Онтологические прогулки

Страх и трепет

Некий брахман приходит к Будде и спрашивает, не страшно ли ему
одному жить в лесу, как бывает страшно многим другим, предающимся
аскезе отшельникам. Будда говорит, что нет, не страшно – и рассказывает
почему. Потому, что он имеет мудрость.

Неблагородные, не имеющие мудрости отшельники, испытывают в лесу
страх и трепет, даже не понимая природы своего страха. Природа
страха нечистота, говорит Будда, и нечистые всегда
будут испытывать страх по тому или иному поводу. Нечистота многолика,
и человек должен понимать это. Нечистые в поведении тела – испытывают
его. Нечистые в поведении речи – испытывают его. Нечистые в поведении
разума – испытывают его. Нечистые в средствах к жизни – испытывают
его. Жадные и полные вожделения, ненавидящие, ленивые, беспокойные,
нерешительные и сомневающиеся, восхваляющие себя и унижающие других,
смятенные, неэнергичные, невнимательные, не контролирующие себя,
несосредоточенные, с блуждающими разумами, несвободные – испытывают
его.

Мудрость – это отсутствие страха, а страх – все эти составляющие
его нечистые страсти. Чтобы освободиться от страха, нужно освободиться
от страстей.

Будда подробно рассказывает о поисках Бодхисатты (ищущего просветления,
бодхи), то есть о себе, своих благородных поисках, о том, как
и он некогда, в слезах и муке, преодолевал страх и трепет, обуревающие
его в глухом лесу. Неотступно фиксируя всякое негативное состояние
в себе – вожделение, ненависть, сомнение, тревогу, леность etc.,
он не покидал позы, в которой они возникли до тех пор, пока они
полностью не исчезали, т.е. не переносил одно психологическое
состояние в другое, не менял положения тела до тех пор, пока негативная
психологическая ситуация не будет исчерпана. Это колоссальное
достижение буддийской психологии все еще даже не осознано на Западе,
не говоря уже о том, чтобы применять его на практике. Ком нечистых
слов, мыслей, импульсов, ощущений, восприятий, страстей, волений
все нарастает, они бездумно переносятся друг в друга, закрепляясь
в различных телесных и ментальных реакциях, все более и более
проникая друг друга, обрастая привычкой и инерцией, все необратимее
превращаясь в конгломерат нашей настоящей, актуальной кармы. Осознать,
а затем бесстрастно расчленить этот безумный
сансарический поток эмоций и так преодолеть его составляющие по
отдельности – этому учит Совершенный.

«Когда я шел, страх и трепет возникали во мне; я не останавливался,
не садился, не ложился, пока не побеждал этот страх и трепет.

Я побеждал их.

Когда я стоял, страх и трепет возникали во мне; я не шел, не садился,
не ложился, пока не побеждал этот страх и трепет.

Я побеждал их.

Когда я сидел, страх и трепет возникали во мне; я не шел, не стоял,
не ложился, пока не побеждал этот страх и трепет.

Я побеждал их.

Когда я лежал, страх и трепет возникали во мне; я не шел, не стоял,
не сидел, пока не побеждал этот страх и трепет.

Я побеждал их.

Неутомимая энергия возникла во мне и неослабная внимательность
была упрочена; мое тело стало спокойным и безмятежным, мой разум
стал сконцентрированным и однонаправленным. Я победил страх и
трепет».

Та же техника применяется и по отношению к любому другому негативному
психическому состоянию – вожделению, ненависти, зависти и т.п.

И далее, через все возвышающий и очищающий поток дхьян (медитативных
восхождений) – «когда мой сконцентрированный разум был так очищен,
просветлен, стал незапятнан, прозрачен, светел, свободен от несовершенства,
послушен, управляем, устойчив, достиг невозмутимости», через обретение
посредством этого просветленного и невозмутимого разума «трех
высших знаний» – знания своих многочисленных прошлых жизней, знания
исчезновения и возникновения существ, знания уничтожения асав
(пятен, загрязнений) – асавы чувственного желания, асавы становления
(желания вечного существования), асавы неведения – к достижению
последнего знания: «Рождение разрушено, святая жизнь прожита,
все, что должно быть сделано, – сделано, нет больше новых рождений!»

Так тотальный самоконтроль личности приводит к высшему достижению
Ниббаны – Несотворенному, Нерожденному, Мирному, Не подверженному
становлению, Бессмертному, Вечному – Тому Берегу, за пределами
всякой боли, всякого становления, всякого страдания.

Так побеждается страх и трепет. Так побеждается сансара.

Человек вращается в двух вихрях: восходящих и нисходящих потоках
кармы.

Восходящими потоками кармы я называю его сегодняшнюю деятельность
– все его деяния, все его безумные слова, все его бесконтрольные
чувства и мышление. Нисходящими потоками кармы я называю те силы
его прежних деяний, которые во многом предопределяют его сегодняшнюю
жизнь, его настоящее бывание.

В точке пересечения двух потоков есть пустота, сияющий центр,
разреженное пространство свободы, в котором может передохнуть
человек. Это пространство таланта.

В этом пространстве человек может победить карму, если его талант
сильнее ее восходящих и нисходящих потоков.

Если он не будет унесен вихрем.

Восходящие потоки кармы, нисходящие потоки кармы, в них вращается
и крутится человек, не зная ни отдыха, ни покоя. Как это происходит,
показано Буддой во многих суттах Палийского канона. Побуждаемый
приятными, неприятными, и нейтральными ощущениями, человек влечется
к приятным ощущениям как к спасению, они порождают страдание,
он снова ищет избавления в чувствах – и опять дуккха,
придвигающая его все ближе и ближе к смерти.

Человек пожираем приятными и мучительными формами, приятными и
мучительными звуками, приятными и мучительными запахами, приятными
и мучительными вкусами, приятными и мучительными осязаниями, приятными
и мучительными ментальными феноменами. Они пришли из темной глубины
нашего кармического прошлого и жаждут жизни.
Подобно раскаленной в кузнечном горне болванке, человек бросается
на наковальню и обрабатывается молотками кармы. Словно ячменный
сноп, избиваемый шестью цепами, шестью ловкими работниками, в
превосходной метафоре Татхагаты, человек безжалостно обмолачивается
шестью индриями, чувствами и разумом, пока не
будет обмолочен полностью.

Приходит седьмой работник, с седьмым цепом, и доделывает то, что
не доделали другие.

Этот седьмой – самый страшный, самый безжалостный, самый угрюмый,
самый добросовестный работник кармы – никто не миновал его. Это
– мысль человека о Боге, о будущем райском существовании, которая
пожирает человека без остатка. В самом деле, страсть к наличному
существованию еще не полностью поглощает индивидуума. Только для
элементарно чувственного, элементарно интеллектуального человека
довольно будет пяти чувств и рассудка, чтобы без остатка поработить
его и предать мясорубке сансары.

Но за духовным человеком, с которым не справились
первые шесть, приходит седьмой – и не оставляет камня на камне
от его свободы. Мысль о вечном существовании за гробом пожирает
остального – оставшегося – человека, и он умирает
с ней.

Так, обмолоченный дотла ячменный сноп, с обрушенным зерном, с
иссохшим семенем, стоит посреди поля среди других снопов, вздыхая
о ниве.

В Висуддхимагге Буддхагхоши, одном из основных комментариев на
Палийский канон буддизма, выдающейся энциклопедии буддийской философии
и этики, приводится замечательная история о некоем бхиккху (монахе),
достигшем араханства (святости) – Ниббаны – лишь при взгляде на
улыбку женщины. В улыбке красавицы он увидел не жизнь, а смерть.

Тхера Маха-Тисса, вышедший из лесного убежища жарким весенним
утром за подаянием, встретился на пыльной дороге с деревенской
красавицей, которая, поссорившись с мужем, разукрашенная и разряженная,
как небесная нимфа, отправилась в соседнюю деревню к родственникам.
Монах шел тихо, не спеша, опустив голову вниз и, по обыкновению
всех бхиккху, смотрел перед собой не дальше упряжки вола. Так
буддийские монахи шли по миру, не позволяя себе отвлекаться от
самосозерцания даже в ходьбе, сохраняя свой разум и чувства под
постоянным контролем.

Увидев монаха, женщина приосанилась и, будучи вульгарной и недалекой,
громко расхохоталась ему в лицо. «Что это?» – подумал Маха-Тисса
и поднял глаза вверх. Увидев ее обнажившиеся в смехе зубы, монах,
имеющий постоянным объектом медитации труп, тут же впал в самадхи
и достиг Арахантства. В зубах красавицы он увидел страшную ухмылку
скелета. Маха-Тисса медитировал на «нечистом» (асубха)
– трупах в различных стадиях разложения (последняя стадия – скелет),
и зубы красавицы послужили ему реальным и мгновенным объектом
медитации (каматтхана).

Некоторое время спустя, муж женщины, идущий в поисках супруги
по той же дороге, встретил Маха-Тиссу и спросил его: «Почтенный,
не видел ли ты здесь случайно женщину, молодую и прекрасную, как
небесная нимфа?» Старец ответил ему: «Я не знаю, господин, была
ли то женщина или мужчина – я видел только, как по этой дороге
прошествовала груда костей».

Монах практиковал индрия-самвару, охрану и сдержанность
чувств, и не позволял проникнуть в свой разум вожделению. Всякий,
кто оставляет врата чувств бесконтрольными, становится добычей
жадности, ненависти и заблуждения. Всё, что бы ни видел ученик
Будды глазом, ни слышал ухом, ни обонял носом, ни вкушал языком,
ни осязал телом, ни мыслил разумом, – ни к чему этому он не льнет
ни в целом, ни по отдельности; он бдительно охраняет врата чувств
и разума, чтобы злые мысли и состояния не проникли в него.

Глаз не видит, потому что он не имеет разума. Разум не видит,
потому что он не имеет глаза. Когда имеется наличие обоих, возникает
пхасса (контакт), а затем восприятие.

Ухо не слышит, потому что он не имеет разума. Разум не слышит,
потому что он не имеет уха. Когда имеется наличие обоих, возникает
пхасса, а затем восприятие.

Нос не обоняет, потому что он не имеет разума. Разум не обоняет,
потому что он не имеет носа. Когда имеется наличие обоих, возникает
пхасса, а затем восприятие.

Язык не чувствует вкуса, потому что он не имеет разума. Разум
не чувствует вкуса, потому что он не имеет языка. Когда имеется
наличие обоих, возникает пхасса, а затем восприятие.

Тело не осязает предмета, потому что он не имеет разума. Разум
не осязает предмета, потому что он не имеет тела. Когда имеется
наличие обоих, возникает пхасса, а затем восприятие.

Индрия-самвара, как страж, стоит между обоими – органом чувства
и разумом – и контролирует ощущение. Сознание только регистрирует
возникающие ощущения и, подвергнув их тщательному
досмотру, пропускает или отвергает их. Не погружаться в воспринимаемый
объект ни в целом, ни в частности, означает,
применительно к данному случаю, не различать пола
проходящего человека, женщина он или мужчина, красивый или безобразный,
привлекательный или отталкивающий, молодой или старый, не различать
никаких других различаемых «эго» признаков, которые могли бы послужить
причиной загрязнения, а фиксировать только общее качество восприятия:
«человек» (или, лучше, «существо»), «звук», «запах», «вкус» и
т.п., не наделяя их в то же время никакими окрашивающими личной
заинтересованностью характеристиками, не наполняя их чувством
«мое», не давая никаких эмоциональных оценок. Не воспринимать
объект в частности (или по отдельности) – значит не воспринимать
его также и в деталях, то есть, применительно к увиденному Маха-Тиссой,
не различать ног, рук, шеи, глаз, улыбки, смеха, жеста, речи,
украшений и т.п. женщины, не видеть вообще женщину
– а видеть только существо без свойств. Образ
нечистого (нимитта) всегда присутствующего в
монахе объекта медитации (асубха, нечистый, отвратительный
– технический термин для обозначения самого страшного и опасного
объекта созерцания в буддизме – трупа в разных стадиях разложения)
мгновенно совпал с увиденным – зубами красавицы – наложился на
восприятие, отождествился со скелетом – и Маха-Тисса достиг Ниббаны.
Сама медитация на асубха-бхаване, нечистом и
отвратительном, есть акт беспримерной смелости ученика и рекомендуется
только продвинутым адептам. Мысленно или наяву созерцая отвратительный
и зловонный труп человека, полусгнивший, изглоданный зверями,
пораженный червями, буддист воспитывает в себе высокое экзистенциальное
бесстрашие, всякий раз применяя к себе это созерцание: «Это же
будет и со мной, эта же участь ждет и мое тело, никто не избежит
этой судьбы». Так бхиккху видит распад и страдание мира, всех
обусловленных вещей, никогда не забывая о их непостоянстве (аничча),
неудовлетворительности (дуккха) и безличности
их бывания (анатта). –

«И так он идет, свободный, не привязываясь ни к чему в мире, и
мир не касается его».