В дороге (под редакцией Владимира Иткина)

Продолжение.

Кроме людей, зверей, рыб, бабочек и богомолов, микробов и вирусов,
кроме деревьев и орхидей, абрикосов и маслин, раков и
планктона, змей и собак, соколов и пустельг и прочих птиц, – здесь
живёт много других существ.

Большую часть времени невидимых.

Тень за Тианой была лишь одним из них.

Оно не значилось ни в одной биологической энциклопедии.

Но оно существовало.

Было абсолютно реальным. И очень конкретно и опасно вторгалось в
жизнь людей. Превращало в домашних животных для своего
прокорма.

Кастрированных животных-наркоманов, которые не помнят о Вне.

Да нет, нет! – все эти иллюстрированные церковные демонологии и
прочие видики тоже не имеют никакого отношения.

Эта живность видна только при сквозняке извне. Сквозь разлом,
пробитый в стене хлева.

А религиозная демонология имеет ровно обратное назначение. Это –
пугающие картинки стене, видео, пресекающее любые попытки хотя
бы приблизиться к стене между хлевом и вне.

Что-что?

Да, именно это я и хочу сказать: религия – это главное порождение
такого рода существ. Они держат крышу религии.

А вовсе не какой-то там бог. И Боля Вожжья,
как говорит Толстый.

Всё намного безумней и конкретней, чем боги, дьяволы и бесы.

Но постоянно скрыто от нас дефектом нашей оптики.

К счастью, в то время мне было с кем изредка разговаривать об этом.

К счастью – потому что вместе было легче пробивать беспамятство.

Был Толстый, мой первый друг в этом городе.

Он работал в вычислительном центре. И изредка, когда он выходил в
ночную смену, я подваливал к нему на работу.

Крепкая заварка, сигареты, и ничем не заменимый драйв – сообща искать выход.

Мы закурили и начинали разговаривать о всякой увлекательной байде.

Иногда нервная дрожь пробегала по мне. И я начинал говорить о неожиданных вещах.

О том, что человеческая жизнь похожа на каучуковый тоннель. И
получал пас от Толстого:

– Она как резиновый тоннель, и когда ты пытаешься выйти из него, –
ты лишь бесконечно растягиваешь стенку.

– Но рано или поздно растянутая резина отшвырнёт тебя обратно.

– Это как программа, компьютерная программа – все твои возможные
движения вычислены до твоего рождения. Нет ни одного свободного
жеста – потому что даже твоя попытка пробить эту резину
предусмотрена программой.

«Модная ныне антропология – наука революционная. Потому что –
сравнительная. Сравнивая культуры и народы, эта наука рано
или поздно, сама того и не желая, ставит нас перед неуютным
фактом: любые и всякие, привычные и непривычные человеческие
представления, системы ценностей любого общества, в том числе
и мораль, – суть вещи совершенно произвольные, и произвол
их над людьми не мотивирован на самом деле ничем. Даже хотя
бы законами продолжения рода человеческого.

Что же сделало возможным появление антропологии как науки?

Экспансия европейской цивилизации во вне – открытие и завоевание
Америк, других неизвестных земель; открытие и распространение
книгопечатания; введение единой системы измерения линейного
времени; радио– и телесвязь, Интернет, наконец, – все это
создало новый мир, – мир общения и общего сознания.
Пространство, в котором человечество и начало осознавать себя как
человечество. Одной из форм этого нового сознания стала
сравнительная антропология: она смогла объять все, что прорастало за
рамками народного, национального и континентального
сознания.

Фишка тут в том, что изнутри народного или национального
самосознания и соответствующей культурной матрицы система общественных
ценностей как бы совершенно мотивирована и как бы
естественна.

И только в сравнении с другими столь же самоценными и
самомотивированными этно-национально-религиозными матрицами становится
очевидным тот самый революционный факт.

А он революционен настолько, что, если его не принимать, – тогда
остается принять только, что человечество – не единый
биологический вид. И, соответственно, раз люди – не единый вид, то
кое-кто из них превосходней, а кто-то – сами понимаете... Эта
точка зрения не лишена магнетизма. Кроме Адольфа Гитлера
есть и более свежий пример – пример стыдной тайны неравенства и
деления людей на «низковольтных» и «высоковольтных» от
рождения.

Хотя с гипотезой о том, что человечество – не единый биологический
вид, тоже не так все просто. Потому что, если придерживаться
той же логики, придется прийти к выводу, что и отдельно
взятый человек – не единый биологический вид. Звучит
парадоксально, но весьма интересно. Перспективно.

Сделаем такое допущение: естественно, человечество – единый
биологический вид. Но то, что человек считает своим сознанием,
принадлежит не только ему, но и другим видам живых существ. Или
не принадлежит, но оккупируется и используется ими. Как,
например, глисты используют детей для добычи сладкого.

Что дает нам такое допущение? Во-первых, оно дает нам детектив – и
отнюдь не только интеллектуальный. Попробуйте, хотя бы пару
дней, отследить большинство движущих вами импульсов по
простому критерию: условно делите их на интуитивно ощущаемые вами
как «свои» и «чуждые». Через несколько дней, если вы
проявите хотя бы толику настойчивости, вы обнаружите в себе
присутствие как бы двух сознаний – «вашего» и «чужого». И когда вы
это действительно ощутите, произойдет одно из двух:

– либо вы тут же забудете об этом факте, причем странным образом –
память об этом будет стерта из вашего сознания неким огромным
ластиком; и вы можете забыть об этом на долгие-долгие годы,
почти навсегда;

– либо сама невероятность того, что из вашей ясной памяти и трезвого
сознания нечто может так нагло и бесконтрольно что-то
стереть, – сама невероятность факта соприкосновения с чем-то в
вашем сознании может разозлить вас или спровоцировать
исключительное любопытство.

И тогда детектив выйдет за рамки вашего интеллекта и с вами начнут
происходить невероятные события, пугающие, волнующие и
радостные. Пугать будет в первую очередь невероятное количество
дичайших совпадений в виде происшествий и невнятных, но
ощутимых угроз, исходящих как бы от некоей силы. Эта как бы сила
своими как бы угрозами очень быстро просканирует все ваши
уязвимые места: определенные, вполне конкретные ваши страхи,
болезненные привязанности и кое-что еще, например, диапазон
вашего инстинкта самосохранения.

Далее, если вы не остановитесь и не «забудете», вы вполне отчетливо
осознаете на что «намекает» эта угрожающая сила. А намекает
она на то, чтобы вы вернулись на место, обратно, короче –
«Сто-ять!!». И вот когда вы мысленно оглянетесь и вглядитесь
туда, где было ваше «место», – вот тут вас может ожидать
настоящее потрясение.

Вы можете обнаружить, что вся ваша жизнь, равно как и жизнь всех
ваших знакомых, была изначально обставлена такими декорациями и
обстоятельствами, что любое, даже самое непредсказуемое и
индивидуальное движение вашего (или не вашего?) сознания и
деятельности, как например исследование «своего» и «чуждого»
сознания, – все это было «предусмотрено» и ровным счетом
ничего не меняет для вас. Ваша жизнь как будто находится внутри
огромного тоннеля с резиновыми стенами и вы можете в
припадке свободолюбия бесконечно долго идти не вдоль тоннеля, а –
вбок. Но на самом деле вы лишь будете как бы долго-долго
растягивать резиновую стенку тоннеля. Пока она рано или поздно
не отшвырнет вас обратно – на «место».

Люди другого склада ума могут воспринять это положение вещей как
«Программу» в которой есть что-то такое, что сразу хочется
стать компьютерным вирусом.

Неважно, в какой именно форме вы воспримите внезапно открывшуюся вам
ситуацию вашей и всеобщей судьбы, – важно, что это
понимание – еще тоже не вполне «ваше», а больше внушенное – для
острастки – «чужим» сознанием.

Мы на время отвлечемся от прикладной и экспериментальной ксенологии.

Если искать зачатки ксенологии в истории идей и в истории вообще, то
наибольший интерес в этом смысле представляют, с одной
стороны, история вражды и конфликтов, немыслимая без «образа
врага», а с другой стороны – история лжи, т.е. история религий.

История вражды и конфликтов представляет ксенологический интерес
потому, что «запрограммированная» ксенофобия выражается, прежде
всего, в страхе и открытой враждебности человека к чуждому,
чужому. Воют же люди, как известно, с себе подобными. С
людьми.

Из этого естественно вытекает интерес ксенологии к истории лжи, т.е.
к истории религий.

История религий и религиозных движений крайне любопытны в силу того,
что проповедуемая ими ксенофилия – любовь к неизвестному,
чуждому, называемому богом, включает в себя непременную
ксенофобию, объектом которой является «враг бога» и «враг
человечества». Участвуя во «вражде» этих двух «чужих», человечество
на деле опять таки воюет с себе подобными – с людьми,
носителями, как кажется одним, другого, чуждого сознания.

Фишка тут в том, что только при изучении истории многих религиозных
движений возникает ощущение, что на самом деле на всех полях
сражений человечества одна и та же сила даже не воюет, а
просто ловит людей как слепых мышей, потянувшихся к
бесплатному сыру в виде идеи о двух враждебных сознаниях – о «своих» и
«чужих».

В религиозной лжи структура ловушки наиболее открыта, а потому и
наиболее скрытна: теософское обоснование существования «своих»
и «чужих» в ней лежит на поверхности, – это как бы само
собой разумеющееся деление. Как бы совершенно естественное. И
только степень беззастенчивости объявляемого на всю Вселенную
права этой силы обладать человечеством может натолкнуть на
открытие: тот факт, что и «свой» и «чужой» – это одна и та же
сила, и именно она и есть то «чужое», что паразитирует на
человечестве.

Этому чужому сознанию зачем-то нужно человечество, а не человечеству
нужно это сознание.

Чувствуете до боли знакомый характер менталитета этого сознания? То,
что нужно ему, провозглашается вашей потребностью. Так что
же нужно чуждому сознанию? Чтобы с достоверностью ответить
на вопрос – кому это выгодно? – нужно попытаться ответить на
другой вопрос – в чем состоит эта выгода?»

Мы так и назвали тогда ЭТО – Программа.

Программа – это то, что было больше и сильнее нас с Толстым, всех
людей вместе взятых. О присутствии в нас ЭТОГО никто не
предупреждал – ни родители:-), ни школа, ни университет.

Но мы начинали всё сильнее ощущать ограниченность нашей судьбы, и,
что более жутко, – нашего сознания.

Тогда ещё не было персональных компьютеров – только шкафы ЭВМ. Не было сети.

Но мы решили стать для Программы тем, что позже назовут компьютерным вирусом.

Очень непросто быть вирусом для того, что является частью тебя самого.

Во время этих редких прорывов мы переживали что-то необычное:
невыразимую бодрость, всеохватную ясность и остроту ума, тотальный
азарт, – Большое Приключение.

Память преодолевала извечную обрывочность. Все события нашей
собственной и чужих жизней мы могли охватывать целиком. В
совершенно новых связях событий и вещей мы искали подтверждения или
опровержения смыслов, которые впервые приблизились к нам
неизвестно откуда.

Мы впервые услышали шёпот извне.

И постоянный приток ободряющей силы.

В камере заключения открылась, наконец, единственная форточка,
которая всю жизнь была наглухо заколочена.

Это было не сравнимо ни с чем!

Ради этого стоило жить. И скользить дальше в неизвестное.

Было блядски и адски трудно.

После этих прорывов – и во время них! – происходили странные вещи.
Мысли, только что с невероятной ясностью сформулированные и
произнесенные, вдруг бесследно исчезали из нашего сознания.
Мы не могли вспомнить, до чего добрались секунду назад. Мы на
годы забывали предыдущий ход в этой рискованной игре.

Как будто некий ластик бесследно стирал весь ход расследования в нашем сознании.

Мысли как будто обрубались топором, и вмиг исчезали все связи и соцветия.

Начисто. Полностью.

Это было настолько… нагло! Программа обходилась с нами как с
вырвавшимися из корзины щенками, – одним движением отшвыривала
обратно.

А потом ПРОГРАММА дала понять – недвусмысленно! – что это еще и опасно.

С нами стали происходить невозможные, чудовищные события.

Может, когда-нибудь я расскажу и о них:-)

О нет, не думайте об этом как об изобретении велосипедов!

Оставьте предвзятость – вам просто уже начесали по ушам – вся эта,
блять, изотерика и все эти журнальчики и книжечки,
стряхните всё это мешпухальное вещество с ушей, – слушайте!
Не меня.

Слушайте извне, шёпот.

Ни в одном из хлынувших позже в продажу каталогов и открыток
альтернативно-эзотерических видов на мир и близко не было этой
отворяющейся вибрирующей безмерности. И такого азарта, как в
нашем расследовании, – в поисках выхода.

Это было рискованное предприятие.

Невероятно, что мы остались в живых!

......................................................................................................................................................

Одновременно с Тианой разворачивала свой кукольный театр Златовласка.

Чудесная – то есть, с тягой к чуду – девушка. она била копытом,
гарцуя как лошадка. это нападало на неё, когда она ссала
чего-нибудь сказать или сделать, а очень хотелось.

дети!

мы все контуженые дети.

Златовласка, в частности, была контужена Маленьким Принцем и всей
этой хуйнёй с теми, кого мы приручаем.

Короче, тоже животноводство. Но очень ласковое, оптимистичное и
задорно-печальное.

Как дрочить, но с хорошим мылом и даря застывшую улыбку зеркалу.

Приручаем, а сами как бы понятия не имеем – для чего! Как бы не для
шашлыка, а так просто – по-доброму придушить во сне
подушкой. Как бы нечаянно. С большой долей нежности.

золотое удушье. липкий апельсиновый джем в местах обитания, пополам с желтком.

о, эти лисы прирученные в нашей крови!

не ешь меня, Златовласка – козлёночком станешь!

Если она когда-нить это прочтёт, – прибьёт меня:-)

Если догонит!

От вечной широкой улыбки на её лице мне хотелось рыдать.

Знаешь почему? теперь – ты знаешь почему, Златовласка?!

посмотри на Олу.

что они с нами сделали?!!

Ладно, – потом. О хорошем:-) – потом. Хотя зачем откладывать?

Златовласка, ты была – очень хорошей.

Может, и сейчас торгуешь тем же. Без обид! – это не имеет никакого
назначения – кто чем торговал или торгует. Какая нахуй
разница! Хорошие, плохие... Видишь, чем я тут в тексте торгую :-)

о любви и волшебных ногах.

о прохладном дожде этой кожи.

и был ещё запах. но я слишком много курю с тех пор

и – не помню.

футболка на пляже. улыбка в тени.

глазурное небо в мелких трещинках.

автобус оранжевый отъезжает.

над страной начинается август.

Мы были втроём на том пляже. На берегу водохранилища.

Ты. Марат. Я.

И меня колбасило не от тебя, а от того, что мы втроём.

Ваши с Маратом лица в тот день, когда я вернулся из провинциального
ЗАГСА с обручалкой на пальце.

Мы с Тианой добрались оттуда на попутке. Сидели на заднем сиденье.
Как только машина тронулась, Тиана положила ладонь на мой
пах.

Расстегнулась змейка.

Я сидел, широко расставив колени перед просветом между передними
сиденьями. И в зеркальце изредка встречался взглядами с шофёром
.

Смуглое лицо шофёра порывисто бледнело, будто подсвеченное изнутри свечой.

Свечой на сквозняке.

И когда он переключал скорость, его ладонь на рычаге оказывалась так близко.

Вибрирующие изнемогающие пальцы.

Никогда до этого я не видел таких красивых лиц, как это – в зеркальце.

Я почти терял сознание от красоты.

Машина с трудом замечала повороты.

Когда доехали, водитель не захотел брать денег.

Я вложил купюру в его смятённую ладонь. Со слабеющей нежностью он
пожал мою руку.

И машина рванула с места.

Мы с Тианой разбежались в разные стороны, – я хотел побыстрее от неё
избавиться.

Я спускался к общаге. Закипали зеленью кусты сирени.

Среди невменяемого запаха лопнувших почек на лавке сидели Златовласка и Марат.

Я закурил так, чтобы им стало видно узкую обручалку на моём пальце.

Через минуту Златовласка с застывшей улыбкой и слезами на щеках, не
говоря ни слова, подорвалась и ускакала.

Маратка умчался за ней.

Меня несло, несло, несло, и чем дальше, тем с большим бешенством я
не желал останавливаться.

Мы не могли друг без друга. И от этого мы всё больше не могли быть
вместе, – нечто вспыхивало мгновенно, как разлитый бензин.

Небесные огнемётчики шмаляли сквозь разорванные небеса.

Страсть вырывалась из нас, вихрилась вокруг, захватывая смерчами
наше сознание, унося – на разрыв – к окраинам города, окраинам
мира, к горизонту, – оооо!!!! новый мир был такой большой, а
сердце – таким маленьким!

На окраинах что-то ждало нас, на окраинах...

Нас уносило так далеко, что становилось некуда возвращаться.

«Мы» – нас было не трое, а больше... это была цепная реакция. Термоядерная.

Обнаруженная нами ПРОГРАММА пыталась нас вернуть обратно в беспамятство.

Происходили цепи чудовищных совпадений – дуплеты, триплеты, а то и более.

В один и тот же день перед намеченным походом в сауну мы собирались
посвятить в происходящее четвёртого друга – у нас троих (у
меня, у Толстого и Марата) появились одинаковые шрамы на
лице.

А поход так и не состоялся – череда невероятных событий встала на
пути у каждого из нас.

Вначале эти совпадения были странными и ироничными.

Словно бы некая сила задалась целью вбить нам в головы раз и
навсегда, что мы действительно что-то обнаружили. Что случайностей
нет. Что ОНА полностью осведомлена даже о ходе наших мыслей,
а не то, что о беседах.

Стоило нам в порыве очередного озарения назвать её МАМА, как через
два шага мы натыкались на стрательно выведенную мелом на
асфальте надпись: «ПРИШЛА ВЕСНА И МАМА ВЫШЛА НА РАБОТУ». И она
вышла на работу – тушите свет!!!! мама храпела!!!
ММммыыыхххх!!!!!!!!!!!!

От паранойи в больничной пижаме нас спасла только скорость
происходившего – события нарастали, как лавина... и что-то ещё.

Совпадения стали уже недвусмысленно угрожающими. Как только мы
продвигались ещё на шажок в осмыслении ПРОГРАММЫ и возможностях
вырваться из-под её влияния. Мы одновременно в разных уголках
города попадали под машины и троллейбусы. Либо начинала
крыша ехать. Возникали почти неконтролируемые суицидные
импульсы.

Будто ПРОГРАММА внятно объясняла:

«Ста-яать!!! Назад! Дальше – ни шагу!Пришибу!!»

Происходило то, что мы назвали флюктуациями. Всесокрушающей волной
на нас обрушивались приступы невероятного страха.

И несусветным пузырём вспучивалось какое-нибудь событие –
необъяснимое, никуда не укладывающееся.

Казалось, что рушится всё и вся.

«о! пошла флюктуация», – говорили мы друг-другу.

– Чего тебя так колбасит? – спрашивает меня Ряна на кухне в общаге.

Перед той самой сауной.

– Это..., – говорю я и нагибаюсь – прикурить от газовой конфорки,
как делал это сотни раз, ...это флюктуация! – говорю,
распрямляясь, но уже со шрамом.

На подбородке – странным иероглифом – отпечаток раскалённой решётки.

Ряну начало колотить, что-то стало подбрасывать её руки и ноги.

Через секунду она уже не помнила, что произошло, и спросила:

– Чего это меня так колотит?! Придёшь сегодня? Мои девчонки уехали
на выходные. Ой, а что это у тебя на подбородке?!

Это тоже было так дико: ПРОГРАММА создавала вибрирующую
стену межу нами, и теми, кто ещё ничего не знал.

Да, на этой дороге попутчики – большая редкость. И недолгая радость.

Очень редко удавалось передать, пересказать суть происходившего с нами.

Люди – даже самые близкие – пугались так, что тут же обо всём забывали.

Либо просто не слышали, – и это было ТАКОЕ неслышание, – просто
двинуться мозгами!!

Они не улавливали связи между простейшими словами. Как будто мы
объяснялись на другой скорости. Будто наша речь прокручивался со
скоростью 19 вместо 4,5.

Но мы отступали и не отступали, – мы хитрили и становились гибче.

Страх сменялся доступом к новой силе в себе.

Я ощущал себя, как боксёрская перчатка, надетая на мощный кулак.

Как таран. Я таранил все ограничительные экраны. Я в два удара
добирался до сердцевины людей, которые попадались на пути, что бы
спросить их – задать вопрос в сердцевину: кто мы такие? Что
мы здесь делаем? Может, свалим отсюда?!

Тогда ПРОГРАММА стала доставать через самых близких, дорогих людей. Понимаете?

У каждого есть кто-то...и любая угроза ему сразу парализует тебя...у
каждого есть ради кого умереть...

Этот лепет о синхронистичности...

Я наткнулся на эти книги намного позже. Они полагали, что что-то
вымутили, выгадали... они полагали, что научились использовать
эту силу.

И – попались! о, этот мёртвый рай приятных стерильных оттенков!
утешительное кино для паралитиков!

Они попались, потому что дальше было страшно. Поэтому они вцепились
в те же кандалы – порядок, иерархию, высшую и низшие силы.
Они вцепились в ПРОГРАММУ.

Хотя совпадения и Рок – только одна из стадий развития этого
эмбриона смысла в нас.

Только легкий сквозняк чуть-чуть отодвигает занавеску.

Занавеску, которая до этого казалась концом мира.

А как попались мы? А, Толстый? Марат? Мы все – как?

Попались?

Или что?

............................................................................................................................................

Уфффф!.... вынырну-ка я из давнего. Я здесь:-)

Язык изменился. С тех пор.

Понимаете?

То время требовало такого языка – с решётками на окнах. И звездой за решёткой.

Трудно мне уже в том языке – неповоротливо. Душно. Как плыть в воде,
расталкивая утонувших птиц.

А теперь ячейки в сети языка стали крупнее, они стали рваться, – тут
дыра, там дыра... Сложноподчинённый синтаксис режется на
островки со множеством равноправных и разнонаправленных
смыслов. Между ними – прогалины, лакуны, холодок осени человеков.

Скоро осень, а цыплят считать некому:-)

Язык – самый главный наш тюремщик. Слова – кирпичи, которые, как ни
складывай, всё равно тюремный двор получается.

Но что-то изменилось – общими усилиями – отсюда и извне: в языке
образовался разлом.

Наверно, дело обошлось не без этих подорванных битников.

По их прямолинейной, но безошибочной методе:

Самый главный наш тюремщик получается общими усилиями. Холодок
осени человеков режется на островки с множеством
равноправных и разнонаправленных смыслов. Как ни складывай
сложноподчинённый синтаксис, всё равно – тут дыра, там дыра. Тюремный
двор считать некому: в языке – прогалины, лакуны. Что-то
изменилось: скоро осень цыплят. Слова без этих подорванных
человеков и битников. Отсюда и извне. А сети цыплят стали рваться.
Кирпичи, но ячейки языка крупнее. Образовался холодок между
ними.

Тюремщик сложноподчинённый режется отсюда и извне. Кирпичи битников
– тут дыра, там дыра. Не без этих подорванных
разнонаправленных цыплят-человеков. Как ни складывай, получается –
некому:-) Двор языка. Между ними тюремный синтаксис ячейки.
Складывай прогалины, лакуны. Дело обошлось. Язык человеков считает
холодок осени.

С тех пор, как я начал писать, Хромоножка оказалась таки сукой и
родила. Шестерых. Путаются под ногами по всему двору.

И ещё белая жалобная псинка прибилась. Попала под машину, была в
шоке. Мы её отпаивали из шприца.

Жена теперь каждый день её подкармливает. И собачка уже носится на трёх лапах.

Итого: во дворе у нас четыре взрослые собаки и шесть щенков.

И наших комнатных – две.

А нет, забыл! У соседей ещё Жулька-болонка появилась.

На днях я показательно разорялся на весь двор – для всех соседей:
«Блятть!!! потравлю всех собак нахуй!!!» :-)

Особенно этого чёрного немца Зета, – его пристроили возле самой
калитки. И всяк сюда входящий получает рявк прямо в левое ухо.

Обоссаться можно!

Одну пациентку пришлось откачивать валидолом с нитроглицерином.

Сильнее всего Зет рявкает на своего же толстопузого хозяина.

И эта рыжая падла Зюзик – исподтишка заводит наивную Хромоножку и
малолетнего Зета,

и гвалт такой поднимается, что ни один человек во двор войти не может.

Я так вошёл в раж с этим «всех потравлю, блятть!», что даже жена
стала странно коситься на меня.

И я говорю ей: а вот я в ветеринарку заходил! А там – отдельная
витрина. А на витрине такие вкуу-усненькие! тефтельки, колбаски!
С крысиным ядом. Их теперь так делают – чтобы и крыскам по
приколу было, с ароматом копчёностей. И я думаю, Зету пару
таких колбасок прикупить...

Почти поверила.

К счастью, Зет как-то угомонился в последние дни – видимо, жара действует.

Котёнок, найденный в снегу, вырос в грозу всего двора. Бойцовый кот!

Я дал ему имя Суслик.

Странный кот. Ранней весной я промёрз и парил ноги в тазу. И тут на
Суслика что-то напало: он сначала полизал мне икры – как-то
так! по-взрослому! а потом припал к мыльной воде в тазу и
начал жадно лакать. И так это делал, что мне аж щекотно
сделалось во всём теле – я чувствовал, что он лакает то, что любит
во мне. Притом что кошки не то что горячую, – тёплую еду на
дух не переносят – у них сверхчувствительные рецепторы во
рту. Как бы голодны не были, пока еда совсем не остывает – не
притронутся. А тут – я его отодрать не мог от этой горячей
мыльной воды с запахом моих ног.

Это любовь:-) Что называется – «ноги мыть и воду пить!»

Да, а ещё, когда я отсутствую по нескольку дней дома, по возвращении
Суслик полдня стесняется меня. Носится кругами, в мою
сторону не смотрит. Зову – как бы не слышит.

И только вечером забирается, наконец, на колени.

Большую часть времени теперь он проводит, тусуясь с шестью щенками
на траве. Двое из щенков к нему явно неравнодушны. Дружки.

А раньше – когда похолоднее было – Суслик любил разводить на
зоофилию наших гостей.

Забирался на колени к котоненавистницам и... как-то так... полизывая
и покусывая их пальцы, доводил до странных стонов и
некоторой влажности в воздухе.

А потом коронный номер: почти целиком заглатывается большой палец,
полизывая и покусывая, полизывая и покусывая и...надо было
видеть этот блеск и паволоку в глазах женщин...Одна из них со
стоном сообщила нам с женой:

– Я, кажется, начинаю понимать, почему мужики так западают на минет!!!

– Обрати внимание, – сказал я ей, – это иногда очень важно: мужики
западают только на хорошо исполненный минет! А вот плохо
исполненный – очень вреден для отношений. Ты даже не
представляешь, насколько!

«Текст стал провисать, на мой вкус. Иногда ты стал заполнять бумагу.

Та тёмная сила вопроса, которая вставляет меня – как-то тушуется и на первый

план выступают различные нюансы орального секса:)

Тоже клёво, конечно. Но казалось, что текст поможет «сговориться» с главным

ужасом жизни – неизвестностью.

А «не то» мы и так все облазили вдоль и поперек:)»

Это Марат «мылом» прислал, почитав мою писанину.

Ну, по существу заданных и незаданных мне вопросов, могу сказать
только то, что... ээ-э...мнээ-э... что важнейшая часть
«сговора» с неизвестностью, –это веселиться! Веселиться при малейшей
возможности :-)

Кто уведёт нас отсюда в горы?.. отсюда, отсюда..

Этот сон был много лет тому назад. Он казался мне очень важным.

я водил – уводил – людей в горы.

отчётливо, прозрачно, немногоцветно. как сепия на фотографиях. воздух алмазный .

это была моя работа. моё настоящее предназначение. уводить людей по
одному, по два – в горы. чёрно-белые настоящие горы.

оттуда, где им больше нельзя было оставаться.

или потому что они больше не хотели быть только там – они хотели дальше.

я видел как бы со стороны себя и тех, кого я проводил.
матово-прозрачные тела – мерцающая изнутри охра в сумерках.

я знал – это самое важное, что мне нужно делать.

нечто извне обратило моё внимание на главную вещь в этом: на моих
глазах была – и всегда должна быть, когда я это делаю – тёмная
повязка.

Я много лет думал: эта чёрная повязка – как у Фемиды. Чтобы я никого не судил.

И только сегодня, после е-мэйла Марата, я понял – повязка для того,
чтобы идти неизвестно куда.

В неизвестность. В полную неизвестность.

Если я жив до сих пор, то только благодаря этому.

Кто уведёт нас отсюда в горы? отсюда, отсюда...

– Алло, а что ты делаешь, когда эта тоска... наезжает, тоска ...
отовсюду, со всех сторон мира? – говорит вдруг кто-то из
бескрайней пепельной пустоты.

Я не сразу узнал. Это Лик. Я не сразу услышал: он просит средство,
способ. Которым я спасаюсь от этой тоски.

– А как она наехала на тебя?

– Мы по городу шли с детьми... и мне вдруг так больно стало...
ничего не изменилось с тех пор как мы уехали... больно, что такая
колоссальная разница между богатыми и бедными... и у бедных
никаких шансов...

– А что это вдруг тебя бедные и богатые так мучить стали?

– Мне всегда от этого было не по себе... а тогда ведь
казалось: ну всё!! наконец что-то произошло! всё изменится, всё
станет другим, и хотелось сделать всё, чтобы изменилось...
а не меняется. и не изменится...

– А что? что чтоб изменилось? для чего чтоб бедные разбогатели? чтоб
все счастливыми стали сразу? по команде? ты, что ли, такую
команду им дашь? а ты сам хочешь-можешь по команде
счастливым стать?

– Да, это я хватил...

– Так а что дальше, Лик? – что в этой тоске за, – за бедными и богатыми?..

– Да она какая-то вселенская, блин...

– Ну я от неё спасаюсь тем же, о чём она мне напоминает, – нужно
двигаться дальше.

Она напоминает: в том, как я живу, уже тесно. Если я останусь в
этом, что-то во мне начнёт умирать. Напоминает, что есть что-то
ещё... это зов, просто – так что-то зовёт нас дальше...

– Спасибо!!

АЛЛО-УУУ!!! А ЧТО ВЫ ДЕЛАЕТЕ С ЭТОЙ ТОСКОЙ?!!! С ЭТОЙ,
БЛЯТТТЬ, ОТОВСЮДУ!!!! ТОСКОЙ!!! С ЭТОЙ ПЕЧАЛЬЮ, СКРУЧИВАЮЩЕЙ
СО ВСЕХ ГОРИЗОНТОВ В УЗЛЫ СЕРДЦЕ И ЖИВОТ, С ЭТОЙ РВУЩЕЙ НА
ЧАСТИ И ДРЕБЕЗГИ ТОСКОЙ!!! И УЖАСОМ?!!

....................................................................................................................................................

Я так долго изъяснялся в этом тексте на известном языке, что больше
не могууу!!!!

Я был достаточно вежлив, правда?:-)

Старался быть понятным в разговоре:-)

Больше – не могу.

Дальше я буду писать... ещё не знаю как....

А если не получится – значит зря я всё это затеял....

Итак,

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ :-)

Подолжение следует.