Онтологические прогулки

Отойдем на время от унылых извращений современной российской философии к философам, которые действительно создавали и развивали современную философию. Здесь таковым станет Ф. И. Щербатской, труды которого по изучению буддизма оказали существенное влияние на современное мышление. Я имею в виду не сегодняшнее мышление, а именно современное по типу и стилю. Так, мышление Александра Секацкого, Федора Гиренка и Валерия Подороги определить как современное не представляется возможным. Прежде всего, потому, что ими не было сформировано соответствующее намерение, то есть они не сформировали процесс мышления, допустив в него искажающие этот процесс элементы: Александр Секацкий – самолюбование, Федор Гиренок – невежество, Валерий Подорога – извращение.

В отличие от них Щербатскому это вполне удалось, хотя бы потому, что в его исследованиях буддизма присутствует существенный элемент современного мышления – уважение, координирующее все элементы мышления в направлении присутствия исследуемого предмета в его полноте. Что, в свою очередь, предполагает полное отсутствие у мыслящего предположений об этом предмете. Координация полноты и пустоты, в данном случае, полноты предмета и пустоты мышления, создает условия максимальной эффективности мышления или, что то же самое, полноты предмета. Самолюбование, грубость и невежество, как и извращение ограничивают восприятие и понимание исследуемого предмета.

Мышление как технос включает в себя в качестве существенного элемента созерцание или определенным образом настроенное и удержанное в этих настройках внимание. Любые дополнительные, внешние по отношению к этим настройкам элементы, например, предположения, предрассудки или предпочтения, процесс созерцания изменяют, внося в восприятие и понимание предмета искажения. Искажения тем более существенные, чем более внешними по отношению к процессу мышления являются элементы; так самолюбование искажает мышление не меньше, чем грубость и невежество, что говорить о любого рода извращениях личности мыслящего, которые он привносит в процесс исследования. Человеку западной и русской культуры это не приходит в голову, поскольку формирующие их матрицы не акцентируют на этом внимание, тогда как для человека восточной культуры внимание к необходимости настройки созерцания закладывается с детства.

Кто не умеет созерцать, не может и мыслить.

Впрочем, все философы, в том числе, европейские и русские, это понимали, поскольку имели опыт медитации или созерцания.

Мы находимся в более выгодной позиции, чем первые русские исследователи буддизма (Щербатской, Розенберг и др.), поскольку находимся в условиях все более откровенно и полно проявляющейся современной цивилизации, быстро перерабатывающей различия как модусов одной цивилизации (восточного, западного и русского внутри индоевропейской), так и различных цивилизаций (индоевропейской, арабской и др.) между собой. Знание особенностей разных модусов внутри цивилизаций и отличия самих цивилизаций друг от друга вместе со знанием матриц современности позволяет нам видеть всю картину развития человечества в целом (насколько это вообще возможно на сегодняшний день).

Это позволяет вносить коррективы в работу наших предшественников. Например, Щербатской, хотя и стремился к объективности в раскрытии буддизма, все же делал это в основном с позиций западной философской традиции (прежде всего, в терминологическом и понятийном аппарате). Русский характер буддолога сказался в поиске им единства, позволяющего воспринимать буддизм в континууме общего развития человечества. Сегодня понятно, что с позиций отдельного модуса индоевропейской цивилизации, все равно, русского или европейского, понять феномены другого модуса (здесь – восточного) в их полноте невозможно.

Сейчас в моей позиции есть один недостаток – неполное исследование матриц арабской, африканской и американских цивилизационных матриц. Этот недостаток может выразиться в некоторой ограниченности восприятия; однако некоторое представление об этих матриц у меня есть, что позволит избежать существенных искажений в восприятии и понимании современной цивилизации.

Тот, кто знаком с предыдущими эссе, знает, что под современной цивилизацией я имею в виду тот тип цивилизации, который возник во втором и первом тысячелетии до н.э. в Евразии, прежде всего, в Индии и Европе, в первом тысячелетии до н.э. и первом тысячелетии н.э. в Китае и восточном Средиземноморье, позже – повсеместно, но уже под или вместе с сильным влиянием Индии и Европы. Большой разнице во времени возникновения современной цивилизации в разных регионах мира удивляться не стоит: возникновение и исчезновение первобытных цивилизаций исчисляется сотнями, родовых – десятками тысячелетий; сколько просуществует современная и успеет ли она полностью распространиться на весь земной мир неизвестно. К сожалению, мы уже не можем узнать, что было бы с и во что развились бы африканская и американские культуры, если бы они остались вне какого бы то ни было внешнего влияния.

Итак, современная цивилизация – цивилизация, действующим субъектом которой является индивид или отдельный человек. Это принципиальное определение: в первобытной и родовой цивилизации действующим субъектом была семья (группа семей) и род соответственно. Каждому типу цивилизации соответствует определенный вид человека (в буквальном, точном смысле термина «вид»), можно выделить три вида – первобытный, родовой и современный. Решающим определением каждого вида является соответствующий тип внимания: первобытный или непосредственный, родовой или коллективный, современный или индивидуальный тип внимания. Видообразование или видоизменение человека происходит в форме изменения, трансформации типа его внимания.

Такое понимание позволяет преодолеть одно из самых трудных препятствий корректного исследования истории человечества, а именно: препятствие объективации или видение в этой истории историю самого себя, такого, каким ты есть. Объективированная современным человеком  история полагает в свое начало свой собственный тип, в результате чего древние люди оказываются точно такими же, как современные, только неопытными, не обладающими должными навыками. Так история человека превращается в историю современного человека, который через ряд многочисленных заблуждений, ошибок и неудач, наконец-то, добрался до сегодняшнего дня, где обнаружил то, что он вложил в эту историю с самого начала – самого себя, только уже повзрослевшего, набравшегося опыта и достаточно развитого человека. Спесь лежит в основании большинства исследований истории человечества.

Наивное высокомерие современного человека не оставляет древним людям возможности совершенства.

Действующим субъектом родовой цивилизации был род, внимание человека формировалось по законам жизни рода, как объединенное, совместное внимание всего рода: живых и мертвых людей, некой земли, реки, горы, солнца, луны и некоторых планет, ветра, некой фауны и флоры. В конкретном роду всегда ограниченное число членов. Внимание каждого человека было настроено или настраивалось на состояние рода как целого. Матрица направленности внимания определялась состояние рода как целого: сменой сезонов (времен года) и суток ( в основном по лунному циклу), конкретным состоянием погоды, биоритмам членов рода (миграциям птиц или животных, циклам растений) и т.д. Индивидуальное внимание было частью родового, но не в том смысле, что родовое складывалось из частей, а в том, что родовое внимание было индивидуальным.

Каждый жил целым, а целое жило каждым.

Этот уникальный (и до сих пор неоцененный нами, хотя он живет в нас и во многом определяет нашу жизнь) опыт наших предков представляет собой высшее совершенство целостности, реализованное единство многообразного (которое современному человеку еще недоступно).

Человек не выделял, не отделял и не переживал себя частью рода. У него не было «себя» рода, но был только род себя. Человек переживал не собой, а родом (в буквальном смысле). Одним, целым.

Необратимым результатом достигнутого и полностью реализованного совершенства рода стало видоизменение человека, синергия или формирование индивидуального внимания, переживание человеком себя (вот теперь именно «себя») одним, отдельным, отделенным, внимающим отделенному теперь от него роду. Распад рода стал для человека катастрофой, справиться с которой, то есть восстановить потерянное единство, он попытался искусственно, через определенные действия. Естественный цикл единства сменился искусственной практикой или магией, попыткой восстановить и поддерживать единство рода через поклонение, приношение, жертвоприношение, молитву, аскезу и пр.

Человек безвозвратно теряет самое важное – единство, целостность, полноту. Опустевший и осиротевший, он ищет спасения. Одинокий человек ищет спасения всеми возможными способами, прежде всего, развивая различные магические практики, через попытки восстановить разорванные связи, воссоединиться, вновь обрести целостность и полноту. Магия характерна для всех распадающихся родовых культур, но определять родовое как магическое корректно только на последних стадиях родового.

Одной из самых распространенных практик древней Индии стала йога, практика такой работы с индивидуальным вниманием, которая позволяет достичь единства с предметом внимания. К началу первого тысячелетия до н.э. йогические практики в Индии получили самое широкое распространение, в результате чего искусство созерцания достигло очень высокого уровня. Именно в таких условиях родился и вырос Будда.

Исследователи, не знающие видоизменения человека и знающие только современный тип человека, не могут по достоинству воспринять и понять принципиальную новизну того, что предложил современникам Будда и что, в том числе, лежит в основании всех мировых религий. А именно: Будда обратился к индивиду, отдельному человеку, вне какого бы то ни было его отношения к роду, обществу, государству, полу, возрасту, образованию, положению и т.д. К отдельному человеку как свободному существу, способному своими собственными усилиями достичь для него важного.

В принципе, обращение к человеку как к индивиду, одному, актуально и сегодня, спустя более, чем два с половиной тысячелетия после подвига Будды. В то время это было взрывом сверхновой, осветившим потерявший целостность мир новой надеждой, достойной целью, безупречным вызовом. Будда сделал то, что до сегодняшнего дня, несмотря на все социальные, технологические и информационные революции, не стало нормой человеческого взаимодействия. Человечество пока не обращено к человеку как личности, тому, кто создает лик, то есть собственную живую форму или форму жизни. Будда такую форму создал.

Вернувшись к общему плану древней Индии (древней по отношению к нам, конечно), мы увидим многочисленные, разнообразные формы поздних родовых практик, целью которых было воссоединение с неким духом. Здесь необходимо заметить, что родовой человек знает только духов, неважно, будет ли это отдельно стоящее дерево или некая галактика, важно, что это дух, конкретное живое существо. При этом этот дух (дерева) и есть само дерево или, что то же самое, дерево есть дух. Представление о том, что дух живет в дереве, но отделен от него, является поздним и к родовой культуре отношения не имеет. Соответственно, представление о боге как единственном существе, порождающем весь мир (вселенную), является признаком того, что мы имеем дело уже не с родовым, а современным типом мышления.

Решающей целью поздних родовых практик является воссоединение, возобновление или вступление в общение с неким духом (энергией, силой). Здесь не важно, будет ли это темная магия взывания к духу с целью навредить кому-то, обращение к матери-земле для получения энергетического толчка или бескорыстное поклонение солнцу или ветру (как духам, конечно). Мы имеем дело со стремлением конкретного человека, воспринимающего и переживающего себя отдельным, отчужденным от неких сил (духов). Такой человек не только потерял единство с родом как сонмом существ, но и себя воспринимает и переживает одиноким, одним.

Новым в обращении Будды было то, что Будда обращался к человеку, который больше не нуждается в чьей-либо помощи и который способен сам добиться поставленной себе цели, без какого бы то ни было посредничества, помощи, дара или благословления.

Посмотрим, что сыграло ключевую роль в опыте Будды. При этом нам нет необходимости досконально знать буддийские тексты, также и тексты буддологов.  Нам достаточно общедоступных знаний о буддизме. Мы можем выбрать любой тип знания о Будде: священные буддийские тексты, сериал, или лекции Александра Пятигорского. Для корректного восприятия достаточно здравого смысла, жизненного опыта и максимально возможного отсутствия предрассудков и предположений.

Индия времен Будды уже имеет богатый опыт всевозможных практик, среди которых особое место занимает отшельничество. Для наших целей достаточно того, что отшельники разработали различные способы достижения состояний, прежде всего – просветления. Просветление, даже по своему словесному значению, связано со светом, характеризуется отсутствием, подавлением темных, как в смысле своей «низкой» или «грязной» природы, а также в силу своей невидимости, элементов (дхарм). Это состояния знания, умения, благородства, умиротворения и др. Существовало много направлений, школ и отдельных учителей, достигших различных форм просветления, имевших «культурную» ценность в обществах того времени.

Будда родился и вырос в княжеском доме и роде, с детства он испытывал участие ко всем живым существам; взрослея, он не только не забыл о своем внимании к живому, но развил его до невероятного по силе сострадания, соединявшем в себе полноту любви ко всему живому и столь же полную боль от невозможности живого преодолеть страдания. Сила его сострадания была столь велика, что он решает оставить свою прежнюю жизнь любимого принца, мужа и отца и уйти в отшельники.  Здесь важно не то, в силу каких причин внимание Будды получило такую направленность, важно то, что он решил сделать эту настройку той матрицей, которая будет определять его жизнь. Суть матрицы – разрешенное или осуществленное сострадание, помощь человечеству (всему живому) в преодолении страданий. Не в достижении просветления, не в приобретении мудрости, не в развитии сверх способностей и пр. Нет, только в преодолении природы страдания.

Щербатской подчеркивает, что в термине «страдание» важен не его обычный смысл, а смысл философский, уравнивающий жизнь и страдание, определяющий всякую жизнь как страдательный процесс. У меня для этого пока нет никаких оснований. Понятно, что достигает этим допущением Щербатской: если всякая жизнь есть страдание, то прекратить страдание можно только прекратив жизнь, аннигилировав ее. Выходит стройная, логически понятная концепция: существуют только мгновенно появляющиеся и исчезающие дхармы. Если добиться прекращение этого процесса «волнения», то прекратится страдание=жизнь. Цель йогической практики – окончательное подавление волнения дхарм. В этом и сила, и слабость концепции Щербатского.

Сила в том, что ему удалось показать буддизм как стройное, последовательное и понятное учение; слабость в том, что для этого пришлось пренебречь, казалось бы, мелочами. Например, сострадание Будды рассматривать только как сопереживание страдания, оставив в нем только переживание боли, одновременно изъяв из него его формирующую часть – полноту любви. Аннигилировать жизнь ради прекращения страдания звучит, может, и красиво для концепции, но для того, кто хоть раз, пусть ненадолго, переживал любовь к какому-нибудь, пусть ничем не примечательному существу, и неизбежно сопутствующую этой любви боль, никогда не будет рассматривать эту концепцию всерьез. Здесь я замечу, что в русской культуре, в отличие от индийской, боль полноты любви появляется не от страдания любимого, а от разделения с ним. Мы отличаемся, но не так принципиально, как представлялось буддологам.

Сострадание есть соединение любви и боли, в котором формирующей силой является любовь, а сопутствующей – боль. Поиски способа избавиться от боли, не потеряв любви. Любовь ко всему живому не аннигилирует живое, не стремится к его подавлению. Уже из этих простых замечаний, основанных на личном опыте, следует, что нам предстоит пересмотреть свои представления о просветлении, освобождении и нирване. Наша цель – как можно более полное восприятие и понимание буддизма в его наиболее существенных положениях и практиках; не создание стройных или оригинальных концепций, не возвеличивание или развенчание. Только восприятие и понимание.

Решающим для понимания предмета, каков бы он ни был, является его восприятие, точнее, максимально полное воссоздание всех особенностей предмета, его полная реконструкция. Или, что то же самое, созерцание – воссоздание взаимосвязи всех элементов предмета в их целостности. Любое предположение относительно природы созерцаемого предмета в целом или даже малейшей его части неизбежно приводит к искажению восприятия и понимания. Целостность предмета созерцается в пустоте созерцающего.

Таким образом, стремление Будды есть стремление освобождения любви от боли, стремление к полноте любви, которая по определению не является страдательной. Сострадание является страдательным только до тех пор, пока есть боль, как только устраняются причины, по которым возникает боль,  как только находится способ преодоления страданий живого, сострадание само собой превращается в любовь, полную и свободную.

Полнота любви к каждому живому существу, которое полностью освобождено от страданий – вот к чему стремится Будда (технически правильно употреблять здесь имя Сидхарта, но я буду везде писать Будда). Это стержень, матрица его стремления. Если его направленность внимания мудра, то сформируется намерение, - сила, реализующая это намерение. Посмотрим, трансформировалось ли стремление Будды в намерение или живую форму, такую, к которой, как к «амплификаторам» Мераба Мамардашвили, мог «прикоснуться», приобщиться каждый.

Переходим к одному из основных для индийской культуры и данного исследования предметов, – «мокше» или «освобождению». Не является ли представление об освобождении как окончательной аннигиляции (уничтожении, угасании и пр.) живого существа таким же предрассудком, как и представление о сострадании. Этот риторический вопрос – решающий для моего восприятия и понимания индийской культуры вообще и буддизма в частности. Стремится ли индийская культура к самоуничтожению, является ли исчезновение жизни (как минимум, людей) ее матричной целью или это заблуждение тех, кто слишком спешит строить концепции, слишком выделяет и отделяет себя от непохожих на него. Ведь и в европейской культуре можно выделить представление о первородном грехе человечества, неспособности отдельного человека спастись самому и мире как княжестве сатаны, построив на них некую апокалиптическую концепцию.

Рассматривая «освобождение» индийской культуры в большинстве знакомых мне форм, я вижу «освобождение» как выход из кармического цикла рождений и смертей, но не вижу аннигиляции, исчезновения человека (живого существа). Цикл перерождений каждого живого существа носит страдательный характер, то есть страдательным, неизбежно порождающим боль, является кармический цикл рождений и смертей живого существа, которое фактом своего рождения от и среди других существ подпадает под влияние автоматически действующих кармических сил и которое, в свою очередь, само является источником появления новых сил действия этого механизма. В этом смысле намерение Будды вполне вписывается в традиции индийской культуры, в которой освобождение представляет собой именно устранение из жизни живого существа элементов, определяющих ее страдательный характер.

Что отличает Будду? В чем новизна его «освобождения»? Что такое «нирвана?

До Будды «просветление» и «освобождение» в традициях Индии было обязательно связано с неким даром или благословением высшего существа (энергии, силы, духа). Будда же достиг просветления вне какой-либо действующей традиции, жестокой аскезы или благословения. Сам. Один. В чистоте и силе своего намерения избавить от страданий все живые существа. Путь Будды должен быть таков, чтобы по нему мог пройти каждый, кто решит его пройти. Каждый. Любой. Одни. Здесь. Сейчас.

Намерение Будды освободить от страданий все живое формирует путь, на который вступает существо, каждый шаг которого будет освобождать его от любых ограничений, вызванных страдательным элементом его жизни: ограничениями его рода и семьи, пола, возраста, образования, имущества, положения и т.д. (если это человек, у каждого живого существа свои ограничения). На благородный путь может вступить любой: мужчина и женщина, ребенок и старик, богатый и бедный, князь и крестьянин, - независимо от своего прошлого. Важно только одно – твердое решение освобождения.

Произведенный Буддой прорыв был невероятно отважен: найти путь, на который может вступить каждый, для индийской культуры почти невозможен, ведь Будда предлагает путь освобождения от автоматического действия кармических сил в течение этой жизни этого человека.

Вызов вызовов.