Литературная критика

 

Алексей Александрович Просветов

(1941-1992)

 

 

 

Человек он был очень и очень талантливый, одаренный. Со своим мнением, идущим вразрез с мнением многих. И всегда говорил правду о творчестве тех, кто его окружал. Самую нелицеприятную. Чем и нажил себе много врагов. При этом Алексей Просветов был очень незащищенным, ранимым. К сожалению, судьба многих таких людей – ранняя смерть. В пятьдесят один год Алексея Александровича Просветова не стало.

А родился он в Москве, 23 июня 1941 года, на следующий день после начала войны. Отец был в армии и пропал без вести в первые же дни. Алексей не смог ничего о нем найти – искал, когда вырос.

– Да в архивах все перепутано, не поймешь, где какие части были, – рассказывал он.

А мать, она работала на военном заводе, вскоре арестовали по ложному обвинению. Присудили десять лет лагерей с конфискацией имущества. А поскольку конфисковывать было нечего, забрали обручальное кольцо…

Первые годы мальчик жил у родственников на Бауманской. Из той поры Просветов вспоминал, как водил слепого пианиста в Политехнический музей (видимо, соседа по дому). Тот исполнял там концерты.

А еще  – елку в Кремле, в зиму с 52-го на 53-й. Кто-то из родственников достал мальчику приглашение. И ему показалось, что он видел там Сталина.

– Невысокий такой… Подошел к нам, когда мы хоровод вокруг елки водили. Постоял молча. Потом сказал: «Танцуйте, дети». И ушел. Полной уверенности нет. Полутемно было. Только огни елки. Но – похож.

Об этой встрече у Алексея Александровича было стихотворение. Его еще предстоит найти.

И Просветов всю жизнь не верил в злодейство Сталина.

«Не мог он иначе. Не мог!» – говорил он. И – «Обманывали его! Те, кто вокруг… Сами все творили, а когда умер – на него свалили.

Казалось бы, я первый против него должен быть. У меня мать ни за что сидела… А я не верю. Обманывали его.

Он сыном своим пожертвовал, когда на Паулюса обменять предлагали. Сыном!

Не мог такой человек!»

Отца он никогда не видел. Но был Сталин. Близкий и родной. Отец для всех. И для маленького мальчика-сироты, Леши Просветова. Отец.

Поэтому и не верил в его вину. Обманывали…

Потом был детский дом. И бабушка, которая забрала Алексея к себе в деревню. С ней он оставался, пока не вернулась из лагерей мать. Вся семья поселилась в поселке Мамонтовка, неподалеку от подмосковного города Пушкино. Мать повторно вышла замуж, родила ему маленького брата и сестру.

Алексей вырос, стал работать в Пушкинской районной газете. Публиковал там статьи, очерки. И первые свои стихи. С ними он и пришел в конце пятидесятых в «Магистраль» – литобъединение при ЦДКЖ (Центральный дом культуры железнодорожников).

Там его стихи разбирали и оценивали такие мастера, как Евгений Винокуров, Николай Старшинов. Познакомился он и с Михаилом Светловым, его приглашали в «Магистраль» читать свои стихи.

– Он уже тогда сильно пил, – рассказывал Просветов. – И писать бросил. Совсем. Потом у него деньги кончились. А ему сказали – напишешь, заплатим. А так – ничего. И пошло: напишет, дают деньги. Опять напишет, еще платят. Не пишет, значит, ничего. И Светлов, нехотя, через силу, снова начал писать. Сначала понемногу, а потом втянулся. И, может, вернулся бы в большую поэзию. Но тут – болезнь.

Знакомство со Светловым было недолгим, шапочным. А вот Наума Коржавина (которого, так или иначе, упоминали в своих произведениях многие писатели, от Бондарева с Тендряковым до Солоухина) Просветов знал хорошо. Всегда тепло о нем вспоминал. И даже собирался писать ему в Америку в конце восьмидесятых. Кто-то из общих знакомых дал ему калифорнийский адрес Коржавина.

В те же годы Алексей Просветов посылал свои стихи в Литературный институт. И несколько раз ему приходили извещения, что он прошел творческий конкурс. Приглашали сдавать экзамены. Но Алексей не мог все бросить и пойти учиться. На нем семья: мать с маленькими братом и сестрой, бабушка.

В начале шестидесятых Алексея призвали в армию. Три года в Азербайджане. Освоил профессию фельдшера.

А еще, приводил назад солдат-перебежчиков, которые пытались уйти в Иран.

– Иранцам они на фиг не нужны были. Их пограничники прижмут такого автоматными очередями к нейтральной полосе и нашим сигналят: «Забирайте!» Я и шел на ту сторону уговаривать. А тому, кто бежал, все равно деваться некуда… Сдавались. Так обратно перебежчиков и приводил.

– А вообще, ничего страшного в армейской жизни, казарме я не видел. Для меня это было как продолжение детского дома. Такой же уклад.

Вернулся из армии и на следующий день уже на работу.

– Это сейчас дембель гуляют, а тогда нет. Пришел – работай.

И Просветов опять – в районной газете. Вскоре он чудом избежал гибели в страшной катастрофе 17 июня 1966 года.

Переполненный автобус – люди ехали на работу – опрокинулся в пруд. Рядом с железнодорожной станцией Мамонтовка. Погибли почти все пассажиры – 84 человека. Захлебнулись. И Алексей должен был быть с ними. Все его друзья в этом автобусе ехали. Звали его, махали руками:

– Лешка, поехали с нами!

А он о чем-то заговорился со знакомым на остановке.

– Да ладно, ребята, я на следующем.

Когда приехал на станцию (и двадцати минут не прошло), увидел пруд, и четыре колеса из него торчат. И на днище опрокинувшегося автобуса сидят водитель и кондуктор. А все его друзья, с кем рос, учился, на танцы ходил – там.

В редакцию газеты Алексей пришел только в середине дня, а там уже деньги собрали – на его похороны.

Не его, он сам хоронил погибших, три дня могилы копали.

– И вот заиграла музыка, и понесли их, молодых, красивых… Потом я несколько дней ничего не помнил, – рассказывал Просветов.

Впоследствии, кем он только не работал: журналистом в «районках», на областном радио, ответственным секретарем Общества охраны памятников, следователем в милиции, воспитателем в общежитии ПТУ.

Последние годы трудился в Метрострое.

– Это я специально сделал, – объяснял Просветов, – чтобы на десять лет раньше на пенсию выйти. Подземный стаж.

Да, вышел на пенсию в пятьдесят, умер в пятьдесят один. Недолго он этой пенсией пользовался…

А еще Просветов руководил литературным объединением в Пушкино.

Девяносто девять процентов из того, что я приносил в литобъединение, Просветов отвергал после жесткой критики.

– Зачем же ты к нему ходишь? – спрашивали меня.

– Да потому что один процент он принимает!

Как же мне сейчас не хватает его критики, его разбора! Оценки Алексея Александровича не давали расслабиться, писать кое-как, заставляли работать на пределе. И иногда получалось, Просветов не отвергал.

Порой с тревогой думаю – а что бы он сказал о том, что сейчас пишу… Набрался бы у меня хоть один процент?

– Не что, а – как! Не пересказ, а – показ, – учил он. – И выражено предметно, в деталях и красках, в картинках.

 

– Логика должна быть в повествовании – это главное; и что хотел сказать автор. Его отношение к тому, что он пишет. Неравнодушие. Равнодушный человек никогда ничего не напишет – стоящего не напишет.

Казалось бы, прописные истины. Но, похоже, многие из современных авторов их не знают…

Просветов говорил, что, может, напишет когда-нибудь учебник о литературном мастерстве.

– Вот соберусь и напишу!

Не собрался.

У меня никак не ладилось с описаниями. И Алексей Александрович посоветовал – «А ты посмотри на что-нибудь, на какой-то предмет, дерево, облако, на что угодно, и представь: а на что похоже, на что-то иное, чем видишь».

Представлял... Долго ничего не получалось. И вдруг – пошло. Образы, картинки…

– Так, эта претензия к тебе снимается, – сказал Просветов, когда я принес написанное. – Давай дальше.

Еще он говорил:

– Пиши, работай. Нельзя расслабляться, останавливаться. Как бы ни было трудно. Это я вам всем повторял и буду повторять.

– Я сам приезжаю с работы и сажусь писать. Это – моя вторая смена. Каждый день у меня две смены.

И еще:

– Хочешь постичь душу любого народа, читай его сказки. Там – все.

– А о чем писать, – советовал он, – да возьми десять заповедей из Библии – там все есть: как должно быть, и как не должно. Соблюдение этих заповедей и отступление от них – вся литература на этом стоит. Не убий, не прелюбодействуй, не лги – это же содержание всех книг.

– Причем читают больше про тех, кто отступает. Возьми у Толстого, кто такая Катюша Маслова? – проститутка, а Анна Каренина? – неверная жена. А у Достоевского, кто Раскольников? – убийца.

Положительные, без сучка и задоринки, читателям не интересны. И Толстой с Достоевским этот секрет знали.

Алексей Александрович говорил о заповедях, но сам верующим не был, скептически относился к религии.

Строчки из его стихотворения: «Нам вдвоем на небе не ужиться, – Знает, старый, вот и не зовет».

Потом все же позвал…

Алексей Просветов был знаком с Александром Менем. Встречал его в Пушкино, где священник служил настоятелем в Сретенской церкви. Уговаривал его написать воспоминания о знаменитых людях, которых крестил (вроде бы, и Галича в их числе). Мень отнекивался:

– Да давно было, о многом не помню.

Но обещал подумать. А потом Меня убили…

Просветов присутствовал на его похоронах, и потом говорил, что убийца был там.

– Я его почувствовал. Этот человек приходил. Кто, пока не знаю.

Может, и узнал бы. Но через два года не стало и Алексея Александровича. А убийцу Александра Меня так и не нашли.

В середине восьмидесятых годов творчеством Алексея Просветова заинтересовался поэт Игорь Кобзев, автор поэтического перевода «Слова о полку Игореве». У него была дача недалеко от Пушкино. (В шутку называл ее АнтиПеределкино). Кобзев приглашал Просветова в музей декоративного искусства (так называемый «музей на Делегатской»), где проводил свои мероприятия. И, видимо, собирался предложить его стихи для публикации в каких-то изданиях. Но в мае 1986 года Игоря Кобзева не стало.

– Стоит кому-нибудь заинтересоваться моими стихами – и он уходит, – с горечью тогда говорил Алексей Александрович.

– А ведь в шестидесятые, – вспоминал он, – предлагали мне публиковаться в «Дне Поэзии». – «Давай, мы тебе шесть страниц выделяем». А я отказался – «Да вы что, ребята, да нет у меня пока ничего значительного, достойного, чтобы в ТАКОМ альманахе печататься». Сейчас, может и есть, да больше не предлагают.

В восьмидесятые годы он посылал свои стихи в «День Поэзии», где сидели уже совсем другие люди. Отказ.

В дни неудач Просветов говорил:  «Ну хоть стихи у меня идут. Хоть это у меня осталось».

И еще он говорил:

– Не важно, опубликовали тебя или нет. Главное – если ты написал что-то стоящее. А это – с тобой, никуда не денется! А остальное – будет! Рано или поздно…

В декабре 1988 года зам. главного редактора «Нового Мира» Феодосий Видрашку опубликовал несколько стихотворений Алексея Просветова в своем очерке о метростроевцах. Ждали, что в журнале последует отдельная публикация и других стихов поэта. – Ничего не последовало. Видрашку просто использовал стихи Просветова как деталь для своего очерка. И все.

Потом в судьбе Алексея Просветова появилось издательство «Талицы», с которым он стал сотрудничать. Располагалось оно в одноименном подмосковном поселке, а руководил им писатель и журналист Василий Тишков. Под издательство выделили старинную усадьбу, отдали в аренду.

Просветов входил в редакционный совет, участвовал в обсуждениях.

– Порой сижу и думаю, где мой крест и клобук? – говорил он после обсуждений на церковную тематику.

Один из руководителей издательства поделился с ним планами – а вот возьмет с заброшенного неподалеку кладбища надгробный камень (понравился ему) и поставит во дворе издательства.

– И после этого ты говоришь, что ты – русский?! – сказал ему Просветов.

Потом заявил:

– Не могу я с ними работать! Не мое это!

И ушел.

Только и успел добиться исключения из редакционных планов нескольких книг графоманов и плагиаторов. И – учредить и зарегистрировать журнал «Игрушечка». Был когда-то такой журнал для детей в девятнадцатом веке. Просветов его возродил, и имя – «Игрушечка» – благодаря ему вспомнили.

Журнал этот потом почти все девяностые годы выходил под названием «Новая Игрушечка». Возглавил его совсем другой человек.

В начале девяностых Алексей Просветов хотел создать свое издательство. Печатать книги, выпускать журналы. Нашлись спонсоры, велись переговоры с типографией, художниками-иллюстраторами.

С ним хотел встретиться атташе по культуре из посольства Латвии, обсудить совместные проекты. Просветова знали в этой прибалтийской стране, поскольку он много переводил известного латвийского поэта Бриедиса.

Были планы, замыслы… Все оборвала внезапная смерть Алексея Александровича Просветова 6 декабря 1992 года.

Долгие годы о Просветове никто не вспоминал. Автор этих строк и сам лишь недавно начал собирать его произведения – после того как не обнаружил в Интернете ни единого упоминания о нем. Словно и не было такого поэта.

Почти одновременно со мной Алексеем Просветовым заинтересовалась председатель московского областного отделения ВООПИиК Алла Алексеевна Громинова. (Просветов когда-то работал ответственным секретарем районного общества охраны памятников.) Она обнаружила в архиве его заметки, стихи. Стала о нем расспрашивать – никто не помнит.

– И трех десятилетий не прошло, а человека уже забыли, – сетовала она.

Алла Громинова через местную газету призвала откликнуться тех, кто хоть что-то знает о Просветове.

Откликнулся я. Мы встретились, и я рассказал все, что знал об Алексее Александровиче, передал материалы о нем.

Усилиями Аллы Алексеевны 19 января 2019 года в Пушкино был устроен вечер памяти Алексея Александровича Просветова.  Артисты театра читали его стихи, прозу. Участники литобъединения, которое он возглавлял, поделились воспоминаниями о нем.

Имя и творчество несправедливо забытого поэта стало возвращаться из небытия.

 

Вспоминаю, каким увидел его первый раз. Крепко сбитый мужчина с острым взглядом. Взгляд – словно насквозь просвечивал. Просветов…