Онтологические прогулки

Бог как проблема познания

Бог неисчерпаем как познание, бесконечен как познание. Это Бог
Спинозы, говорящего, что он смог бы удовлетвориться любым бесконечным
объектом и назвать его Богом, если бы тот представлял собою неисчерпаемый
источник познания. Поэтому он – пантеист, обожествивший природу,
которая и была для него вечным кладезем познания.

В понятие Бог человечество вытеснило всю область
непознанного, и поскольку непознанное неисчерпаемо, оно и стало
называться его Богом. Но разве все вопросы, которые разум задает
Богу, не задаются прежде разумом самому себе? И разве те ответы,
которые человек получает от Бога, не ответы его собственного разума?
В какой точке познания – в какой точке падения – разум отсылает
себя к всемогущему посреднику и начинает оперировать собственными
атрибутами как атрибутами Абсолюта? В какой точке этого познания,
абсолютизируя свои интенции, разум снова превращает этого Божественного
Посредника в собственный атрибут и приходит к своим земным
выводам?

Вы называете это тайной, благодатью, благоговением, благоволением,
я называю это ускользающей точкой самообмана, плавающей
границей самопознания, в которой (на которой) вы превращаете
импульсы своего божественного разума, его крылья, его парение,
его полет, в границу, стену, препятствие, преткновение,
искушение, грех, дьявола, Бога, а затем снова, так же
самообманно и без основания, становитесь этим разумом, опять без
основания доверяя тому, от чего минуту назад отказались и от чего
мгновение назад отреклись.

Пройти до самых границ своего незнания вместе с разумом,
до огненной границы своего страха, до горизонта сомнения, до
пределов Безбожного – и холодно зафиксировать это в сознании,
а не бросаться впопыхах в объятия Непознанного, – значит в следующий
раз пойти еще дальше и отодвинуть эту пылающую границу еще на
один шаг, – значит познавать и не быть проглоченным
своим Страхом, для которого, конечно, у вас найдется более благоговейное
Имя.

Апофатическое богословие

Проследить, где понятие «Бог» сначала раздвигает, а затем ограничивает
пределы умозрения – это, собственно, и есть важнейшая задача любого
мышления, любой философии. Тогда Бог – просто инструмент нашего
мышления, хотя и необходимый, но не абсолютный. «Философствовать
– это значит учиться умирать»? Разумеется. С одним небольшим уточнением:
«умерщвлять». Это значит: научиться в себе умерщвлять все. В том
числе, и самого любимого своего врага – Бога.

Обожествление инструмента мышления – самое варварское язычество
потому, что признает только одну (начальную) стадию развития умозрения,
при которой Бог необходим, и пренебрегает другой (следующей),
при которой он отбрасывается как помеха. Традиционный «атеизм»,
разумеется, это только разум до расширения его
«Богом» – тогда как проблема состоит в том, чтобы упразднить его
после расширения. Немногие смельчаки отваживаются
на это. Одни запуганы адом, другие раем.

Ничего удивительного, что «Бог» обоготворен: ведь он раздвигает
границы мышления, а, значит, бытия, дает человеку почувствовать
свое могущество и надежду на вечность. Более удивительно то, что
не обожествлено «безбожие», снимающее последние преграды бытию
и мышлению. Но до этой границы доходят только те, кто любят опасность
и не боятся остаться ни с чем даже при полете в пропасть.

Другие делают из Бога не цель, но средство. Это
и есть цель Бога.

К исчерпывающему выводу моей интуиции могу лишь добавить эпизод
из жизни Плотина, который положительно истолковывается в этом
контексте. Когда, по свидетельству своего биографа Порфирия, философ
был приглашен богобоязненным Амелием посетить храм и отдать богам
должное (пойти, так сказать, на любовное свидание с ними), Плотин
воскликнул: «Пусть боги ко мне приходят, а не я к ним!» – словно,
по-философски употребив свои подручные средства, мыслитель раз
и навсегда разделался с ними! Плотин словно отказывается от повторения
заблуждения. Или просто – оно ему больше было не нужно. Пусть
боги сами приходят к нам, когда в том у
нас (у нашего мышления) будет необходимость, а не мы
будем бегать к ним за всякой подачкой.

Истинный, эзотерический смысл всякой религии состоит в том, чтобы,
все более раздвигая границы умозрения, сначала дать мыслящему
разуму сверхценность, а затем снять, в лице этой высшей ценности,
необходимый инструментарий мышления, по достижении цели которого
эта ценность и упраздняется. «Если безумно не верить в Бога, –
говорит Вл. Соловьев, – то еще безумнее верить в Него наполовину».
Вот эта-то вторая и лучшая половина – и есть истинная вера в Бога
как в преодоленную ценность.

На месте упраздненного Бога встает Пустота – вместилище всякого
Бога и безбожия, обнимающая всё. Ее как раз больше всего и опасаются,
потому что она кажется ничем. Но как бы Полнота была всем, если
бы она не была Пустой? Она бы не обняла даже Дьявола.

Видеть это – вопрос не религиозного, а надрелигиозного
опыта, знать это – дело не мышления, а отсутствия
его.

Форма бога

Мой страх имеет форму Бога, мое неведение имеет форму Бога, мой
грех имеет форму Бога, моя святость имеет форму Бога.

Почему? Потому что Бог не имеет формы и всякий раз принимает форму
моей ограниченности, моего страха. Когда я бесконечен, бесконечен
мой Бог, не имеющий формы, не имеющий протяжения.

Бог равен моей бесконечности, не имеющей ни греха, ни святости,
ни страха, ни заблуждения. Я сам управляю формой Бога.

Бог становится мной, когда я достигаю бесконечности.

Я сам Бог, если не имею формы.

Лично обиженный

В различных философиях, религиях, отношениях к миру, миросозерцаниях
я различаю два подхода, две обиды: лично и безлично
обиженного, лично и безлично озабоченного.

Чем сильнее чувство «я», тем сильнее чувство личной обиды – на
бытие, власть, судьбу, Бога. Чем безличнее отношение к миру, тем
напряженнее отношения с собственным «эго», вся борьба переносится
извне вовнутрь, все претензии адресуются себе, а не миру. Как
мир может быть виноват, если самое существование его обусловлено
моим «я», а не Богом, если сам Бог обусловлен самопроявлением
моего «я»?

О том, что Христос Сын Человеческий, является
измышлением человека, я догадываюсь по напряжению его чувства
«я», по его обиде на существование. Он носит
все признаки лично обиженного.

Покров Майи разрывают те, кто испытывают метафизическую
обиду.

Безлично обрадованный

Соответственно этому, бывают удовольствие и наслаждение личные
и радость и счастье безличные. Всякие радость, наслаждение, счастье,
сопряженные с чувством «я» и с самопроявлением «я» есть радость
и счастье личные, эгоистические, служат привязанности
«эго» и закрепощению «я» в сансаре; всякие счастье и радость безличные,
испытываемые без чувства «я», как бы с изнанки феноменального
мира, по ту сторону сансарического бытия, служат разрушению «я»
и его привязанности к сансаре.

Гаутама Будда, достигнув Просветления под деревом Бодхи, испытывал
безграничное безличное счастье, счастье не только
личной свободы, но и счастье Пути, открытого всем существам, блаженство
всеобщего Освобождения. Это была трансцендентальная
свобода, эманирующая не из центра «я», средоточия личного бытия,
а из центра Безличного, Бесформенного, Несотворенного, Нестановящегося,
Вечного. Это было переживание Ниббаны, Нирваны. Метафизическая
обида Бодхисаттвы, Будущего Будды, трансформировалась в безличное
счастье, безличную радость.

Светлая улыбка Будды, едва трогающая его уста, – символ безличного
счастья, знак преодоленной обиды.