В дороге (под редакцией Владимира Иткина)

Текст содержит ненормативную лексику

Вот провоцирует меня жисть на то, что внутри!

Мякоти ей хочецца!

А мне – извне хочецца, бааа-алин, а не изнутри!

А я, может, не хочу – давать!

Мне вот надавали, как и всем остальным, – до сих пор не сгрузить!

Я не фастфуд пишу! я в путешествие зову! Рассказываю, как стать
несъедобным домашним животным.

Короче, – не для домашних животных!

ПРЕДУПРЕЖДАЮ! ВНИМАНИЕ!!! ЭТОТ ТЕКСТ МОЖЕТ ВЫЗВАТЬ НЕСВАРЕНИЕ У ДОМАШНИХ ЖИВОТНЫХ!

Я вам покажу!!!:-) Мякушку!!

Когда впервые моё тело задумалось о проблемах своей собственной
съедобности? Не по-христиански, то бишь не по-коммунистически?

Когда я чуть не убил мою типа первую жену.

Открывалкой для консервов.

«Типа жена» – потому что расписались мы с ней первого апреля.
Это было результатом сложных спекуляций с её и с моей стороны.
А в начале июля развелись, ни одних суток не прожив под одной
крышей.

Почему открывалкой?

Потому что больше ничего такого под рукой не было.

В комнате опустевшей общаги, залитой солнцем по самые гогошары .

Она неожиданно вошла и с порога начала говорить.

Я хотел выйти из комнаты.

«Я не выпущу! тебя отсюю-ююда-ау!!!» – надсадным голосом сказала
она, посверкивая очками на сером лице.

И заперла дверь изнутри.

Вытащила ключ и спрятала куда-то к себе.

Щёлк! Во мне что-то щелкнуло – за затылком.

Она начала говоритьговоритьговоритьверещатьговорить...

Она хотела что-то съесть из меня. Что-то, без чего бы я престал
быть собой.

Щёлк! Во мне наступила тишина и в этой тишине – одна-единственная
безмятежная мысль:

нужно что-то сделать, чтобы она замолчала.

просто замолчала.

за-мол-ча-ла.

Я подошёл к открытому окну. выглянул. третий этаж всего, низковато.
не убьётся. только визгу будет. а нужно – чтобы замолчала.

просто замолчала.

обошёл комнату. вернулся к столу. открывалка сверкала на солнце
возле недоеденной банки рыбных консервов. коротковата будет. но
ничего.

Она продолжала говорить, глядя вываливающимися глазами, как я
безмятежно беру открывалку в руку, как я заношу руку за спину,
она не могла остановиться, хотя уже всё поняла....

Тут в дверь начали стучать.

Это был Маратка.

О, как эта дверь распахнулась! Прямо в свободу. Сразу за порогом
бился тайфун бескрайней свободы.

Я молча вытолкнул Тиану из комнаты, запер дверь, и мы с Маратом
мигом оказались на улице.

Да, Марат спас нас тогда.

Потому что даже не в этой запертости был ужас, не в том что я
убил бы её.

Самым жутким было ощущение, что, кроме нас с ней, в комнате был
кто-то ещё.

Кто-то, кто хотел сожрать и её, и меня.

Угольно-черная тень – как косой парус за нашими спинами.

Он виден, когда я смотрю в ту комнату извне.

В минуту откровенности Тиана сказала мне, что идет по жизни, как
пьяница вдоль забора – от штакетины к штакетине. Она шла от человека
к человеку, вцепляясь изо всех своих сил.

Я ей благодарен.

За то что я разлюбил жалость. Мне не жаль себя. Я бы её убил.

По-моему, это лучшее, что я для неё сделал. Я был первым, кто
остановил ненадолго её в этой мутно-серой жалости.

Она впервые ощутила, что за это могут
и убить.

Я бы её убил ещё и ещё, если бы этого было мало.

Я был похож на неё. Мне было безумно себя жаль.

Даже мои попытки гарантированного суицида не могли меня вылечить от

жалости.

После неё я стал более умерен в этом :-)

Благодаря Тиане я понял, наконец, ЧТО я хотел убить в себе, –
вот эту вот жалость, блятть!

Но для этого оказалось необязательным убивать всего себя, хе-хе!

Я хохотал ей в лицо, когда она заявилась через пару месяцев. Чтобы
возобновить «отношения»:-).

В лучшем своём тёмно-синем бархатном платье, с полагавшимися к
нему несколькими годами экономии её родителей-пенсионеров. В виде
мелкого золота в ушах и на пальце.

Она, как всегда, начала с чего? С того, что не может без меня
жить и покончит с собой. Если я не дам пососать мой хуй.

Я начал ржать, как подорванный.

И тут, наконец, до неё дошло! НАКОНЕЦ она оскорбилась настолько,
чтобы понять – я действительно не люблю её!

Ха-ха-ха!

Она, наконец, допустила, что её могут не любить. ПРЕДСТАВЛЯЕТЕ?!!

А до этого что-то в ней было непоколебимо уверено в обратном.
И она, очевидно, представляла себе, что позволяет мне любить её.
И чтобы приободрить меня, попытается в очередной раз покончить
собой.

Хохо-хохохох!

Она была регулярной пациенткой психушки. С залётами по полгода,
а то и по году.

Бесконечные академические отпуски однажды выпустили её.

Было очередное возвращение этой звезды факультета.

Беспесды, – по общему мнению профессоров, она была одной из самых
талантливых студенок чуть ли не за всё время существования университета.

Правда, я не имел ни малейшего понятия о том, кто она такая.

Был первый в моей жизни период недолгого покоя. Мне не верилось,
что я могу так себя чувствовать – неосвежёванным.

Было почти уютно.

Я, как зайчик :-), лежал на своей койке и читал. Вечер был на
редкость тихий для нашей общаги.

Я читал. И параллельно, независимо от книги, начал ощущать, что
может быть как-нить всё наладится... золотой теплый свет стал
просачиваться откуда-то издалека.

Раздался стук в дверь.

– да! – крикнул я, не вставая.

Дверь приоткрылась.

– Можно войти?

И она вошла.

С запахом беды. С запахом этих её змеиных духов.

И сразу – ко мне. Лежащему. Как-то так нависла над, что разговор
пришлось начать лёжа. Не совсем ловко было вставать.

Яйца перекатывались под трико.

Она именно туда и уставилась своими очками.

Но я встал.

Непрерывно «выкая», она понесла изощрённую филологическую хуйню.

Типа: она узнала, что тема моего курсовика очень созвучна теме
её диплома.

Она часто сглатывала с тихим причмокивающим звуком. Как если б
у неё пересыхало во рту. Или очень хотелось есть.

Она специализировалась на ... угадайте с трёх раз!

Правильно! на Достоевском.

Я же до момента встречи с Тианой изучал

проблемы бессознательного в творчестве Достоевского.

Хи-хи! А именно – проблемы двойничества.

После знакомства с Тианой я навсегда разлюбил Достоевского и все
бессознательные проблемы.

В её речи была пепельная мгла. Больной сумрак больниц. Край жизни.
Навсегда.

Меня передёргивало – я сам был не так давно оттуда.

И не хотел обратно.

Ни-за-что!!

Я разговаривал с ней издалека – из-за забора.

Но пришли мои однокомнатники, к тому же нам обоим хотелось курить.

Мы вышли в коридор. К окну в торце.

Курили.

Дистанция сократилась – до вытянутой руки.

Её мертвые голодные глаза теперь не отрывались от моего лица.

– Я так давно-оуу ни с кем не целовалась! – вдруг сказала она.
С полустоном. Причмокнув.

Я смотрел на её лицо. На её серую больную кожу, в крупных порах,
замазанных крем-пудрой. И мне хотелось ударить её в грудь.

Вместо этого я сказал, что мне тоже типа несладко – человека,
которого я люблю, я не смогу поцеловать ни при каких обстоятельствах.

Я не знал точно, кого имею ввиду: таких человеков для меня в ту
пору было минимум двое. Но это было правдой.

Ох, какой это было правдой!

Она придвинулась ещё ближе и стала уговаривать поехать с ней.

Она говорила громко.

Я был уверен, что ребята из соседней комнаты всё слышат.

В полуметре от их дверей мы зависали уже битый час.

Последние полчаса они заинтересованно шастали туда-сюда.

Мне было стыдно. Глубокая волна раздражения нарастала внизу меня...

Мне было стыдно, что меня снимает такая отвратительная женщина.

Я хотел быстрее с этим покончить. Не хотел свидетелей.

Я поехал с ней.

.....................................................................................................................................................

Мы приехали в однокомнатную квартиру. Там жили её младшая сестра
с мужем и ребёнком.

Они спали.

Мы прокрались на кухню.

Свет нельзя было включать. К счастью.

Расположились на холодном полу. На какой-то подстилке.

Курили в форточку.

Она шептала что-то полуразборчиво мне на левое ухо и причмокивала.

Потом увлекла меня на подстилку.

Общими усилиями мы сняли мои брюки и плавки.

То, что она втянула себе в рот, было полувосставшим и немытым
со вчерашнего вечера.

Пару раз она подавила рвотный рефлекс.

Процесс явно затягивался. Через какое-то время она выбилась из сил.

Предложила мне помочь себе рукой.

Я помог. Себе?

Когда стало подходить, я опять почувствовал её холодные губы.

Они втянули в себя всё до капли.

И тут же страшная пустота зияла в моей спине. Адский холод.

Жизнь отшвырнула меня, как дырявый пакет, и утекала, разбегалась
во все стороны.

Я почти терял сознание.

Но моё тело сработало само по себе. Оно встало, в два прыжка оделось
и оказалось в прихожей, не сказав ни слова.

Она удерживала, шептала на ухо.

Щёлкнул замок.

Я оказался на воле, в ноябрьских предутренних вихрях тьмы.

Свежайшей тьмы.

Я пошёл в общагу пешком через пустой город.

На середине пути необъятная радость волной подняла меня над виадуком,
по которому я шёл.

Я будто увидел всё сверху: ночной город, мою дорогу, дороги других
существ, потоки, реки, запруды и омуты времени, новое время, как
марево надвигавшееся с горизонта.

Всё во мне запело от счастья. Всё пело – дорога впереди, вся моя
запутанная жизнь, которая оказалась чудесной.

Я сходил с ума от счастья.

От счастья, что я не остался там с Тианой. Что я никогда не буду
с ней больше.

Моя жизнь начала приобретать смысл.

......................................................................................................................................................

Да, начинались приливы и отливы неизвестной силы: она начала размывать,
крушить окаменевающую скорлупу, внутри которой жил каждый.

Это ещё даже не пахло надеждой. Пока только прибывало отчаяние
изнутри.

Мы слышали биение этих волн извне. И не знали, КАК помочь им разрушить
нашу замкнутость.

Я сказал «мы»?

Ну да, для меня – это было самое главное в происходившем. Еле
уловимые сигналы извне.

Всё остальное... Из всего остального важна была только моя любовь,
которой не было места на этих плантациях серых скорлуп.

Но я сказал «мы» по двум причинам: мне было с кем иногда обсуждать
эти странные вещи.

И – «мы», потому что чуть позже весь прежний мир рухнул для всех.
Для всего, так сказать, населения страны.

Теперь же, когда я пишу этот текст – мне кажется, что от всего
старого мира, от прежнего времени осталась лишь видимость, которая
трещит по швам уже на всей земле.

Нет?

Посмотрите вокруг.

Всё стало совсем другим.

Мало кто помнит – как было.

Это другой мир.

Эвакуация закончилась.

Эвакуация продолжается.

Но это вот «мы»... об это ещё не раз можно будет разбить бошку :-)

.....................................................................................................................................................

Мы поехали расписываться с Тианой в районный центр, где жили её
пожилые родители.

Было первое апреля.

До ЗАГСА оставалась пара свободных часов.

Она потащила меня в родительскую спальню.

Без особого энтузиазма я принялся за дело.

Потом взялась Тиана.

Прямо под нашими окнами со всей дури грянул похоронный оркестр.

Пару секунд мы вслушивались.

Это были провинциальные похороны.

Я захохотал во весь голос.

Потом начала булькать и она, и, вынув из горла помеху, заржала
на всю вожделенную ею с детства спальню.

С нами приключилась истерика.

Мы изнемогали от смеха, катаясь по кровати.

Этот марш был – для нас!! Только для нас!!!

Мы поняли ВСЁ.

Это был лучший миг в наших отношениях.

Мы хохотали до слёз.

Никогда, ни до, ни после мы не смеялись вместе.

И никогда больше не было понимания.

Это был наш свадебный марш!

Я случайно встретил её через несколько лет после открывалки.

Она застенчиво и легко улыбнулась мне.

Я хотел было пронестись мимо.

Но задержался на минутку.

Мы выкурили по сигарете.

Она впервые не вцепилась в меня.

И я впервые с настоящим теплом попрощался с ней.

Навсегда.

Я никогда больше не видел её.

А лет через семь я с криком проснулся из сна:

во сне я вдруг увидел, как на моём спящем теле всё это время сидит
невообразимо печальное и жуткое создание.

Величиной с куклу, темно-пепельное полое существо сидело на моих
гениталиях,

пытаясь поймать мой взгляд.

И вдруг я мельком увидел эти мёртвые, голодные, жалкие страшные
глаза. Глаза Тианы. Глаза её тьмы.

Я заорал ещё внутри сна! чтобы вырваться! из свинцового душного
запертого пространства, где пребывала все те годы какая-то часть
моей души.

Я орал уже проснувшись, уже вырвав себя оттуда.

Потому что вы не знаете... вы не знаете, КАК это страшно. Как
безнадежно.

Никто вам этого не объяснит.

Я еле дождался утра, чтобы быстрее оказаться в толпе, среди людей.

И встретил нашу общую с Тианой знакомую, с которой не виделся
так же много лет.

С опрокидывающимся лицом она сказала, что прошлой ночью Тиана
покончила собой.

Она бросилась с седьмого этажа. С балкона квартиры, которую снимала
со своей любовницей.

Последний год её уже никуда не брали на работу. Переодевшись нищенками,
они с любовницей по выходным собирали милостыню у кафедрального
собора.

В течение недели пропивали деньги, а на выходные опять выходили
на паперть.

Да, я забыл сказать об этом – она была лесбиянкой. Точнее это
называется би. Но и это не точно.

На самом деле, она была бесповоротно асексуальна.

Её тело не нуждалось в этом – оно не имело ничего общего с сексом.

Никому – ни мужчине, ни женщине – не могло бы и в голову прийти
по своей воле заняться любовью с ней, – такое у неё было тело.

От любови в её тело не было ничего

Несмотря на её изошрённость, несмотря на обильно сочившуюся влагу,
несмотря на все телесные проявления разрядки,

ей никогда – и не только со мной – не удавалось счастье. Ей не
удавалось это ни со мной, ни с моим соседом по комнате в общаге,
ни с её девушками и тётками, ни с её студентами-мужиками, у которых
она принимала экзамены .

Будто кто-то поселился там, где что-то в ней давно умерло. И впрыснул
ей в душу неутолимый голод.

Го-ло-оуд!

И тогда она пускала в ход рот.

Она могла заглушить его ненадолго только так. Таким странным,
мучительным, смертельным способом. Это был её героин.

И чем дальше, тем дороже он был.

Потому что Хозяин, Барыга, всё больше и больше разбавлял его.

Я никогда не видел, как она ест.

Она не могла есть при мне. Меня сначала это злило. Думал, – это
кокетство.

Под напором моего рыка несколько она раз пыталась поесть. Но у
неё не получалось: вилка начинала дрожать в руке, сводило губы,
рука замирала на полдороге и бессильно сваливалась на стол. Глаза
становились совершенно безжизненными. Казалось, она вот-вот умрёт.

Её перемыкало.

Она говорила, – это оттого, что она меня любит, оттого что я волную
её.

Может быть, может быть...

Но я думаю и о другой причине.

Да можно ли с аппетитом трескать склизкую холодную лапшу, когда
перед тобой сидит окорок, икра, сёмга и торт в одном лице?!

Она не могла: вся еда меркла по сравнению с той пищей, которая
сидела прямо перед ней, расставив колени и уговаривая её при этом
поесть какую-то мерзкую неживую лапшу из металлической тарелки.

Я просёк это с ней однажды в студенческой столовой.

Я почувствовал, как она из последних сил удерживает свою крышу.
Проглоти она хоть крошку, в следующий момент она бы рухнула под
стол и отсосала бы у меня прилюдно. Она почти теряла сознание.

Вид поглощающего пищу едока возбуждал её до оцепенения.

Если бы она смогла это сделать – поесть вместе со мной, а не меня,
– она обрела бы просветление. Стала бы святой :-)

Это был её билет в рай.

Ей уже нечем было заплатить за него.

А я становился всё более несъедобным.

Щемящая жалость... не к ней, – ко всем. Ко всем вообще... знаете?
как к бессмысленному беспомощному голодному младенцу, который
не выживет... что-то в выражении её губ и глаз.

Всё реже эта жалость вынуждала меня расстегнуть ширинку, достать
и дать твердоватую титьку, – ещё на полпути из штанов она начинала
хватать её жадными губами.

Нет-нет, тут дело вовсе не в ротовом способе как таковом! Ниччё
не имею против:-) Но не с Тианой!

Я видел эту тень в ней. Научился видеть уже и в тот момент, когда
она сосала. И – этой тени я стал ничего не давать, – ни хуя. Не
давал я ей каким-то усилием в глубине живота и напряжением чего-то
другого. Того, о чём в себе я раньше и не догадывался.

Этот пыльный мрак, эта тень за её спиной всё чаще оставалась голодной.

Её голод нарастал.

Апогей настал в той запертой комнате. Залитой солнцем по самое
немогу.

Со сверкающей открывалкой. Для консервов.

Там кончилась моя жалость.

.............................................................................................................................................

В мире, скорлупа которого треснула навсегда для меня, самым невероятным
открытием ... пффф!... волосы шевелятся на голове!....сейчас!
перед тем как быстренько забыть об этом до следующего раза :-)

Вот это: мы не одни.

Понимаете?

Кроме людей, зверей, рыб, бабочек и богомолов, микробов и вирусов,
кроме деревьев и орхидей, абрикосов и маслин, раков и планктона,
змей и собак, соколов и пустельг и прочих птиц, – здесь живёт
много других существ.

Большую часть времени невидимых.

Тень за Тианой была лишь одним из них.

Оно не значилось ни в одной биологической энциклопедии.

Но оно существовало.

Было абсолютно реальным. И очень конкретно и опасно вторгалось
в жизнь людей. Превращало в домашних животных для своего прокорма.

Кастрированных животных-наркоманов, которые не помнят о Вне.

Продолжение следует.