В дороге (под редакцией Владимира Иткина)

Продолжение.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ :-)

Ведь не только вся эта щемь домашних животных ткёт и бросает под
ноги

неизвестную ткань для шага дальше!

не только эти ожоги!

Вот как с Златовлаской было.

Сначала мы стояли в ночи на балконе её девятого этажа.

Тёмный жаркий июль. Внизу – детсад.

Казалось сначала – так свет падает на здание и деревья.

Так, что он всё больше – на глазах – становился огромной белой
птицей на тёмной воде.

Посмотри!, – зову.

Ахает! – огромный лебедь во всём оперении плывет на нас.

Как корабль.

На корточках, прислонилась спиной к стене – улыбаешься, скрестив
на коленях локти.

Невесомость.

Родительская спальня. Что характерно:-)

Да, в тот раз это было. Да, пожалуй, единственный раз так было
с тобой.

Невесомость. Единственно верный – лучший! – угол войти в тебя.

Но потом!!! потом!!!

в безмолвии ночного города

подхожу к настенным часам – я такой тишины

никогда не слы...– а за окном!!!

за балконом сумерки – без теней – таких даже во сне не бывает....

и бело-бежеватое _________________ туман!! вдоль всей улицы

перед нами – плотный как тело туман – начала – конца не видно –

теряется не в небе, а в выси – такой! выси –

перехватывает дыхание_______________ бескрайняя стена перед нами.

шесть утра. в засушливом июле.

никого-никого-никого на улице в шесть утра.

огромная безмятежность – бескрайность – не известная никогда радость.

оттого, что этот туман есть.

и за ним – другое. невозможное другое.

теперь всё будет по-другому.

мы никогда не вернёмся туда, откуда сбежали.

бескрайняя стена тумана

была реальней всей знакомой реальности.

..................................................................................................

Модем сегодня гавкнулся

Да, полдня истерично пытался повернуть его на место. Не вышло.
Придётся писать текст вместо е-мэйлов. Если собрать мои ежедневные
письма, за месяц на книгу наберу.

Полдня бешеный был без интернета. Наркозависимый. Потом понял:
очень кстати.

Видно, – надо. Надо по-другому писать.

Мне – надо.

Так вот, Златовласка! Это, это, а не потные замученные родичи
в нашей крови, тычущиеся своими отростками в скользкое будущее.
А не прозябание десятилетиями по пути в аэропорт. А не торговать
мордой лица, а она – уже трескается. И не сладкий тлен заныканных
детских игрушек. И не многолетняя битва за легализацию прилюдного
пука в кругу семьи.

Это, это!... как ты – заявилась в деревню к моим родителям. Специально
выбрала практику в нашей райцентровской газете.

И у меня как раз каникулы.

В этих застиранных спортивках – я. С простым :-) лицом.

–У тебя такое, такое... настоящее лицо! Я не думала, что ты таким
можешь быть!

Гулять. Гулять! К каменоломне.

Поверх села. По гребню холма.

Бледно-сиреневая река внизу.

Известняк цвета тумана. В те времена везде проступали древние
города. Плиты цвета пергамента.

Запах шиповника, не цветов – его ствола. После цветения.

Нет! Не как будто это уже было с нами.

А – больше никогда.

Домой, пойдём домой.

Прятки радости в удивлении, – отец.

Тебя уложили спать в зале.

Как только утром они с мачехой отчалили на работу, тебя – вносит
ко мне в спальню.

Младший брат мигом выметается из постели. На его место ложишься ты.

Я выглядываю в коридор.

– Я на шухере, если что, – ухмыляется брат бирюзовыми глазами.

И остаётся подслушивать под дверьми.

Отсюда, из этого утра, можно уйти тысячью путей, и каждый из них
– да, живой.

В разные земли, в любые страны.

Здесь, в этом утре или перед туманом – всё было отперто, распахнуто
во все поля без пределов.

Сливки облаков. Шероховатые с изнанки листья винограда.

Какие мы собираем камушки и песчинки, складывая дорогу? из чего?
по чему мы ступаем в пустоте? по каким магнитным линиям? каких
полей?

куда растёт свет?

Как мы выбираем?

С кем ты сейчас? Надеюсь, он ничем не похож на меня. Как все те,
кого я видел с тобой после.

Мне нечего тебе сказать. Кроме: желаю тебе кого-нибудь совсем
другого. Чего-то другого. Не повторений, Златовласка. Невозможного.

Очень трудно скормить весь бисер свиньям, Златовласка, а всех
розовых мышек – оранжевым кошкам. Но это всё, что можно отдать.

А что неможно отдать – это и есть мы.

Я пишу тебе и смотрю на грозу сквозь открытую во двор дверь.

И в проёме, и за ним – нет ничего, о чём бы мне хотелось жалеть.

Середина чьей-то жизни. Проход или просвет. Бескрайняя темнота за.

Запах грозы.

Потому что... вы видели, как человек просыпается сам изо сна?
и если с ним заговорить тихо?

Безмятежная грустная нежность, как Млечный Путь, свернувшийся
на постели.

Мы же хорошие :-)

А как только проснёшься вполне, – грызлы налетают грызть. И надо
становиться твёрдым, гибким, ядовитым – несъедобным. И смотреть
из бойниц. Или просить подаяние у крепостных стен.

Во Вне – так больно расти, возвращаться.

А без вне – гниль.

Что делать?

Да, я иногда неделями из дома не вылажу. Пациенты приходят. Друзья
забегают. Жена ходит за едой. И за всем остальным. Она понимает.

Потом меня начинает рвать на части: время проходит, уходит же!

Да, я могу, не выходя из дому, выбираться во вне.

Но нет, начинает рвать на части без этого вне, – без здесь.

Без этого центрального базара в квартале от нас, без лип, бродячих
собак – я их боюсь, после моей драки с кавказской овчаркой, и
дальше – участившийся запах шмали, без этого стрёма – от того,
что я выпал из жизни, пахнущей июльскими подмышками, чирикающей
мобилами, мимо лотков – с бесчеловечным, пфффф! запахом – этих
новых стиральных порошков, запахи кофе, черешни, мускатный шалфей
и лаванда пучками, дальше – на центральную улицу, где у юных уже
совсем другая форма тел, где мы бродили ночами, – я заплакал однажды.
Оттого что я видел: у этого города может быть великая судьба,
и мы можем сделать эту судьбу, но – не получится! Мимо!

Мы все пройдём мимо, – так я тогда понимал.

А теперь – я не знаю, что там с судьбой города – меня всё меньше
занимают великие:-) вещи, – я вижу новый город, другой город,
– тот же, нас всё меньше остаётся здесь, – столько, сколько здесь
может быть.

Пока лепестки белые не посыплются с неба.

Этот странный город поймал нас. Застукал на нашей любви.

Снилось, как я кружу над ним.

Целиком весь город с высоты вижу, кружу как воздушный змей без
нити.

и меня разрывает то, чего раньше никогда не чувствовал. Мне –
некуда вернуться в этот город, я не могу, и незачем, не за что
хоть как-нибудь зацепиться, ничего не держит. как полюсы магнита
отталкиваются....

и улететь – тоже некуда: не манит ничто, не зовёт. никого.

только оранжевато-сиреневая пустота вокруг и во всю даль, – накренённая
как из самолёта на вираже.

Я узнал однажды, что в любой миг смогу уйти. Один. Это всегда
рядом, и я знаю – как.

Уйти в большое вне.

Исчезнуть здесь.

Но я всё ещё не хочу уйти один.

Я хотел бы уйти с вами.

Со всеми :-)

И это не просто невозможно... это...

Мммы-ыхх!...

Я, наверно, попался именно на этом.

И на нижнем регистре этого же – на шорохе в паху.

Это старые слова – «попался». «Коготок увяз – всей птичке пропадать»:-)

Сейчас я так не думаю.

Коготок! Да хоть всем хуем зацепиться, лишь бы не сдуло раньше
времени!

Потому что уйти – да, можно.

Вопрос – куда?

Домой, домой...

А если дома уже нет? Если мы здесь – потому что того дома – не
стало?

А ветер крепчает. А все силы не вернёшь.

Иногда кажется, – так и подохну в этой комнате. На обитой дермантином
кушетке 50-х годов.

И я ору жене: « Чего мы сидим, бляттть!! Мы же подохнем тут! Тренировки
пред Дойной!!»

«Дойна» – центральное кладбище в нашем городе. Гектары и гектары
могил.

......................................................................................................................................

Мы все и так относительно бессмертны.

Самый секретный рецепт ежедневного бессмертия – неброское обаяние
простых бессмертных – жрать других. Воровать потихоньку. Чтоб
не застукали.

Запредельно простая тайна – жрать, чтобы пожить ещё чуток.

Жрут же не кровь, не мясо, не семя, не просто энергию – жрут время.
Сок времени. Содержимое сознания.

А сознание перевариванием хлеба и мяса не добывается .

Из хлеба и мяса только тепло и дерьмо добывается.

Да что я объясняю! меня ни смерть сама по себе, ни бессмертие,
– а что-нибудь другое, кроме этих двух.

Я чувствую, – есть что-то, кроме этой, как всегда дву-рушной,
разводки. ПРОСТО – ДРУГОГО ХОЧЕТСЯ. Просто такой я родился – всего
мало, всё достаёт. Почему только так может быть? а может, можно
проскользнуть? а там что-нить саа-авсем другое?

А вы? Думаете, вы – другими родились?

Не в том фишка, что смерть пугает, а бессмертие прикалывает. Я
не знаю ни того, ни другого. О смерти я знаю только чуток: это
совсем не то, к чему стоит стремиться.

Бессмертие – ещё более странная заморочка. Слова. И смерть и бессмертие
– слова.

Напёрстки в руках Напёрсточника.

Зачем я пишу ?

«Извне, шёпот» – сознайтесь! – могло примерещиться что-нить типа
под диктовку написанное? Под диктовку откуда-нить ОТТУДА? Что-нить
– вау! -космическое?

Боже вас укуси!

Все эти диктанты, попытки скрижалей, а на деле – попытка стать
частью речи, как Недо-одеН, – божжже нас укуси! госссподи-ты-не-наш!

Вся невъебенность этих «диктантов» диктуемых именно вам, вся вошкотня
этих мурашек посреди волос дыбом, когда из некоего гула пространства
что-то начинает вываливать слова в вашу пригоршню попрошайки,
– всё это исчезает, как вена наркомана!

Когда вам повезёт услышать ещё хотя бы один голос, «диктующий»
так же непреложно. Но совсем про другое :-)

Да их столько – на самом деле! Диктующих!

Заебётесь за всеми записывать!!!

Хотя сам трюк, навеянный соблазном того же слова «бессмертие»...
Да, стать «частью речи» – более квалифицированная магия, чем обычное
закулисное жорево .

Тот же отсос, но уже у целой страны. А если повезёт – у многих
стран. И поколений.

И сосут, сосут время и сознание.

«...нет, весь я не умру!...»

Да где уж там умрёте! Даже размножаться начнёте – один памятник,
два памятника...

Такое вот бессмертие. Внутрипамятниковое.

Да нет! я не о «солнцах поэзии».

Я о том, кто вынуждал их писать. О Напёрсточнике.

И о том, что Напёрсточник потом делает с награбленным. Как из
награбленного ткёт свое ежедневное бессмертие. И соблазняет вослед
идущих некрофилов.

Или некрофобов?

Как правильно?

Марату как-то снилось, что на писателей западают какие-то особой
гадючести паразиты. Оттого воздух вокруг них изъеден самыми мрачными
темнотами.

Я видел это не во сне, а на похоронах.

Умер Я., наш друг-писатель.

На отпевание в оперном театре пришла вся туса – минкульт, прочие
чиновники, киношники (Я. был и кинорежиссёром).

Но писатели среди всех были заметны за километр.

Их тела были по-особому изуродованы.

Обглоданные остовы.

Каждый второй из них был жилец ненадолго.

Каждый источал свой, особенный яд в окружающее. Дуст в ассортименте.

Мы с женой охреневали.

Как сребристо-синий Я., вечно голодный из-за диабета ангел Я.,
оказался среди них? Он постоянно хлопотал о наградах, пенсиях,
квартирах для актёров и актрис, писателей, художников и скульпторов,
постоянно болел за них, многого добивался... только с писателями
свои отношения он большей частью окружал молчанием.

И вот в дверях фойе появился Главный Оппонет покойного, – во времена
национальных волнений он пообещел повесить Я. на фонарном столбе.
Он встал у дверного косяка, скрестив руки на груди, и стал смеяться.

Радостно.

Искренне.

Прошёл год.

На прошлой неделе мы были на поминках Я.

Было открытие памятника.

Перед этим его жена и сын попросили меня подобрать из книг Я.
пару строк для эпитафии.

Я долго мялся, злился отчего-то, перелистывал стихи и прозу Я.
...к счастью, там не было ничего подходящего. Я. жил живым человеком
и не запасался аутоэпитафиями заблаговременно.

Я попробовал уловить, что он сам хотел бы видеть на надгробье.
И вдруг вспомнил, как весь последний год перед смертью он – с
особым, очень весёлым! смешком – цитировал своё четверостишье.
В переводе оно теряет лёгкость и музыку:

«Поклон тем, 
кто меня предал, –
за то, что этим
меня вознесли»

Да! Точно! именно это и нужно высечь на памятнике!

Жена и сын согласились без колебаний.

Но к открытию скульптор не успел с эпитафией.

У памятника на кладбище собрались всё те же. Теле– и видео:-)

И слаще всех пел славословия усопшему тот самый Главный Оппонент.

Потом все писатели подошли к жене Я. и спросили: какая же эпитафия
увенчает могилу?

Сын сказал им, – какая.

Их перекосило!!!Они взорвались!! Они взбесились!!!

Главный Оппонент стал орать, что если они выгравируют на памятнике
ЭТО, то он самолично придет на кладбище и раздолбает эту плиту!!!!

– А какую бы вы предложили эпитафию? – спросил их сын Я.

Предсоюза писателей сказал: то, что лучший критик страны давным-давно
написал о стихах Я.:

«Эдем в ожидании вокабулара».

И добавил: «Но нужно проверить, – не спиздил ли критик это у какого-нибудь
француза».

Тем не менее, в ресторан писатели вошли в наилучшем расположении
духа.

Там происходили чудеса. Я чувствовал, что Я. доволен! Казалось,
его хитрая улыбка освещает весь зал, и он незримо кукловодит всеми
бывшими врагами: они говорили длинные панегирики, и несмотря на
неизбывное самолюбование, отдали справедливое должное не только
Я., но его жене.

Что было практически чудом. Жена Я. мало того, что не надлежащей
национальности, так ещё и красавица. За что Я. полпечёнки в течение
жизни и выклевали.

Чудом было то, что Главный Оппонет обратился с благодарственой
речью к жене Я. на её родном языке.

На русском.

Явственно ощущалась режиссура Я, – те последовательности, в которые
он любил соединять вещи.

Я. перехитрил их :-).

Своей эпитафией он их съел. Они сожрали его при жизни. Но есть
ещё одна старая магия на этой земле. Магия жертвы: тот, кто тебя
съел, становится тобой.

«Когда ты питаешься готовым, живым сознанием, ты становишься торчком»
–

вот древний рецепт ежедневного бессмертия. В полной прописи.

Что мне до писателей?

Не знаю. Наверно, вот это: их отмеченность среди других «криэйторов».
Я подумал: ладно, может это наши, здешние писатели таковы, каковы,
а больше никаковы. Может, это из-за местных демонов крови и почвы.

Начал шариться в интернете. Ну, там всякие лит-ры в лицах. То
бишь в фото.

На фото видно всё на самом деле, –

время такое прозрачное стало.

И вот я смотрю: бедолаги-калеки. Паноптикум. Все, в лучшем случае,
обглоданные. А в худшем – просто монстры, сами уже глодающие всё
в округе.

И что ещё: такое с ними сделалось за последний десяток лет.

До этого много нормальных лиц и тел, почти просветлённых.

Что тааа-акое, блин?!

Поделился открытием с Митей.

Митя на меня наехал:

– Оставь их в покое!! что тебе до них?! Им там нормально, в лит-ре!
Они туда хотели и – попали. А ты не там! И не знаешь, чем за это
расплачиваются. Вот когда попадёшь, тогда и будешь вякать!!

Вот ведь как! Мите тоже всех жалко.

Как мне – животных. И это правильно, товарищи!

И вот эта жуть, – это оттого что они остались без. Это – вот что
происходит, когда Напёрсточник весь тайный жемчуг выманивает из
тайников внутри.

Это такой новый невод у него – для писателей. Специальный. На
них, как всегда, опробует новый ноу хау, а потом за остальных
примется.

«слово – невод. рыбы – мы. фишка – призраки у тьмы».

А я?

Наверно такой же калека. Или другой. Не писатель. Хоть какая-то
жаба, видать, меня и жмёт насчёт писательства. Ну, я всегда могу
соскочить: типа не очень-то и хотелось:-)

Но я тут о другом: в истории с писателями сильнее всего ощущается,
что в мире объявилась наёбка! Какая-то грандиозная комбина!

А если есть новая наёбка, значит образовался новый шанс.

Напёрсточник судорожно заметает подступы к шансу.

Парит писателей, чтоб они не проболтались ненароком:-)

======

Ну вот, началоо-ось!!

Наконец-то!

А я-то думаю: што такое! совсем я сноровку утратил! или ограничитель
за разрешитель принимаю, совсем педали потерял!

Что произошло?

А написал я фрагмент, и комп его как-то так ...зажевал бесследно.
И перезагрузился тут же сам по себе! Пока мы с женой на кухне
коту Боссу и коту Суслику противоглистное вкатывали. Я возвращаюсь,
а комп перезагружается сам собой – раз за разом!

Эт интересно! это что-то мне напоминает! Действие трогается с
места. Значит, подобрался я к животрепещущему:-)

Ну– ка ещё разик попробую восстановить ход мысли. Ход шёпота извне.

Я написал что:

это всё интересно мне, – с писателями и новой наёбкой Напёрсточника.

Потому что: значит лит-ре – капец. Лит-ре как легкому наркотику
для поддержки толерантности к Напёрсточнику и его проделкам.

Значит ИзВне пробило новую брешь. И Напёрсточник задёргался, чтобы
быстрее занавесить её новыми глюками .

Вот... движение шёпота вроде пока восстанавливается, но с какими-то
новыми извивами.

Дальше!

Те, кто становятся писателями – рождаются такими, – с постоянной
потребностью прокладывать лазейки вовне и осваивать неизвестное.

А неизвестное – безмерней любого Напёрсточника.

Напёрсточник – одна из многих мелких букашек в неизвестном.

Дальше, дальше, что дальше было?!

А дальше было...дальше было...ну да, это время пришло – это время
станет легендой.

Время огромной бреши во Вне.

Подступы к которому все последние времена закрывал своей Болей
Вожжьей Напёрсточник, прикидываясь Всем.

И что-то ещё было, что-то ещё... слизало, как корова языком, как
ластиком....

А! вот! Что-т происходит! В этот раз Напёрсточник попытается скрыть
это в полнейшей вольнице и беспредельщине, в сдаче запретных зон.
Напёрсточник попытается присовокупить даже Мертвые Дороги и Западные
Земли, с таким бешенством открытые. И им же закрытые. Туда ринулись
писатели. Типа, уже можно – любэ! В этом легче всего утопить новое.
Немножко кислоты, немножко магии всех времён и народов, немножко
садомазо, космоса, каннибальства, неорганики или каких-нить других
паразитов... и всё станет неразличимым.

=======================

Вечером пытались с Женькой выудить из временных файлов в компе
тот самый, слизанный фрагмент. Найн! :-) УУ-у, сс-сука!:-)

Ну ниччё-ниччё! Посмотрим кто кого!:-)

=======================

Все мы урожденные челноки неизвестного.

«о, сын благородных родителей!»

Только память всем по-разному отшибает.

Надо бы учить этому... ну, учить – громко сказано. Жаль, что никто
не предупреждает: это рискованней, чем шастать к чернобыльскому
реактору за сувенирами. Или гонять на мотоциклах по встречной
полосе. Или залёты психонаффтов.

А кто объяснит, как уберечься? Иных уж нет, а те – не помнят :-)
Как уберечь, если сам процесс неотделим от риска, если суть процесса
и есть риск?

– Поручик, вы любите детей?

– Нет. Но сам процесс!!!

Открыть травмпункт, что ли? На непрерывно дрейфующей кромке между.

Лазарет на краю.

Перед прыжком в неохватную бездну света и тьмы.

Спасательный катер. Для передышки пловцов-беглецов.

Перебинтовывать лепестками жасмина сердца, выжженные дочерна страстью
.

Гипсовать титановым гипсом утрату цели и смысла.

Грозовой трубочкой смерти дренировать тину и ржу повседневности.

Обезболивать безвозвратность июльским зернистым спелым светом.

Рвотное из мертвечины от ностальгии и жадности. И вытяжка из самого
странного из всех грибов-паразитов – для восстановления сил.

Капельница из росы чабреца, брами и начала летних каникул, – при
головной боли от одиночества.

Купания с радужными темными сильными рыбами от засухи в паху и
в глазах. И кошачий коготь с горянкой.

Клацающий собачьими клыками электорофорез от желтых осьминогов
похоти.

А себялюбие? Тут – только общий наркоз, с угрозой ампутации! Как
крестьяне весной пугают топором плодовое дерево, не дающее завязь:
«Нет, я тебя пожалуй срублю! срублю, пожалуй, раз ты не родишь!»
И на следующий год дерево – взрывается цветами!

Чёрные скальпели и черные секаторы для обрезания неземной паутины
вокруг зависших.

О, зависание – эта чума с самых дальних звёзд! С самых невъебенно
красивых! Они высасыват ваши самые безумные радужноперистые мечты,
и вы часами, днями, годами зависаете на месте, глядя в отсутствующую
даль, и вам ничего уже не сделать.

Я будто вижу этот травмпункт на краю – там, где тёмный гребень
плато обрывается и рушится в необъятность.

Старая дорога из квадратных бетонных плит, цвет разлившегося в
сумерках молока.

Крохотное бетонное здание с плоской крышей.

Прозрачная пыль подёнок у освещённого входа.

Свет желтоватый голой лампочки.

Выбеленные извёсткой стены.

Пара кушеток, застеленных бледно-бирюзовыми простынями.

Как если бы сегодня не моё дежурство.

Как если бы сегодня я подхожу к краю и –

навзничь

– спиной вперёд –

кувырок внутрь себя

– прыгаю в тёмноискристую неизвестность. Которая – да! самый большой
ужас жизни

и – да!! единственная надежда.

Продолжение следует.