пахнет
пластиковое нутро инопланетного мегаполиса? Неизвестно. Не помнят, не
любят, не видели – не умеют лепить фактуру.

И за всей этой лабудой стоит отвратительная, как харя мороженного
осётра, личностная пустота автора. Как сказал бы Холден
Колфилд в переводе Райт-Ковалёвой, «такому писателю не хочется
позвонить по телефону». Говорить с ними не о чем. Их головы
набиты удручающе однообразным инфантильным навозом: много
оружия (блестященькое, в маслице, тяжёленькое с инфракрасными
самонаводящимися прибамбасинами и клацает, но обо всём этом
приходится догадываться самому), сиськи (обязательно
гигантские, как воздушные шары – такие однажды показывали в
телепередаче «Playboy поздно ночью»), часто выпивка (но тогда уж
обязательно такая, которую сам автор не столько пробовал, сколько
разглядывал в журналах на рекламных картинках) и
подростковый сексизм (все обладательницы сисек обязательно героям
«дают» с выражением незатухающего счастья на некапризных
однообразно красивых лицах, а герои снисходительно хлопают их по
попам и говорят «девочка моя» или «малышка»).

Конечно, отчасти всё это великолепие обусловлено запросами аудитории
– как правило, фантастические боевики читают подростки, а
так же либо желающие побыть подростками, либо навсегда
завязшие в состоянии пубертатности взрослые. Однако загвоздка в
том, что пишут «фантастику» тоже, как правило, перечисленные
категории граждан, так что никакого циничного коммерческого
расчёта – всё по любви, всё сходится.

Отвратительнее всего, конечно, эта «малышка». Разве услышать такое
из уст какого-нибудь обожжённого космическим ветром Клинта
Иствуда недостаточно, чтобы навеки проклясть судьбу?