В дороге (под редакцией Владимира Иткина)

Текст содержит ненормативную лексику

тест второй

…тыы-ы! давай cбежим отсюда вместе....

ЧАСТЬ 1

... с незамеченной скоростью приблизилось ко мне, и стало некуда
возвращаться. Однажды осенью я вдруг не почувствовал эха из будущего.
Не смогу объяснить – как, но с самого детства я всем телом словно
бы излучал что-то в будущее, и, отразившись оттуда, оно возвращалось
в ответ.

И я тогда знал: там, в будущем, есть нечто – в моём будущем со
мной будет происходить, – я там буду.

А той осенью в ответ ничего не вернулось. Там не было ничего.
Сколько я ни сканировал собой будущее – там была пустота. Там
не было никаких строений моей судьбы. Я не знал, что это. Полная
неизвестность.

Что-то закончилось тогда. И заканчивалось ещё целых 13 лет.

Я стал плохо обращаться со смертью. Однажды я ввел себе в вену
20 кубиков воздуха. Я ощутил, как потрескивание воздушных пузырьков
мгновенно переместилось от локтевого сгиба к сердцу. Я узнал скорость
течения моей крови. И это было всё, что произошло.

Я не понимал почему?!! не получилось. Ведь медики уверяют, что
достаточно одного малюсенького пузырька воздуха......

Ахахха-ха-ха!! Я смеялся в комнате безлюдного осеннего общежития
– оттого что – несмотря на окончательность этого воздушного жеста
– я тщательно прокипятил шприц. Тяжёлый, стеклянный, с никелированной
сталью наконечника. Я его с таким трудом достал, – одноразовых
тогда ещё не было. И я тщательно протер спиртом кожу на сгибе
руки.

Я не боялся умереть – но боялся инфекции, ха! Меня до слёз рассмешила
практичность чего-то во мне: это что-то взвесило ситуацию – а
вдруг не получится? И что тогда – некрасивое заражение крови?
Найн! О, эта мудрая практичность красоты!..

............. есть сало в 44 комнате! а? давай пожарим картошку
– на сале!.................не ревную тебя ни к кому кроме жизни...........
что шуршит за окном золотым листопадом........ и пребудет во веки
веков ..............и снова с тобою поладит ..............после
того как судьбу беззаботно покинешь.......небуду!небуду!небуду!небуду
делать я никакого аборта!!!.................о, родная, здравствуй!
только тебя здесь, блядь, и не хватало!...............погреться
в читальном зале.............а может и не от тебя залетела – их
постоянно вместе видели. слышишь! у неё с ним не просто дружба..................кто
твои ску-уу-улы вылепливал, пума!..........ах, золотая, какая
тоска...............в этих пропащих гибельных лунных................в
этих спокойных и юных глазах............................

Я решил вернуться в городок, который покинул двадцать лет назад.

В ожидании времени для этой возможности, пишу обо всём, что оказалось
так или иначе связанным в моей жизни с этим странным городком.

Отнюдь не ностальгия побудила меня собраться в эту дорогу.

Мне достаточно лет, я знаю, что всё, во что хочется вернуться
и к кому – всегда в моём теле, – за этим незачем никуда ехать.

Другая же пища ностальгии – самосожаление – давно не питает меня.

Мне не жаль себя, и в этом смысле в прошлом мне искать нечего.

Не чувствую я себя и неудачником, – таковым я себя буду считать,
когда умру.

А я жив.

Я мог бы поехать туда и раньше. Собственно, за эти двадцать лет
я несколько раз бывал там.

Но мне нужно не приехать, а – вернуться в городок. Это разные
вещи.

Можно прожить в нём всю оставшуюся жизнь, но так и не попасть
в тот город, в который я попадал, когда мне было от двенадцати
до четырнадцати лет.

Теперь я знаю, как это сделать. И поэтому жду удобного времени.

Меня там никто не знает. А из тех, кто знал, никто не помнит...
и ни одна собака не узнает меня по запаху...

.... нужно вернуться хотя бы для того, чтобы узнать несколько
вещей.

Каких?

Нет, не о том, кто же ждал меня каждый вечер на окраине, кто же
был тот неизвестный и непоправимо родной.

Без кого жизнь – лишь тень жизни. И пред закатом и после – было
так тревожно, – кто-то ждал, уходя, и звал меня.

А я не находил себе места. Потому что все, кого я знал тогда и
кому был нужен – друзья, младший брат, родители, – все были со
мной – невдалеке.

Я не находил себе места и выглядывал из окна.

Подходил к воротам.

Доходил до перекрёстка.

А кто-то продолжал звать и ждать. И было страшно, что можно опоздать.
Тот, кто звал, – будто приходил лишь однажды в жизни, неизвестный
и незаменимо родной.....

Но я хочу вернуться не для того, чтобы узнать, кто же это был.

Потому что я не опоздал тогда.

Двадцать лет назад, в июне, когда цвёл жасмин, я покинул городок
навсегда. Я уехал с тем, кто звал меня.

Хотя и до сих пор не знаю – кто же это.

А он опять зовёт меня, и я боюсь опоздать, и тревожусь особой
тревогой – её не было уже много вёсен.

Он зовёт меня вернуться в городок, хотя его там нет. Он – не там,
потому что наша встреча с ним длится уже двадцать лет.

Я не надеюсь узнать кто это.

Я знаю, что это невозможно знать.

И я не надеюсь там узнать происхождение моей способности чувствовать,
видеть и действовать так, как если бы в мире присутствует намного
больше вещей, возможностей и сил. Намного больше, чем это кажется
взгляду пойманного человека.

Не знаю, есть ли эта способность у всех людей... знаю лишь, что
я с ней родился.

А родился я не в этом городке.

И знаю, что, кроме жизни, больше всего я боюсь потерять эту способность.
Когда она слабеет иногда во мне, это означает, что смерть где-то
рядом. И тогда я собираю силы и опять ухожу от смерти.

К слову сказать, я не верю в жизнь после смерти тела. Мой опыт
говорит мне, что в такой жизни без тела, даже если бы она и была
возможна, нет ничего из того, чего бы хотелось мне. Потому что
это не жизнь – а смерть. А я не люблю смерть, хотя более чем уважаю
её.

Что-то во мне знает, что там нет ничего – после смерти. Нет ничего,
что имело бы хоть какое-то отношение ко мне.

Я чувствую, что душа не бывает без тела. Так же как голова не
бывает без рук, туловища, ног и всего остального. А если бывает,
то это – мёртвая голова. Расчленёнка.

А это – совсем другое. Я пишу о живом.

Это не означает, что мне не видны и не известны вещи, порождённые
присутствием или действием того, что называют душами умерших.
Мой опыт говорит мне, что это – никакие не бессмертные души. Это
просто след жизни в мире. След, который остаётся от любого жившего
существа. Медленно гаснущий след, как от реактивного самолёта.

Смерть не так быстра, как нам кажется.

Круги на воде.

След чувств и привязанностей.

Насколько сильны были чувства – настолько долгий след.

Но это – не души.

Это – никто.

Такая грамматика.

Так что-то – просто говорит с нами.

Я родился и жил в холмах и степях – до того, как попал в Городок.

Но иногда я будто бы помню, что я родился и провёл детство в другом
городке. Тоже – небольшом, но – в горах. Там как будто небогатая
растительность. Зимы там я не помню, – только лето.

И бесконечная ветреная осень-весна.

Пока я жду, сюда, где я нахожусь, ворвался такой же ветер, – холодный,
пронзительный, свежий, пахнущий осенью и весной одновременно,
неуловимый как серебристая тень в глубине взгляда некоторых людей.
Я очень редко встречал их в своей жизни.

От этого ветра не по себе. В нём слышна печаль – от того, что
есть вещи, никак не связанные ни с кем из близких, любимых и любящих.
Вещи которые не относятся ни к кому из людей, хотя и относятся
– ко всем одновременно.

Этот ветер поёт о том, что здесь чего-то нет и никогда не было.

Чего-то главного.

Ветер поёт о том, что находится оно совсем не здесь и никак не
связано с тем, чтобы быть с кем-то вместе.

Есть в нас что-то, не имеющее отношение ни к кому, кроме нас самих.

И с этим здесь нечего делать, – с этим нужно только уходить в
этот ветер.

Я знаю это очень давно.

Поэтому никогда не лелеял своё одиночество. Для меня это так же
нелепо, как, живя на островке в бескрайнем океане, переживать
о том, что океан может пересохнуть.

Люди отделены друг от друга такой космической пустотой рождения,
– когда из двух или нескольких таких глубин кто-то встречается
– как сторожевыми прожекторами – взглядами и чувствами – это такие!
редкие вспышки. Для меня они не менее дороги, чем пресловутое
одиночество.

Одиночество меня и не угнетает – как не угнетает небо, земля,
ветер – они существуют независимо от моего хотения – потому что
были так рождены.

Именно одиночеству я обязан возможностью говорить с почти любым
человеком – поверх стен – дорожа мельчайшим мигом понимания и
тепла.

На этой земле ничего не возвращается, не повторяется.

И ничего нельзя взять с собой туда, куда гонит ветер.

И я думаю иногда – сердце сжимается как под ножом в подворотне
– как же я там буду без этой невообразимой прекрасной земли –
без этих медовых тёплых щемящих людей... сердце заходится, а потом
отпускает...

Анестезия дали.

И я понимаю, что там это уже не будет болеть – там мне всё это
будет иногда лишь сниться бессвязными снами.

Как пути ветра сейчас снятся здесь.

ЧАСТЬ 2

... объяснить, как много для меня значат глаза другого человека.
Вернее, какие бывают встречи глазами.

Их бывает всего несколько за жизнь.

Всего несколько раз, встречаясь взглядом с кем-нибудь – в миг
ослепляющей дрожи – рокочущей силы в хребте и макушке – почти
боль и больше, чем счастье – мне захотелось сказать: ты!! ТЫЫ-ы!
Сказать это – так: давай удерём – сбежим – свалим – сквозанём
– ломанёмся – отсюда – вместе!

Однажды я встретился взглядом с небом. Это было в том городке.

Может быть, и поэтому стремлюсь я сейчас туда.

Не для того чтобы повторить.

Чтобы – поблагодарить. Пустырь возле нашего дома, который позволил
этому произойти.

................................................................................................................................

Что-то произошло, когда я встретился глазами с небом на том пустыре.

Необъяснимое для меня и по сей день.

Я на несколько месяцев впал в странное состояние.

Я по-прежнему гулял с младшим братом, ходил в школу, читал запоем
книги, носил уголь и дрова для парового котла, огрызался на мачеху
и отца, дрочил, коченея от одиночества, глядя сквозь окно в кроны
тополей перед домом.

Но это была только мимикрия, маскировка на грани моих возможностей.
Я стал другим . И из последних сил сохранял прежнюю видимость.

Моим телом на эти несколько месяцев овладела странная невесомость
– я его почти не ощущал, оно стало лёгким и будто в любой момент
могло взлететь как воздушный шарик, как пузырёк со дна реки.

Я словно был полуподвешен в воздухе за лопатки – на бесконечно
упругой, но неумолимо подтягивающей меня ввысь лебёдке…

Я не чувствовал никакого физического усилия – мне нетрудно было
поднять любую тяжесть. Или, к примеру, подтянуться на турнике
десятки раз подряд.

Всё мое тело будто было изнутри залито янтарно-золотым светом,
а я большей частью наблюдал за ним откуда-то из-за спины сверху.
И этому свету без труда давались любые движения и усилия.

Когда этот пункт наблюдения перемещался ещё выше – куда-то вверх
над макушкой, – я понимал, что я совсем отделен от остального
мира – мы просто временно наложены друг на друга.

Как наклеенный на кухонный шкаф фантик от жвачки, отваливающийся
на глазах.

Это был капец!

Я прикладывал усилия, чтобы окружающие ничего не заметили – и
я – не понимал – как же они – ничего не замечают!!

Особенно когда мне приходилось говорить – больше всего я боялся
сдать себя в эти моменты. Мысли во мне отсутствовали напрочь –
слова откуда-то приходили и выходили из меня. Со стороны я слышал
свой странный глубокий голос – он говорил нормальные – правильные
вещи – те, которые им нужно было от меня услышать.

Меня не пугало это состояние – оно доставляло странную радость
и спокойствие, самые захватывающие из всех, что я знал до этого.

Лишь иногда оно становилось почти непереносимым – когда свет изнутри
моего тела – доходил до дна, до изнанки моих зрачков – из тыла.
Возникало невозможной яркости сияние, сливавшееся через глаза
с какой-то бездной света во вне – прямо передо мной.

Как лампочка, которая ярко-ярко вспыхивает перед тем, как перегореть.
Я боялся, что от меня останутся только осколки.

И сейчас, когда пишу об этом – будто опять начинаю слепнуть от
того света...

Это никогда не проходит.

И этот звон – жужжание – гул...

Мне некому было об этом рассказать.

Но не это, совсем не это стало главным в Происходившем... почему
– происходившем? Происходящем – оно продолжается и сейчас – и
не только со мной.

ЭТО не прекращалось никогда – как этот ветер, который дует всегда,
от воли которого нас прячут с рождения в темницу – этот ветер
никогда не прекращается.

И никогда не бывает тем же самым.

...пишу безобразно – как для себя. Но это не так. Я пишу для взгляда,
с которым можно встретиться глазами... У меня мало времени.

Всегда мало времени...

...я уехал из городка в 14 лет и – надолго забыл обо всём............

И лишь к двадцати я, до этого будто отделённый от жизни стеклянной
стеной, взорвался действием, и за несколько дней проживал столько
событий, сколько не жил за предыдущие два десятка лет.

...ничего не умел делать медленно – только отчаянно – разверзшееся
внутри меня нетерпение и ощущение – времени совершенно не осталось
– что я не успею сделать самого главного – нужно успеть, пока
я себя не убил – безумные рваные ритмы всего, что я тогда делал.

Отец зачал меня за несколько дней до ухода в армию – может это
он так боялся не вернуться или что его не дождутся – и мне это
передалось? Я долго рвался из последних сил к кому-то, кто словно
бы ждал меня... Но всему на свете как бы есть множество объяснений,
не одно – а именно множество.

И сам факт этого множества отмазок заставляет задуматься о корыстности
и самолюбии твоего ума. А если задуматься ещё немного, то хре-не-ешь!!
– ум-то вовсе и не твой, а – чужой – наш – ваш – коллективная
собственность.

Общественная помойка.

И эта всеобщая свалка трусости, кроме того, что постоянно держит
руку на твоём пульсе и держит за яйца, – она ещё и из-за твоей
спины закрывает тебе вкрадчиво – третьей парой лап -глаза – ку-ку!!
– угадай-ка! – и смотри от сих до сих только – боже тебя укуси,
мальчик, заметить что-нибудь кроме – только от сих – до сих!

Но догадаться, чьи это лапы держат тебя – легко.

По неистребимому неизбывному запаху – мыслишек, засаленных обрывков
идей, обоссанных мнений, трупов убеждений и идеалов, кишащего
осами повидла хорошего тона – все это – ничьё – всешное – мутное
скверноблядие – стальной хваткой держащее тебя за загривок. Пока
ты не захочешь очнуться.

Бешенством! веяло от тогдашних моих дел...

...ба-аальной на всю голову!__________ я люблю твой пробитый звёздами
кров_____________ давай заглянем на «Птичку» – там точно венки
должны быть!________ ты ёбу дался!! – мы ж на день рождения к
нему, а не на похороны!! _________так именно что день рождения
– ладно не жмите бабки, девчонки – ка-акой веночек! – ленточку
только сыми! скидываемся!! ___________я люблю что у бочки пивной
всем – поссать с кем в какую сегодня я лягу кровать!________ этого
всего нет и не могло быть – но есть!! есть, баа-алин!____________
я любю до щекотки до боли в груди_____________ твоей – страшной
-свободы–- большие-глотки ___________откуда ты взялся ___________откуда
ты такой! взялся ________________о свободе- свободе о чём же ещё
пленнику петь и смеяться_______ и этот жалостный запах – нехороших
духов______ змеиных духов ________а за этим – страшная свежесть
– как наводнение – запах ноябрьского редкого снега в сумерках__________
чтобы она замолчала – просто замолчала – ничего больше _________щелкнуло
во мне: что сделать – просто – чтобы она замолчала.________________
смотрю за окно – третий этаж только – не разобьётся – визгу только
будет_______________ и чувствую – сила во мне вдруг такая________________
и только одно – чтобы просто замолчала______________________________________
ничего плохого – просто чтобы замолчала__________ тут смотрю –
на столе открывалка для консервов____ коротковата будет – думаю
– ну ничего! – только б она замолчала

...........................................

Отчаяние и бешенство!! – я всем телом тогда ощущал – что попал
в ловушку. В тюрьму. Я пытался пробить собой стены.

Я испытывал физическую тошноту и отвращение – к уродливым повседневным
танцам – обусловленных укладом страны, условий жизни, условий
свалки страха и трусости, – танцев, которые ожидали и моего участия
в них.

Для меня это был сговор людей, обманывающих самих себя и друг
друга: все, мол, ничего! всё нормальненько!

Главное – не слишком часто смотреть друг другу в глаза.

Всё хорошо!

НЕТ!!! Все хуёво!! Хуже не бывает! Разве вы не видите!!! Наши
души живут в бараках на северном полюсе – и вокруг – только бетон,
ржавая жесть и битое стекло!

Все это было – не моё. Ко всему этому я чувствовал судорожное
неприятие и ненависть.

И я не знал, что – моё, и где это найти.

......................................................................................

____твои глаза ореховые______ эту тайну не вынет из меня даже
смерть___ не ждите подробностей______ это забирают с собой __________________________если
есть ради кого умереть – есть ради чего жить _______.сначала отпустил
этот холодок смертельный между лопаток _____уже несколько лет
я ходил с этим_________ как рана в спине и преисподней холод уже
лижет её_________ стало теплеть за спиной – твоё – тепло спасло
меня________ но музыка ночует – на вокзале_____________________
оооооо!! мир -такой огромный ____ а сердце такое маленькое________о
цыганская бритва разлуки__________ мм-ммы-ыыыхх!по-чёрному сердце
танцует _____________________________________ только сердце помнит
– где найти ________ то чего здесь нет _______ но без чего нечем
дышать_________ жизнь – чтоб жить а ты – чтобы ДЫШАТЬ ____________________________________

..........................................................................................................................................................................

...

... имеет отношение к Городку. Вся та боль которую я причинил
себе и другим, заставила меня вспомнить то единственное время,
когда – не зная – но ощущая что-то – я мог сказать: это – моё.

Моё – собираться в дальнюю безвозвратную дорогу.

Это было в Городке.

Точнее – надо мной и Городком. По-другому не объяснить.

Я не придаю исключительного значения Городку или себе. Есть основания
полагать, что это могло произойти (и время от времени происходит)
в любом месте и с любым другим.

Или: могло произойти со мной, но в другом месте. Или: это могло
произойти в том самом городке, но не со мной.

Мне, к счастью, не с чем сравнить. К счастью – потому что я не
могу знать, как сложилась бы моя судьба без этого.

Я не могу прожить другую жизнь.

Хотя могу представить по тому, как живёт большинство: как они
живут – для них нормально. Для меня так жить – лучше б не рождаться.

Я об этом – не с чувством превосходства: для меня так жить – смертельно
в прямом смысле.

Но есть вещи, которые хуже смерти.

А я хотел выжить.

Во всех смыслах.

Поэтому – тогда – ещё не вспомнив – я не раз попытался убить себя.

...................................................................................................................................

....................................................................................................................................

............при попытке к.......................................

...............................................................................................................................

....................................................................................................................................

Вторую попытку с воздухом я предпринял на следующий же день после
первой. Мной овладело ледяное бешенство. Меня взбесило до звона
в ушах то, что я не был свободен даже распорядиться своей жизнью
и смертью.

Уж это-то может зависеть только от меня!! – полагал я.

Поэтому, дождавшись, когда мои сокамерники ушли учиться в университет,
я вкатил себе ещё два двадцатикубовых шприца подряд.

Но уже в ножные вены – так было удобней.

У меня не было опыта – это была вторая в жизни внутривенная инъекция
– которую я сам себе делал – но какая!!

Все повело себя непредсказуемо.

В ножных венах воздух повёл себя странно и смешно: под кожей по
ходу вен вспучились надувные плоские колбасы.

Они лениво перекатывались по икре левой ноги, без малейших устремлений
перебраться повыше – к сердцу. Где, собственно, воздух и производит
ожидаемый в таких обстоятельствах эффект.

Я какое-то время смотрел на эту уродскую ногу с ужасом: а вдруг
– опять – ничего!! и я останусь с такой вот идиотской икрой!!!
Я схватил полотенце, мигом скрутил его в жгут и начал исступлённо
– снизу вверх – от ступни к бедру – продавливать, пропихивать
сквозь вены эти безумные колбасы.

После того, как первую из колбас мне удалось затянуть выше колена,
– и она начала быстро таять по мере приближения к паху, – я расхохотался
от облегчения.

Так – хохочущим и гоняющим эти подкожные сардельки – и застали
меня через полчаса мои однокурсники.

После этого укола во мне стало смутно брезжить совершенно новое
для меня чувство. Я ощутил, что кроме моей силы и воли, а также
воли, хотений и нехотений других людей, – есть какая-то сила,
неведомая мне. Она неизмеримо больше и сильнее меня, сильнее воли
других людей, сильнее расписаний движения воздуха по венам из
медицинских учебников с конечной остановкой «воздушная эмболия».

И эта сила со всей – доступной мне – очевидностью не давала мне
умереть. Она хотела – если «хотела» применимо к ней – чтобы я
жил.

Меня это заинтересовало.

Меня заинтересовало, что я кому-то – чему-то – нужен.

Нужен конкретно я. А не – такие как я, похожие на меня, пушечное
мясо, хуй в пальто, член профсоюза, сын, хахель, рабсила.

То что я нужен – это было интересно.

Но – стрёмно.

Потому что я не знал – чему и для чего я нужен.

И – в конце концов – это же была просто непереносимая тирания
– я! не мог! сам! решить вопросы моей жизни и смерти!!

Я решил бороться за свою свободу.

..............................................................................................

...образовалась какая-то брешь – зияние – сквозь границы моего
инстинкта самосохранения. В мою судорожную борьбу стала изредка
вторгаться Неизвестность.

Самым странным образом вдруг напомнил о себе Городок.

Поздним ноябрём из столицы я поехал к родителям на выходные.

В воскресенье, уже ожидая у вокзальной кассы обратного билета
на проходящий автобус – мёрзлые лужи – голый растрескавшийся асфальт
– стальной нержавеющий ветер гонит к речному льду мелкий мусор
– боковым зрением замечаю странное.

Оборачиваюсь, вглядываюсь и совсем цепенею: это два моих бывших
одноклассника по школе в Городке.

Ничего особенного.

Не считая того, что я видел их в последний раз в 7 классе.

Прошло больше десяти лет.

А они – похожие как братья, А. и С., с выгоревшими соломенными
волосами – были теми же семиклассниками – того же роста, вида
и одеты – точно также – совсем не по ноябрьской погоде, а по тогдашней
моде – расклешённые отрезные от колена джинсы, джинсовые же курточки
местного производства.

Что-то поплыло во мне ........... единственная мысль: только б
они меня не узнали....................................

Потому что я – не знаю, о чём говорить в ТАКОЙ ситуации.

Они встали прямо предо мной в очереди к кассе – их автобус – в
Городок – отходил раньше моего.

Я как-то ужался – но – как бы они – узнали меня – в почти взрослом
дядьке – похожего на – на кого?! – на их нынешнего – или КАКОГО?!
– одноклассника...

Я ехал тогда в столицу в полном смятении... но что-то забрезжило...
от чего-то стало чуть легче дышать.

Но мне некому было рассказать и это...

Полное безумие.

Лишь много позже я оценил эту сказочную дружескую поддержку Городка:
он непостижимо и прямо напомнил мне – из того времени, когда мы
были с ним вместе – будто подмигнул: «Не ссы! Всё может быть совсем
не так, как ДОЛЖНО быть!!» И сейчас, когда я пишу об этом, у меня
теплеет на душе. Спасибо, друг!!

А тогда это происшествие больше напугало меня.

Но с этим – с инстинктом самосохранения – или тем, что выдавало
себя за него – я уже знал, что делать.

Друзья снабдили меня запечатанной в фольгу и пластик капсулой.
На капсуле – сквозь прозрачный пластик – была видна чёткая заводская
надпись КСN.

Я ни капли не сомневался, что это действительно цианистый калий:
друзья дали мне капсулу с великой неохотой и не брали на себя
ответственность за возможные последствия.

Вернувшись однажды утром в общагу после безбашенного дня рождения
с похоронным венком в качестве подарка имениннику – где я был
эпицентром и других, не менее безумных, затей, – я был совершенно
лишён жалости к себе.

Такому человеку, безусловно, не стоило жить дальше.

Бешенство моё усилилось при воспоминании о двух предыдущих попытках:
я?! не могу даже этого?!!

Добравшись до своей койки у окна, я достал заветную капсулу и
освободил её из фольги и пластика.

Она мне нравилась

Я поднёс правую руку ко рту.

Открыл рот.

А дальше – найн!!

Тело вдруг перестало меня слушаться.

Невозможно было убедить тело – продолжить.

Я начал выжидать.

И обнаружил, что в этом сопротивлении тела есть пульсация – приливы
и отливы непреложности.

Улучшив момент отлива, я __ запихнул ______капсулу __в рот и ___судорожно
проглотил её.

И мгновенно отключился.

...............................................................................................................................................

Из серо-свинцового небытия меня стали возвращать какие-то невозможно

щемящие звуки.

Постепенно они стали звуками музыки.

Танго!!!

Притом – в телевизионной трансляции – судя по звуку.

Я стал откуда-то всплывать – оттуда, где меня не было… И понял,
что могу открыть глаза.

Это была та же комната в общаге.

На соседней койке сидел мой сосед по комнате.

И смотрел телевизор.

На меня обрушилась самая страшная мысль за всю жизнь: НИЧЕГО НЕТ.
ДАЖЕ ЗАБВЕНИЯ. СМЕРТИ НЕТ. ТАМ – ПОСЛЕ СМЕРТИ – ВСЁ ТО ЖЕ САМОЕ.
НАВСЕГДА. НЕТ НИЧЕГО ДРУГОГО.

О, это пронзающее танго – я так его любил до этого – то самое,
под которое в 30-е годы стреляли себе в висок несчастные влюблённые,
ха-ха!

Я содрогаюсь с тех пор, когда слышу это летящее танго.

Надо ли объяснять, что капсула была искусно подделана одним из
друзей, – он был художником-оформителем. Внутри была – сода.

Но за всем этим стало проглядывать незнакомое мне прежде чувство
юмора, – не моих друзей, а – чего-то за кадром, всё той же неизвестной
мне силы. Никто не знал меня настолько, чтобы вернуть из небытия
звуками именно этого танго.

Ха-ха!

Очень странный юмор.

Но – ободряющий.

Оставляющий шанс на что-то другое.

Танго зазвучало – именно только тогда – в тот момент – когда –
без стражи инстинкта самосохранения – я мог прямо понять: есть
вещи хуже, чем смерть.

И сама смерть – не лучшее из того, что может быть с нами.

Есть что-то другое, кроме неё... но в тот раз я ещё остался очарован
смертью.

Да.

Тяга к самоубийству – очень сильный наркотик.

Крепкий.

Продолжение следует.