Проза

В последний раз я увидел Женьку в дирекции. Стояла рядом с секретаршей.
В теплой шубке (зима), с открытой головой – без шапки, без платка.
Всегда так ходила.

– А Женя от нас уходит, – сказала секретарша. – Вот я ее телефон
записываю.

– А мне телефон дашь? – спросил я.

Женька молча на меня посмотрела. Потом кивнула:

– Запиши.

Мы познакомились здесь же, в дирекции. Невысокая, худенькая девушка
стояла у раковины и мыла посуду. Светлые волосы, нежное лицо.
Рядом – стул с подносом, туда она ставила чистые чашки.

– Давай помогу.

Взял поднос и отнес в конференц-зал. Там шкаф с посудой.

Потом вернулся.

– А ты знаешь, что у тебя фамилия, как у последней возлюбленной
Маяковского? Тебе это говорили?

– Говорили, – кивнула она.

– А не спрашивали: почему ты его убила?

Девушка польщено улыбнулась.

Мокрая жесть крыши. Снег падал на нее и сразу таял. Словно крыша
живая.

«А на Женьке тает?». Скосил на нее глаза. Но Женька уже накинула
на голову капюшон. Снег шел густой.

– Никого нет… – сказала она.

Мы стояли у чердачного козырька – деревянной будки посреди крыши.
Окно выбито. Через него и выбрались наружу.

– А кто должен?

– Ну я же тебе рассказывала: мы собирались здесь, говорили о Писателе,
стихи читали. Я тебе показать хотела.

– Спасибо!

– Не за что.

Женька отвернулась и пошла по крыше прямо под густой снег, потом
остановилась, подняла лицо кверху и что-то выкрикнула. Имя какое-то.
Капюшон откинулся… Волосы у нее были мокрые.

Я подошел и взял ее за руку:

– Пойдем, простудишься.

– Ты, как мой муж… – тихо сказала Женька. Но пошла за мной.

Чердак. Какие-то доски, ржавое железо, мелкие камушки под ногами,
черные, как угли.

Женька высвободила руку:

– Пусти, волосы поправлю.

С чердака в подъезд, лестница вниз, шесть этажей. Стены в рисунках
и надписях. Цветные. Когда поднимались, хотел рассмотреть, но
Женька торопила: «Пошли скорей, стемнеет!».

И стемнело. Уже полумрак. Женька шла впереди, руки она держала
в карманах.

– А где жил Писатель? – спросил я.

Она обернулась:

– Там, наверху… Мы уже прошли. Хочешь посмотреть?

– Ладно, потом.

Мы вышли во двор. Арка на улицу. Машины мелькают.

Женька повернулась ко мне:

– Я пойду? Мне еще на работу нужно.

– Я тебя провожу.

Она кивнула:

– Хорошо.

Женька работала у переводчиц. Печатала для них, отправляла почту.
И мыла посуду после иностранцев.

Снег прекратился, и Женька тут же сбросила капюшон куртки.

– Простудишься, – сказал я.

Покачала головой:

– Нет, не простужусь.

Небо хмурилось. В тяжелых тучах. А снега не было. Фонари зажгли.

Женька шла на работу – что-то допечатывать.

– А ты в зоопарке кто? – спросила, пока шли.

– Перевозчик животных.

– Что это?

– Животных вожу, в другие страны отправляю, в зоопарки.

– И сам с ними ездишь?

– Нет, только до аэропорта. Бумаги там оформляю. А в другие страны
– директор ездит.

– Плохо, – сказала Женька.

– Конечно, плохо.

И была еще встреча.

Мы стояли у пруда, рядом с дирекцией. Зима, а вода не замерзла
– компрессор работает. Птицы плавают. Утки и два черных лебедя.
Совсем рядом с нами. Здесь в воду корм высыпали.

Утки громко кричали, подбирая зерно. Некоторые ныряли. Нырки.
Лебеди, опустив головы в воду, вылавливали размокшие зерна.

– Как их много! – Женька показала на уток.

– А они только до весны. Скоро улетят.

– Я тоже наверно скоро уйду, – вздохнула девушка.

– Почему?

– Да Маринка из декрета выходит. А я на ее ставке. Придется уходить.

– Договорись где-нибудь еще в зоопарке.

Покачала головой:

– Не возьмут. Переводчицы везде обо мне рассказали – какая я плохая,
ленивая, работать не хочу.

– Чего они так?

– Им не нравится, что ты ко мне ходишь. Аж перекашиваются.

Я вспомнил, как недовольно смотрела на меня сегодня переводчица,
полная женщина в очках, когда я зашел за Женькой.

– Значит, я виноват?

Женька кивнула.

– Теперь ищи мне работу.

– Но я ничего не знаю… Сам здесь сижу. Никуда не могу уйти.

Улыбнулась:

– Испугался? Успокойся. Ничего не надо.

Она стояла, облокотившись об ограду (железная сетка, сверху перилки),
и смотрела на птиц. Потом вдруг спросила:

– А лебеди весной тоже улетают?

– Нет, – ответил я, – они не могут. У них крылья подрезаны.

– А кто у тебя крылья подрезал? – тут же спросила Женька.

– Сравниваешь меня с лебедем?

Помотала головой:

– А разве только лебедям крылья режут?

– Нет.

– Кому еще?

– Ну, пеликанам, бакланам…

– Баклан, – сказала Женька.

– Женька…

– Что?

Я обнял ее.

– Не надо, – сказала она.

– Почему?

– Я мужа люблю.

– А со мной зачем?

Пожала плечами.

Мимо проходили какие-то люди, и Женька высвободилась.

– Подожди, не уходи, – попросила она. – Расскажи что-нибудь.

И добавила:

– Не хочу на работу – печатать заставят.

Пруд, а рядом дирекция. Желтое здание с коричневой дверью. Лестница
наверх, и там, в одной из комнат, Женька и сидит вместе с переводчицами.
А под ними, внизу, топчутся в загонах антилопы. И раз в год заведующий
секцией ходит к ним с большими ножницами – копыта стричь.

– О чем рассказать?

– Ну хоть о Маринке. Правда у нее муж погиб?

– Правда. Его змея укусила. Откачать не смогли. А через три дня
Маринка мальчика родила.

Женька сделала огорченное лицо, но думала о чем-то своем. На воду
смотрела.

– Еще расскажи…

– Могу с подробностями.

– О чем?

– Ну, про гибель.

Покачала головой:

– Не надо. Про что-нибудь смешное расскажи.

Смешное?

– Про слоненка слышала?

– Нет…

– Недавно родился. Никто не ждал, по слонихе-то незаметно. И вдруг
– слоненок. Сашка-сторожил смешно рассказывал: «Утром рабочие
пришли навоз забирать, а там слон стоит!».

– А можно на него посмотреть? – спросила Женька.

– На Сашку?

– Нет! На слоненка.

– Можно.

– А нас пустят?

– Конечно.

– Какой он сильный! – сказала Женька с восхищением.

Не слоненок. Женька у клетки с тигром остановилась. Толстые лапы,
полосатый хвост. И по бокам тоже полосы.

– А почему он так ходит? – спросила она.

Тигр, не останавливаясь, двигался вдоль решетки. Доходил до конца
и тут же обратно. И опять.

– Замкнутое пространство, – объяснил я. – Человек в тюрьме тоже
так ходит – взад-вперед. Ленин, говорят, целую дорожку протоптал.

Женька удивленно на меня посмотрела.

– Сейчас спросишь: а кто это такой?

– Нет, я знаю. Только откуда у него в камере ковер был, чтобы
дорожку…

– Ну, значит, в Смольном или Кремле протоптал! Не важно.

– Или в снегу, – добавила Женька.

Я кивнул:

– Ага.

Мы шли сюда по снежной дорожке, по бокам – сугробы, дворники лопатами
навалили, когда расчищали.

Женька подошла ближе к клетке и, глядя на тигра, ласково произнесла:

– Та-а-йга, та-а-йга.

– Что это?

– Тигр по-английски. Переводчицы научили.

И грустно добавила:

– Ленин из тюрьмы вышел, а тайга – никогда.

– Что поделаешь, – сказал я.

Со всех сторон сквозь решетки (стальные прутья в ряд) к нам тянулись
хоботы. А мы посередине, в узком проходе между загонами слоновника.
Больше – никого. Только слоны у самых решеток. Уши-лопухи и длинные
хоботы, словно трубки от противогазов, тянутся к нам.

– Потрогай их. Не бойся! – сказал я Женьке.

Девушка протянула руку и осторожно погладила слона по хоботу.

– Теплый, – сказала она, – и шершавый.

И повернулась ко мне:

– А ты?

– Господи! Тысячу раз!

И я сжал хобот всей рукой, но тот вывернулся из моей ладони и
опять потянулся ко мне. Словно просил что-то.

– Думают, мы им что-нибудь вкусное принесли, – сказал я Женьке.

– Вкусное?

– Ну, фрукты, бананы…

– А им не дают?

– Сеном их кормят

Я кивнул на тюки сена, лежавшие перед входом, у высоких дверей,
створки полуоткрыты. Через них мы вошли.

– И все?

– Еще картошка и хлеб. Из булочной возят, тот, что не раскупили.

– А если раскупили?

– Значит, ничего.

– А фрукты – слоненку дают. Вон он.

Я показал на соседний загон.

Напротив решетки, у бетонной стены, стоял маленький слоненок.
Тоненький хобот свисал до земли. Рядом – большой слон. Его мать.
Слоненок – под ней, прямо под животом. Как маленькая матрешка
внутри большой.

– Какой маленький! – удивилась Женька. – Как игрушечный.

И оглянулась на меня:

– А другие слоны у него фрукты не отбирают?

– Не знаю… Да не должны…

Женька улыбаясь смотрела на меня.

Подошел еще один слон и совсем загородил слоненка.

– Посмотреть не дали! – огорченно сказала Женька.

– Так и будет стоять?

– Пока не уйдем.

– Ну так пойдем! – сказала она и перешла к следующему загону.

– Почему пустой?

– Здесь человека раздавили.

Пустой загон, дверца приоткрыта, в углу кучка гнилой соломы.

Подстилку сгребли и не убрали.

Женька молча на меня смотрела.

– Здесь работал один, Володя его звали. Приветливый, руку всегда
тянул, поздороваться. У него привычка была – на ночь у слонов
оставаться. В загоне спал. Много раз. Говорил: слоны – мои друзья.
Ничего не будет.

Утром его нашли с раздавленной грудью. И слоны в другом конце
загона собрались. Молчат. Так-то они обычно по утрам трубят, служителей
встречают, а тут ни звука.

Володей его звали. Улыбался всегда.

– Господи, и что тебя все тянет какие-то гадости рассказывать!
– воскликнула Женька.

– Почему гадости? Человек погиб.

– Ну, ужасы, – поправилась она.

– У тебя все истории плохо кончаются. Неужели все должны?

– Почему? Сережа жив остался.

– А с ним что?

– Ребра поломал. Его слон о стенку швырнул. Когда он у него в
загоне убирался.

– Зачем же он к нему зашел?

– Тоже наверно другом считал.

Женька молчала и я продолжил, чтобы хоть что-то сказать:

– Сейчас он в Испании работает. Сережа. В Мадридском зоопарке.
Его туда в командировку послали, а он остался.

– Я бы тоже осталась, – вздохнула Женька.

– Хочешь уехать?

Кивнула.

– Что ж не едешь?

– Муж не хочет.

– Муж, муж, объелся груш!

Я прижал ее к решетке и наконец-то поцеловал. А сзади, из вольеры
напротив, к нам тянули свои хоботы слоны…

Женька сказала:

– Слоны смотрят. Не хочу при них…

– Стесняешься их?

Не ответила. Повернулась спиной:

– Куртку отряхни. Решетка наверно грязная.

Я несколько раз провел ладонью по куртке.

– Чистая.

– Пойдем, – сказала Женька.

Опять мимо вольеры со слоненком. Теперь его никто не загораживал.
Один стоял у стены.

– Точно, как игрушечный, – повторила Женька.

– У меня в детстве такие на пианино стояли, – сказал я.

Женька искоса на меня взглянула:

– Первый раз что-то о себе рассказал! Почему ты никогда о себе
не рассказываешь? Расскажи!

Я покачал головой:

– Лучше о слонах.

– Ага, одни ужасы.

Вышли в раскрытую дверь. Уже темно. Сумерки. С горки вниз. (Слоновник
на горке). Скользкий снег. По пустым дорожкам между вольер шли
к дирекции. Держались за руки.

Через неделю Женька ушла.

– Телефон дашь?

– Запиши.

Я позвонил ей. Никто не ответил. Ни голоса, ни гудков. Снова и
снова звонил – то же самое. В справочной сказали: номер неправильный.

У переводчиц ее телефона не оказалось. («Нет, не оставила»). У
секретарши такой же. Вместе записывали.

В какую-то фирму она ушла. Совместное предприятие.

Искать не стал. Если не хочет.

Потом говорили, что и оттуда, из фирмы, она ушла. Почему, отчего,
неизвестно. «Плохо работала», – сказали переводчицы. Им-то откуда
знать?

Больше я о Женьке ничего не слышал.

Не слышали о ней и ребята. Не собирался расспрашивать. Просто,
в разговоре вырвалось:

– У меня знакомая была, тоже к вам ходила.

– А как ее звали?

– Да давно это было, четыре года прошло.

– Все равно!

– Женя…

– Нет, а как ее прозвище? У нас как звали?

– Не знаю, не сказала.

– Без прозвища не можем…

Пожал плечами: я и не просил.

Снова на крыше. Там, где мы с Женькой были. Когда снег падал.

Никого не было. Сейчас есть. Ребята, с которыми говорю.

– Кто она тебе?

– Знакомая.

Парень в бейсболке поинтересовался. У других длинные волосы,

у этого бейсболка.

Отошел от них.

Случайно занесло. Пиво пили, здесь продолжили. На корточках у
кирпичной трубы. Печное отопление. До войны строили.

Хмель в голове. Никак не проходит.

Подошел к краю крыши. Барьерчик из белого камня. Встал на него,
заглянул вниз. Было не страшно. Было все равно.

Крошечные машины, черный асфальт (недавно уложили). По асфальту
белые полосы.

Через дорогу – зоопарк. Башенки ворот как раз подо мной. А за
ними пруд, дирекция. Чуть голову поднять – увижу. Не хочу.

Пошел назад, к ребятам.

Две девочки появились. Вылезли из чердачного окошка. С ними какой-то
парень в светлой куртке. А девочки в шортах. (Начало мая. Тепло,
как летом).

– Он из Питера, – кивнули на парня. – Просил Дом показать. На
Арбате познакомились.

Девочек угостили пивом.

– А мы сегодня еще на уроках были, – похвастались они.

– Какой класс? – спросил я.

– Девятый.

– Ты где работаешь? – спросил парень в светлой куртке.

Рядом со мной сидел. То молчал, уставившись куда-то вдаль. Спиной
к трубе привалился. Теперь вдруг разговорился.

– Здесь, в зоопарке.

– А я из Питера…

– Знаю.

– Движение регулирую.

– В милиции, что ли?

– Да.

И продолжал:

– Сутками на ногах. Напряжение бешеное! Кажется, все, больше не
выдержу. А на другой день все снова. Сил моих нет!

– Так уходи.

– Не могу. Крылья у меня подрезаны!

Я улыбнулся:

– Баклан.

– Кто баклан? – обиделся парень.

– Я. Так меня одна знакомая называла. Утка перелетная.