Онтологические прогулки

В последнее время особенно много пишут (по понятным причинам) о
взаимосвязи двух, привычных для России общественно-политических,
а также и культурных конфликтов. Понятно, какие это
конфликты, и даже слишком понятно. Россия – Запад, народ – власть.
Такая вот пара пар, вечная, можно сказать, штука, тема, со
времен Чаадаева трансформировавшаяся из остро-скандальной в
почти совершенно одиозную, да так, что любой хоть
сколько-нибудь образованный человек стремится по возможности всю эту
вполне реальную проблематику или игнорировать, или трактовать
в чисто практическом плане, в видах какой-нибудь личной
борьбы, когда неизбежно высокая ли, низкая ли истина приносится
в жертву прагматическому обману.

Это инстинктивное избегание российским «истинно-культурным» слоем
«нехорошей» темы, наряду с другими, более материальными
причинами, приводило и приводит к отсутствию интеллектуального
осмысления не только русской исторической судьбы в целом, но
даже и самых роковых, кричащих, и кровоточащих событий этой
судьбы. Мне только хотелось бы, чтобы меня поняли правильно, в
том плане, что я не собираюсь тут что-то вот «осмыслять»,
как бы охваченный манией величия, а только делюсь с
читателями скромными наблюдениями по соответствующему поводу.

Наблюдения эти таковы.

Прежде всего, как можно догадаться, конфликт между властью и
народом, отнюдь не является некоей чисто русской болезнью.
Наоборот, со времен всеми признанного восстания масс, конфликт этот
во всех странах цивилизованного мира может считаться даже
неким признаком социального здоровья обществ и наций, а там,
где обсуждаемая оппозиция упразднялась, или хотя бы такое
упразднение только декларировалось, то, как в Гитлеровской
Германии, или в Сталинском Советском Союзе, возникали известные
«исправительно-трудовые лагеря», как конечные результаты
применения главного аргумента разума масс, то есть, prima
ratio, прямого действия. На мой взгляд, одним из самых
поразительных результатов общественного торжества насилия, к которому
подсознательно всегда так стремится толпа, является некий
эффект переворачивания полюсов конфликта «народ – власть»,
когда уже именно народ, вернее, его лучшая часть, повинуясь
совести, или инстинкту, начинает осуществлять
культурно-цивилизационное противостояние огосударствленному варварству. Это
как раз тот случай, когда, если рассуждать применительно к
России, правительство (в противоположность тезису Пушкина)
перестает быть «единственным европейцем», поскольку перестает
быть в данном контексте европейцем вообще. И это понятно, и
весь вопрос в том, а что собственно у нас происходит теперь?
В каком состоянии находится конфликт «народ – власть»? В
правильном, или в перевернутом? И, если, не дай Бог, мы имеем
последнее, то всякие, и самые благонамеренные призывы к
преодолению отчуждения власти и общества должны бы вызывать у
культурной элиты России самый яростный протест, хотя и... хм,
внутренний, по традиции.

Все эти вопросы, на мой взгляд, имеют право, и всегда имели право на
жизнь, поскольку власть в России - это почти всегда
революция (или контрреволюция). Мы говорим обычно об одной Великой
Революции, но их, великих, было множество в русской истории.
Революции Ивана Грозного, Смутного времени, Петра Первого,
Александра Второго, Столыпинская, Ленинская, Сталинская,
Хрущевская, Горбачевская, возможны варианты. Великая Революция
(или опять-таки, контрреволюция) происходит и теперь.

Как в отношении русских революций прошлого, так и в отношении ныне
творящейся революции, для определения их, так сказать
исторического знака, плюса или минуса, мне кажется, можно
воспользоваться, опять таки, размышлениями Ортеги-и-Гассета об
истории и ее уроках (несмотря на противоречивость эссеистики этого
философа, как, впрочем, и всякой другой эссеистики). Мы
можем подвергнуть теперешние наши преобразования, как и
советовал великий знаток масс, тесту на проективность. Есть ли в
них оригинальный (хотя бы как специфический вариант проектов
уже осуществленных) проект, или это что-то только «анти»,
очередное «анти»? Антилиберализм, антикоммунизм, антиглобализм,
что угодно, но если это только против чего-то, то дело
заранее обречено на поражение, ибо любое анти-что-то это то, что
до этого чего-то в случае, когда никакого другого
содержания в соответствующей социальной форме не наблюдается. Такова
логика истории, а особенно истории России. Казалось бы, и в
соответствии со штудиями Ортеги-и-Гассета. С этих позиций
последний подвергает суду Большевистскую Россию, и
Гитлеровскую Германию, по одному шаблону, не находя в обоих случаях
ничего, кроме антилиберализма, продиктованного восстанием масс.
Я полностью согласен с Ортегой-и-Гассетом за исключением
одной мелочи. Мне кажется, одну только мелочь испанец не
заметил. В той российской революции, как и во всех других ее
революциях, всегда, кроме очередного «анти» присутствовал
незримо некий проект – инвариант. Озвучивать название этого
проекта не хочется, просто неудобно, и все-таки это необходимо
сделать – национальная безопасность, понимаемая совершенно
однозначно, как готовность претерпевать любые страдания от
оккупанта внутреннего при условии гарантии физического и
нравственного отсутствия на территории страны оккупанта внешнего.
Таков генетический императив русских, и приведший в конце
концов к известному расширению территории России до довольно
больших размеров, а также и к расистским обвинениям русского
народа в наследственном империализме.

Судя по тому, какие территории Россия отдала ни за понюх табаку и
туда, и сюда, вместе людьми и имуществом, судя по тому, какие
унижения и оскорбления Россия согласна теперь терпеть в
ответ на свою неслыханную щедрость, судя по тому, с каким
упорством при этом многие твердят в то же время, что у нас нет, и
долго еще не будет никаких врагов (только друзья) можно
сделать вывод, что вышеназванный российский метапроект
«безопасность» на данном этапе полностью закрыт. И тогда вопрос
встает уже действительно остро, почти так же остро, как это было
даже в семнадцатом году – что есть наша теперешняя
революция?

Секрет сей, впрочем, всем известен.

Внутри настоящего социального процесса осуществляются два проекта, и
они же одновременно два «анти». То есть, один проект
либеральный, и, значит, анти-номенклатурный, или
антикоммунистический. А второй, наоборот, номенклатурный,
квазикоммунистический, и, следовательно, анти-либеральный, и
антидемократический. Происходит большая социальная антиномия. Ортега-и-Гассет
при таких делах мог бы и с ума сойти, как сходят сейчас с
ума коммунисты из КПРФ, поскольку проклятые либералы
одновременно отобрали у них их все, святое, родное, пайки, дачи,
должности, мандаты, и, самое главное, идею вдохновляющей и
направляющей Партии, одной на всех. Номинальным коммунистам
оставили только тень Сталина, да и то не целиком. Не позавидуешь.
Нет, тут у нас реальная антиномия, и любые сравнения с
Пиночетом, или даже с Китаем неуместны.

Остается один вопрос – почему Путин мешает Западу, и почему
ненависть к нему со стороны патриотов этого самого Запада местами
неподдельна, несмотря на то, что вполне было бы достаточно и
наигранной, театральной ненависти? Why? Ведь выстраиваемая
Путиным внутренняя предмобилизационная система при
декларируемом отсутствии вероятного военного противника неэффективна в
условиях войны на удушение в дружеских объятиях. Наоборот, в
этих условиях, система квазипартийного руководства
парламентом, и вообще государством блокирует живую национальную
реакцию русских на агрессивную моральную атаку на Россию (а
такая реакция вполне могла бы несколько отрезвить
геополитический антироссийский азарт), и отталкивает народы бывших
территорий СССР, что сыграло, возможно, гораздо большую роль в
поражении России на Украине, например, чем деньги, пропаганда, и
давление Америки и Евросоюза. Казалось бы, если Путин (или
это не он?) конструирует нежизнеспособную, исторически
бесперспективную Россию, ему не надо мешать с такой сплоченной
яростью? Чем им мешает Путин?

Мне кажется, я знаю ответ. Дело даже не в том, что Путин
воспринимается, и объективно является слабым игроком, а непредсказуемое
и бессистемное, бессмысленное упрямство слабых неимоверно
раздражает фаворитов. Дело в том, что Путин – единственный,
кто еще может говорить от имени России, и даже может быть
услышан, а это, с определенной точки зрения, недопустимо даже
при полном контроле за всеми прочими медийными источниками и
трансляторами. Россию сейчас превращают постепенно в
моральное концентрационное пространство мирового масштаба, а в чем
главный эффект концентрационного лагеря мы хорошо знаем из
работ Франкла, Аренда и других. Концлагерь – зона молчания.
Миллионы уничтожаемых в этих лагерях людей обычно не
оказывали никакого сопротивления, и не шли ни на какой спонтанный
протест не потому, что такой протест был обречен. Да, он был
обречен, но дело не в этом. Главное – никто бы ничего не
узнал. Это обезоруживало окончательно.

Вот так и разыгрывается этот покер. Россия – Запад - Народ – Власть.
Как мы видим, играют двое надвое, Запад и Власть против
Народа и России, и одним спонтанным не молчанием президента
Владимира Владимировича Путина ничего не изменишь в этом
печальном раскладе. Словами делу уже не поможешь, и, как
представляется, единственно, что может спасти Россию и ее Народ, это
вот именно prima ratio – последний аргумент слишком однобоко
и противоречиво описанного Ортегой-и-Гассетом восстания
масс.

Остается ответить на последний в данном контексте вопрос. А почему
я, собственно, пишу обо всем этом? Причем здесь литература?!
А вот причем. Уж очень в последнее время, как-то уже
особенно неотличимо стала Россия походить именно вот на литературу,
и ясно чем стала походить.

Как известно, главное метафизическое свойство литературы, есть двусмысленность.