Литературная критика

Супер. Даже :Лейбов: не нашелся, что возразить. Порывшись в отягощенной памяти, выудил оттуда только тоненькое, как плач замученного Достоевским ребенка словечко "блядство". Став еще одной иллюстрацией той паники либерально-фундаменталистской мешпухи, о которой Иванов и говорит:

" Я понял, что происходит с либеральной критикой в отношении Проханова: истерика. Пишет в "Общей газете" критик Петр Алешковский: "Самое трагическое впечатление недели - книга Проханова". Далее следует полив. А затем очень интересная фраза: "Куда смотрят профессиональные критики. Это ведь типичная совписовская проза семидесятых годов". Забавно, автор приписывает Александру Андреевичу совписовскую прозу в типично казенно-советских выражениях: куда, мол, смотрит общественность. Ребята просто в панике. Легализованный Проханов сеет панику".

Плюс там еще есть нечто для тартуского сидельца обидное... Если он вообще это интервью прочитал. Блядство ж - оно и есть блядство. Хотя с тем, что "культура движется взрывами" Лотман был в общих чертах согласен.

Забавно еще наблюдать, как Иванов клюнул таки на наши постинтеллектуальные
закидоны. Интуитивно постиг нашу Великую Правоту. Во-первых, этот абзац:

"Есть такое ощущение, что сейчас философия, да и гуманитарная наука в целом,
переживает такой кризис, который может быть сравним только с кризисом III-IV
веков н.э. Заканчивается огромная античная традиция и начинается
христианизация и одновременно с этим варваризация..."

Во-вторых, когда, описывая щит Ахилла, он вдруг внезапно ленится и употребляет
исчерпывающий термин "байда".
Гегель изобрел гель
, yeah.

В-третьих, еще много вещей, а по поводу котоминского элегического "90-е годы,
ночные магазины" я вот тоже вспомнил культурологию тут одну.

1) Был году в 1992-м такой гранулированный турецкий "чай": типа уже с лимоном
и сахаром - добавляй кипяток и прямиком в рай. Так вот, мы с Сашей
Колбасниковым (тоже образованный интеллигентный человек и крепкий здравомысл
хоть куда) хуярили этой чай где-то полгода, и нам даже нравилось! Мечтали
побольше купить...

2) Году в 90-м, в Адлере, в пансионате, скажем, "Солнечный якорь", где люди
жили семьями и царила степенно-провинциальная атмосфера, 40-50-летние парочки
(чуть ли не с малыми детьми) ходили в видеосалон, зырить порнуху. Полсотни
взрослых незнакомых людей сидели и публично зырили голимейшую порнуху! В
учреждении культуры, так сказать.

Удивителен не столько сам этот факт, сколько то, что всеми (и мной) это
воспринималось совершенно нормально. Все прицелы и точки сборки были сбиты
настолько, что люди просто не знали, что такое хорошо и что такое плохо. И в
стремлении овладеть цивилизованными нормами общечеловеческих ценностей готовы
были усматривать это самое "хорошо" абсолютно во всем, исключая коммунизм и
КГБ, конечно.

И вот эта пора реальной, тк скть, Свободы прошла. Стало, как при Совке: шаг
влево - шаг вправо, и ты уже на крючке. Мысли выражать надо эзоповым языком,
между строчек. Глумиться и скоморошествовать тоже нельзя. Можно только орать
со слезами праведного гнева: "Позор пидорным скинхэдским минерам, установившим
ужасный антисемитский лозунг!.." Или что-то такое. А то тебе не то что руки
не подадут, а просто таки баблом не поделятся. Вот ужас-то.

А то еще взлететь по стесанным ступеням садовой лестницы в заповедную высь
садовой черешни (черешня Cадовая, обыкновенная) и, вдыхая порывы ветра,
рвущего листву садовой черешни, пялиться в даль грозы, воображая себя
корсаром, который взбарабанил пятками по жестким, как ступени садовой
лестницы, выбленкам и, держась одной рукою за клотик, а другую приставив
козырьком к морде, вглядывается в чернеющую над грозой гору Верблюдку
(вид горы Верблюдки прилагается). И, конечно, думает он, этот корсар, что не
гора Верблюдка, а ощетинившыйся пальмами Таинственный остров вздымается перед
ним!..

Также хорошо лежать на укрытой прохладным серым матрасом раскладушке, вдыхая
кислый запах матраса и сухой, брезентовый, как выдубленные паруса, запах
раскладушки, и разглядывать комочки земли.

Когда Щербина не могла издать своих ни полстрочки, ее на тот момент типа мужа
Смирнова рвали с руками (издатели) за примерно то, что позже получилось в
"Орлах-куропатках" (последняя ссылка, надо сказать, ведет на совершенно убогую начетническую
рецензию в совершено убогом "Еженедельном журнале"). Меня поражает, как
нравственно и эстетично использует Смирнов мат. Он у него, как детские
какашки, не пахнет.

Гоголь, гоголь, гоголь. Хайнц-Георг Гадамер считал его главным (вариант -
лучшим) русским философом. Не писателем, а философом. Не Леонтьева,
Ольшанского, Лейбова, Шестова, даже не Соловьева!.. а Гоголя. Правда, сам
он его не читал. Странно, что нет хороших (говорят) немецких переводов
Гоголя - он, вообще-то, очень немецкий.

Не факт, правда, что Гадамер понимал в Гоголе больше других (а другие-то вовсе
не понимали). Лучше всех пока в Гоголе разбирается Кусургашев. Собственно
рецепт "говори сердцем" - именно в его простодушно-многозначительной
(вариант: многозначительно простодушной) сорокинской редакции был именно
Гоголем впервые адекватно употреблен: а) в "Старосветских"
(потому что бабушка с дедушкой, обвалившееся крыльцо, ну и лестница
садовая, конечно же); б) в "Повести о том, как поссорились", причем, еще
не факт, что в старосветских сильнее.

Так вот, запах матраса и этих... выдубленных парусов... А знаете ли вы, что
обычный бытовой парус можно изготовить из верблюжьей шерсти?.. Лиловый запах
матраса, крупяные комочки земли. Можно еще разглядывать (лежа на раскладушке)
траву, но это должен быть вполне определенный сорт дворовой травы, и смотреть
надо на ее стебли, ближе к земле (опять-таки) ближе к почве. Это почти "корни
травы", не по Уитмену.

В это время вокруг тебя предположительно ходят утки, а по тебе ползут мухи, но
это все-таки лучше, чем лежать с телефоном на животе в прихожей, на
потенциально вонючих тапочках, а по тебе ходят кошки и тоже воняют.

Впоследствии перевернуться с живота на лопатки и рассматривать облака -
времени много, можно наблюдать, как они меняются и плывут. Не по Гераклиту,
опять же. Иначе как объяснить смысл Гоголя? С помощью всяческих НЕНАСТОЯЩИХ
вещей (Евангелия, например) я не могу.

Разумеется, МД (отчасти), "Ревизор" и так называемые "повести" всерьез
рассматриваться не могут. Однако вот сохранившиеся отрывки из МД-2 вполне
нравятся мне. Есть в них что-то от романа "Роман", названного, кстати, в
честь все того же Смирнова (Романа). Если не брешет.

Таки эти публицитные разговоры про сорокинские "похороны литературы" все же
имели смысл. Что-то сдвинулось, надломилось, конвенциональная "прямая
литература" (реализм?) ну не идет больше всерьез. Автор лезет, вымысел лезет,
приемы - даже без всякого их "обнажения", ну как вата из матраса того.
В игру все превратилось.

Реализм стал академической, музейной фенечкой типа Расина или Корнеля
какого-нибудь, перестал "выражать драму современного человека". Обратного
хода нет. Но и обратного действия, к счастью, нет: Достоевского можно читать
вполне "конвенционально" (вариант: вполне спокойно), то ли конвенция не
удалилась, то ли драма приблизилась.

Стало быть автору вовсе не надо прятатся. Раз уж он лезет, как вата (вариант:
как клопы) из всех щелей. Только не постмодернистское кокетство, а
постинтеллектуальная (слово-то как заебало) спокойная уверенность в
существовании исторически достоверного автора. Ли не рассказчика? Да, это
сочиняется, но не обманывается (не внушается), скорее именно рассказывается,
как - (на духу, подруге, соседу по коммуналке, собутыльнику, следователю),
так давайте (же выпьем) участвовать в происходящем серьезно...

Ли не с Довлатова началось? Не мода ли на Довлатова поспособствовала, контуры
проблемы очертила. "Псевдодокументализм", а почему псевдо? У рассказа
(-зывания) свои законы, да, это не протокол допроса, но и не "искусства
высокая ложь". Рассказ - это преломление. Сочинение же (сочинительство),
напротив, претендует на правду (подобность) и эта претензия омерзительна.
Как волос во рту, который не удается нащупать пальцами и вытащить
(аи хрен его выплюнешь). Мне, кстати, все больше и больше нравится в этой
последней связи Яцутко. И - парадоксально, но факт (вариант: тревожный сигнал)
деградирующий Немиров.

Так вот, от тех, знаете ли, трусов

веет кислым запахом парусов,

и покуда мне нос не забьют матрасом,

из него будет доноситься лишь храп Тараса.

Бродский употребил поэзию так же, как это сделал Сорокин с прозой. По сути он
изобрел протокол поэтического высказывания, заменивший собственно
высказывание. Да и сам говорил о соревновательности поэтов - игрался.
Это ужасно - думать, что тебя все время читают. Тебя уже ни хрена не читают,
а ты все из под воды показываешь пальцами - стрижено!.. стрижено!

Подсознательно все эпигоны (от Щербиной до Кенжеева какого-нибудь) подражали
Бродскому, чтобы их тоже "читали" - гипсовые классики, ленинградские
коммуналки, адреса, голоса и жырная печаль фонарей. Мольера лик, норманский ус
Флобера. Эта беспробудная рефлексия по поводу непреодолимости своей речи.
Собственно, стихи Бродского похожи на вату во рту (которая извлечена из
матраса).

Умирает человек и очень ему страшно. Кто знает, что там за смертью? Ни
паспорта, ни справок каких не представишь... Боится. Позвали ему попа.
А поп и говорит:

- Ничего, отходи с миром. Отпоем...

Предыдущие публикации:

• Рыбный четверг. Достали.
• Северный дятел. Как мы г.с. или "Приключения электроника"
• Рыбный четверг. Постмодернизм и национальная идентичность.
• Преждевременный Рыбный четверг. Главное - керосин. Евгеника либеральности и потаенное место Проханова.
• Рыбный четверг. Неизвестный Литомин.
• Рыбный четверг. Шульпяков с географией.
• Рыбный четверг. Экстренный выпуск. Допетюкались.