Проза

– Пиво будешь? – спросил Боря, протягивая жестяную банку. – Мне с собой в дорогу дали.

Банка с абсолютно гладкой крышкой, только с краю пупырышек.

– А клапан где?

– А что, так не открыть? – забеспокоился он.

Я молча вернул ему банку.

Мы в аэропорту (в зале прилета), ждем Борин багаж. Там утки у него. К нам в зоопарк везет. Диск крутится, и на него на транспортере съезжают чемоданы. А вот и два деревянных ящика вплыли – это наши. Подхватили их и – к выходу.

Боря шел медленно, прихрамывал (раньше вроде не было). Грузный. И лицо раскраснелось.

С ящиками в руках вышли на улицу. Солнце в глаза. Лето. Лицо Бори стало еще краснее.

– На чем поедем? – спросил он.

– А вон грузовик, – кивнул я в сторону стоянки перед аэропортом.

Водитель из кабины не вылез. Только в заднее окошко взглянул, когда я в кузов спрыгнул. И сразу отвернулся. Боря сам подал мне ящики. Сверху, в щели между досок головы уток видны. Белые.

Можно ехать. Я оглянулся на аэропорт. Надо бы еще на склад зайти… Там ястреба ждут. Из Германии. Но их часа четыре в таможне оформлять. А директор просил: «Ты Борю поскорее привези (они друзья, вместе работали). Я на тебя рассчитываю!» И рукой по плечу хлопнул.

Завтра получу. Ничего с ними не случится.

Залезли в кабину и поехали. Боря сидел посередине, и его коленку задевал рычаг, когда водитель скорость переключал. Он старался отодвинуться и придавливал меня к дверце. Располнел Боря.

– А хромаешь давно? – спросил я.

– Давно, – ответил он, не поворачивая головы.

Год всего не виделись. Давно!

Повернули на центральный проспект, и нас остановили – здесь нельзя грузовым.

Водитель стоял рядом с машиной и что-то объяснял гаишнику. А тот только головой качал.

– Я бы вышел, помог ему, – сказал Боря, – да у меня денег нет. – И посмотрел на меня.

– А ты банку с пивом дай, – предложил я.

Боря промолчал.

Вернулся водитель:

– Права забрали, – пожаловался он. – Я просил, а он ни в какую… – начал рассказывать.

– Поехали, – сказал я.

 

 

– А где ястреба? – спросил директор на следующий день.

– Вы же сами просили…

– Не привез? Так, – сказал директор, – если хоть один ястреб погибнет, я тебя – уволю! – Последние слова он выкрикнул.

– Сейчас поеду, а кричать на меня не надо.

– Да ты знаешь кто? Ты – никто!

– Не надо на меня кричать!

– Угу, – ответил директор. Повернулся и пошел. Живот у него через ремень свисал.

Коридор дирекции. Деревянные панели по стенам.

 

– Поезжай скорее, – просил замдиректора (через минуту из приемной выскочил; она в конце коридора, туда директор зашел), – он и меня уволить обещал. Если сдохнут.

– Он Борю просил привезти скорее…

– Тебе не надо было ему на глаза попадаться, – сказал заместитель.

– Думаешь, директор знает, что ястребов нужно несколько часов оформлять? Он считает, тебе только на склад надо зайти и забрать их. По дороге захватить. А раз не захватил, значит, поленился. Специально подыхать оставил.

– Да ничего с ними не случится.

– Ты их привези.

– А почему одних и тех же в пятый раз присылают? – спросил я. – Неделю у нас постоят, и я их обратно в Германию отправляю. А потом этих же опять присылают, и я их снова получаю. В пятый раз!

– Это не наше дело, – ответил заместитель. – Ты – езжай

.

 

Посреди гаража стоял водитель и плакал. Рядом с ним невысокая женщина в сером платье – помощник директора по хозчасти. Что-то говорила. Успокаивала. Потом отвернулась и пошла из гаража. Мне навстречу.

– Чего это с ним? – спросил я.

– Какое-то затемнение в легких нашли, – ответила женщина. – С утра ходит и плачет.

И добавила:

– Я еще должна всяким сопли утирать! – Дальше пошла.

Год назад у нее умер отец, и она плакала в дирекции. Никак успокоить не могли. Я подошел к ней и приобнял за плечи. Она прижалась ко мне, словно ребенок утешения искал.

Водитель – Рамиз. Он корма возит.

 

 

В аэропорту перед таможенной стойкой толпа народа. Я пошел без очереди. «У меня ястреба. Живые».

– А меня это волнует?! – белобрысый парень в сандалетах на босу ногу загородил дорогу. – Я здесь три часа отстоял! А ты!..

–  Ну ударь, ударь… – предложил я.

Мы долго, в упор, смотрели друг на друга, а потом он отвел глаза… Я просунул документы в окошко таможеннику.

 

– Что ж вы так долго, – сказали мне на складе, когда я туда после таможни пришел, – им же, наверно, пить хотелось!

– Не хотелось.

Фанерный ящик. Дырочки в ряд на крышке и по бокам – чтобы дышали. А внутри ястреба.

– Какие они? – спросила кладовщица.

– У них серые полоски поперек груди, – ответил я. – Оперение такое.

Взял ящик и пошел к выходу, там еще один таможенник – будет досматривать.

 

– Открывать нельзя, вылетят.

 – Тогда будем просвечивать, – сказал таможенник.

– А это не опасно?

– Как сказать… – пожал он плечами.

Две недели назад его напарник говорил, что не опасно, даже фотопленку не засвечивает. Кто из них врет?

– Просвечивайте, – сказал я.

 

Ворота склада распахнуты. Я вышел наружу и зажмурил глаза… На складе сумрак, все освещают лампы под потолком, а здесь – солнце. Ящик у меня в руках. Я отдал его водителю (не вчерашнему, другому):

– Отвези их поскорей! Они второй день на складе – могут подохнуть.

– Хорошо, – сказал водитель и уехал. А я остался. Мне еще змей отправлять.

 

 

– Живы! – сказал заместитель на следующий день, увидев меня в коридоре дирекции.

– Живой, – ответил я. Показалось, это он обо мне спрашивает.

– Ястреба живы! – повторил заместитель. И добавил:

– Везучий ты! Не уволит.

– А уволил бы?

Кивнул:

– И тебя, и меня. Он свое слово держит: и в хорошем, и в плохом. Как каток, может человека раздавить, – сказал заместитель с уважением.

– А может, это и к лучшему, если бы уволил?

– Ну нет! – сказал он. – Я здесь родился, здесь и помру!

Помирай.

 

– А правда, что хозяина ястребов, которых нам присылают, в международный розыск объявляли? – спросил я у переводчиц. Они в конференц-зале сидели. Длинный стол вдоль стены.

– Не надо распускать слухи! – воскликнула одна из них, полненькая девушка в очках.

– Это всего один раз было. И сейчас его никто не ищет. Не надо распускать слухи! – повторила она.

– Не буду, не буду…, – сказал я и пошел к выходу.

– Подожди, – окликнула она меня уже совсем другим голосом. – Ты ведь завтра в аэропорт едешь?

– Еду.

– Захватишь меня по дороге?

– Хорошо.

 

Около дирекции встретил водителя, который ястребов вез.

– Ну как вчера, нормально?

– Нормально, – ответил он. – Я перед зоопарком еще на заправку заехал. Бензином заправился.

Заправка – это крюк в два часа. Быстрее просил… Я ничего ему не сказал.

 

 

– Я тебя что спросить хотела, – сказала переводчица на другой день, когда мы ехали в аэропорт. – Ты ведь с Ленкой переписываешься?

– Переписываюсь.

– Принеси что-нибудь почитать, что она об Америке пишет?

– У меня с собой есть.

– Дай, пожалуйста! Если там, конечно, ничего личного…

– Ничего.

Она читала, держа листок бумаги близко к глазам. Потом опустила руку:

– Какое ностальгическое письмо…

Посмотрела на меня:

– А ты уехать не хочешь?

– Нет.

– А я хочу, – тихо сказала она.

– Ностальгия не пугает?

– Нет. Я все про нее знаю.

Через год она уехала. На работу устроилась. Ее начальница каждый раз, когда она в туалет выходит, включает таймер…

Про ностальгию переводчица знала, про таймер – нет.

 

 

 

На следующий день я вез Борю обратно в аэропорт.

– Чего так быстро, Боря?

– Надо. Ждут меня, – ответил он.

Кто тебя ждет?.. Ты один, Боря.

– Ты чего такой нервный? – вдруг спросил он.

(Я что, вслух сказал?)

– Да нет, я спокойный.

– Непохоже.

И дальше всю дорогу он молчал.

– Директора-то хоть видел? – спросил я, когда уже подъезжали.

– Конечно. В гостях у него был, – Боря улыбнулся. – К нему еще американец должен был придти. Так он для него виноград помыл, на стол поставил, и полотенцем промокает. Я ему: «Ты что?!» Он: «Так это ж американец…» – «Ну и что?» – «Не, нельзя», – говорит. А пришел американец – нормальный парень. И ему все эти церемонии до лампочки.

– Ясно, – сказал я.

– В экспедицию меня зовут, – вздохнул он. – А мне не хочется. Что-то уставать я стал.

– Не езжай.

– Не поеду, – сказал Боря.

Вот и аэропорт. Узкая башенка кверху тянется.

– Ну пока, Боря!

Боря фыркнул в усы и ушел.

А осенью я узнал, что он умер. В Средней Азии, в экспедиции.

Полный он был. И лицо красное.

 

 

– Отчего Боря умер? – спросил я у замдиректора.

– В Среднюю Азию поехал, за животными.

– Он же не собирался.

– Уговорили.

– Директор?

– Откуда я знаю? – Заместитель пожал плечами.

– Ты – езжай, – сказал он.

– За ястребами?

– Нет. У нас сено на станции застряло. Поскорей надо.

– Хорошо.

 

Та самая станция, где я впервые Борю встретил.

– Помогите, – просил он, – я здесь ничего не понимаю!

Подтянутый, в сером свитере, и не хромал совсем. Его железнодорожная таможня в Монголию не пропускала. Боря туда зебр вез. (Сзади они как арбузы. И хвостик есть.)

– Помогу, – сказал я.

Мы сидели у него в вагоне. Тупик станции – рельсы в земляной бугорок упираются. Весь травой зарос. Боря какао меня угощал и белым хлебом с маслом.

– А мне как блокаднику доплачивают, – похвастался он. – Я ведь в Ленинграде ребенком в блокаду был.

– А помнишь ее? – спросил я.

– Помню.

– Ну и как?

Ничего не ответил.

А потом таможня дала добро, и Боря поехал в Монголию. Со своими зебрами.

– Приезжай еще, Боря!

 

Тот же тупик, где Борин вагон стоял, бугорок снегом замело. Как могилку.

– Ты за сеном едешь? – спросили меня в бухгалтерии (я у них доверенность выписывал).

– Нет, – ответил я, – Борю встречать.

 

Из раскрытого вагона сено торчит. Кто-то дверцу отодвинул. Деревянные стенки вагона темные, словно промокшие. Смолой пропитаны. Летом бы пальцы липли, сейчас – скользят. Я потрогал сено. Мягкое, не колется, под рукой пружинит (натолкали). Быстрей просили…

– Ребята, давайте его в машину, – сказал я грузчикам (со мной из зоопарка приехали). – Сейчас фуру подгоню.

– Сколько дашь? – спросил водитель. Фура не наша, со станции.

– Нет у меня денег, – ответил я. – Зоопарк – нищая организация.

– У нас слоны без сена помирают! Поезжай, ради бога!

Водитель молча залез в кабину и поехал. Вернулся радостный:

– Я слонов кормил! – рассказывал он. – Из своих рук сено им давал!

И второй раз поехал. Опять бесплатно.

– А тебя правда сюда без денег послали? – спросила диспетчер. Она машины отправляла.

– Бюджетная организация. Откуда у нас?

– Что ж ты на них работаешь?

Я пожал плечами.

Стемнело. Пора в зоопарк. Завтра вернемся.

– Не на чем вас забирать – хлебовозка сломалась (на ней нас сюда везли), – сказал начальник хозчасти.

– Ты грузчиков не бросай.

– Не брошу. А на чем возвращаться?

– С тобой директор хочет говорить.

Голос директора в трубке:

– Бери такси. Я оплачу.

– Хорошо.

Остановили такси. Вилы в багажник забросили. Грузчики (их трое было) на заднее сиденье, я – спереди. Так в зоопарк и приехали.

– Я обещал – отдаю! – сказал директор. – Вот деньги.

– Как добрались? – спросил он.

– Нормально. С вилами в такси ехали.

Усмехнулся: «Это ничего». И опять рукой похлопал меня по плечу.

Отец родной.

 

 

– Пошли клетки грузить, – сказал заместитель, – автобус уже подъехал.

Мы сегодня обезьян в Минск отправляем. Тех самых, что из Осетии привезли. Две девушки из обезьянника за ними ездили. Только-только там заварушка кончилась. («Гамадрилов кормить нечем, не заберете – сдохнут», – просил директор тамошнего зоопарка).

– Что, больше послать некого было? – спросил я тогда замдиректора.

– Тебя, – ответил он.

– Я бы не поехал.

– А они поехали, – сказал заместитель. – Им животных жалко.

– А людей вам не жалко?

Ничего не ответил.

 

Желтая стена обезьянника. Железная дверь нараспашку (черная, краска блестит). Через нее мы и таскали клетки, со всех сторон обитые фанерой. Как ящики.

– Вы их только в снег не ставьте, простудятся, – просила Валя, высокая плотная девушка с темными волосами.

– Обязательно поставим! – сказал замдиректора.

Мы заносили их в автобус, старенький ПАЗик. Здесь же, у обезьянника стоял. Клетки легкие, только неудобные. Приходилось вдвоем нести. Замдиректора спиной вперед пятился.

– Давай меняться, по очереди, – предложил я.

Он только головой мотнул:

– Ничего.

– Что-то давно тебя видно не было, – сказала мне Валя, когда все клетки поставили. Рядом с ней стояла еще одна девушка, светленькая, потоньше. Когда поздоровался, улыбнулась мне. Света. Вот они-то в Осетию и ездили.

– Сеном занимался, – ответил я. – Слонов кормить нечем было.

– А мы должны обезьян в самый холод отправлять!

– Не отправляйте.

– Негде держать. Мы их много привезли. Когда там были, постарались побольше взять.

– Вот ведь до чего жадность людей доводит, – сказал я.

– Да ты что! – закричали девчонки. – Мы их от смерти спасали! Им же есть нечего было! Тебе что, не говорили?!

– Извините, девушки, шутки у меня глупые.

– Вот именно, глупые! – воскликнула Света.

 

Автобус ехал, и за ним в снегу (он ночью выпал) тянулись две колеи с отпечатками шин, словно след самолета в небе. Белесое небо – снег.

Я отвернулся от окна. Девчонки возились с клетками, укутывая их одеялами. Я с ними до аэропорта еду, буду таможню проходить.

– Подождите, – попросил я, – дайте на гамадрилов взглянуть!

– Смотри, – сказала Света и откинула край одеяла.

– Не задохнутся они у вас?

– Верх открытый, – ответила девушка.

Я присел перед клеткой и поднял заслонку – фанерную дощечку. Прутья решетки, а за ними темнота. Ничего не видно.

– Она в угол забилась, боится, – объяснила Света. – Пусти, я закрою.

Она опустила заслонку и повернулась ко мне:

– Не надо пугать, нам их еще до Минска везти.

– Ничего, довезете, – сказал я. – Вы у нас обстрелянные!

 

 

– За ястребами надо ехать, – сказал замдиректора на следующий день.

– Опять?

– Опять.

– Не поеду! Сколько можно их туда-сюда гонять?!

– Тогда директор нас с тобой уволит.

– Ну и найдем себе что-нибудь!

Покачал головой:

– Я – нет. Возраст. Только коммерческий киоск.

– И что, ради этого терпеть?

– Да, терпеть, – ответил он.

– Хорошо, поеду, – сказал я, – чтобы тебе в коммерческом киоске не работать.

Заместитель молча смотрел на меня. Я повернулся и вышел.

 

 

За окном – жирафы. Шеи раскачиваются. Поодаль, у решетки вольеры посетители столпились. Смотрят.

Когда эту вольеру строили, человеческие черепа нашли с простреленными затылками. Целое захоронение.

– Откуда они? – спросил я тогда у директора.

– Не надо нам это знать, – ответил он. – Не надо.

Черепа выкопали и увезли. Теперь на этом месте – жирафы бегают…

Смотрю на них из окна дирекции. Сегодня суббота, и я дежурю. Попозже должен директор подъехать, а пока я один. Сижу в приемной рядом с телефоном – на звонки отвечаю. Еще в комнате вешалка с задранными металлическими прутьями – как дерево с облетевшими листьями, ветки голые остались. В углу – массивный сейф. Запертый. А всех секретов в нем – зоопарковская печать. И рядом с сейфом – дверь от кабинета директора. Черной кожей обита. И внизу – порожек. Чтоб не поддувало в кабинет. Закрыта дверь пока.

Телефон давно не звонит, книгу, что взял с собой, читать надоело. В окно гляжу.

Вдруг голос за спиной:

– У меня сын потерялся.

Я обернулся. Женщина в сером пальто. Лицо испуганное.

– Мы здесь были… Я отвернулась, а его уже нет, – рассказывала она.

– На жирафов, наверно, смотрели? – спросил я.

– Да. У них так смешно шеи качаются…

– Сейчас найдем. Никто не теряется.

Позвонил в комендатуру.

– У нас он, – ответил дядя Миша, маленький старичок с хитрыми глазками. Все черный халат носил. – Милиционер его привел.

– Так ведите сюда.

Мальчик лет семи с заплаканными глазами. Бросился к матери. Прижались друг к другу…

– Спасибо, – сказала женщина, когда уходили. Я не ответил. В окно, на жирафов смотрел.

 

 

После обеда приехал директор – внизу дверца машины хлопнула. Не здороваясь, прошел через приемную в свой кабинет и оттуда позвал:

– Зайди-ка ко мне.

Шкафы с книгами вдоль стен. У окна стол, покрытый зеленым сукном. За ним директор сидит. Спиной к окну.

– Ты, говорят, за животными ездить отказываешься?

– Я поехал.

– Одолжение нам сделал! Из-за тебя ястреба погибнуть могли!

– Да сколько их можно из страны в страну гонять?! Непонятно зачем!

– Значит, нужно. Отбираем для разведения.

– Я по аэропортам мотаюсь, а вы потом в Германию поедете!

– Имею право, – ответил директор.

– И другие имеют. Чем вы лучше?

И вдруг он произнес:

– Я – лучше.

– Все люди равны!

– Нет, – сказал директор.

 

 

 

– Будешь? – спросил парень в очках с тоненькими золочеными дужками, протягивая стакан с водкой. – А то больше не лезет.

– Только сначала заплати, – тут же добавил он.

– А если после? – спросил я.

– Ну так я сам выпью! – со злостью выкрикнул он и, давясь, заглотил водку.

«Барбос» его зовут, как настоящее имя – все уже забыли. В слоновнике работает. Очень бледное лицо. Скулы белые. С ним еще трое ребят. Помогали мне белого медведя в Китай отправлять. Клетку в аэропорту таскали. А сейчас в фургоне хлебовозки в зоопарк возвращаемся.

Полутьма. Тусклый свет – сквозь щели. Фургон на ухабах подпрыгивает. Сижу, привалившись к стене. Напротив Барбос с друзьями. В телогрейках и резиновых сапогах. Голенища по ногам хлопали, когда они по аэропорту расхаживали. Размер большой.

Приехали в зоопарк, когда уже темнеть начало. Голые деревья и ограды вольер. Грязный, стоптанный снег на дорожках.

Хлебовозка у самой дирекции остановилась. На втором этаже свет горит – директор еще не уехал.

– Пошли к нему, доложим, – позвал меня начальник секции (тоже с нами ездил).

– Не хочу. Иди сам.

Он ушел. Ушли и ребята: в слоновник допивать водку. На столе у них между крошек хлеба муравьи ползают.

Я поднял голову и посмотрел на кабинет директора. Окно светится и форточка открыта. Люстра видна, плафоны желтые.

Кабинет как раз над вольерой, где днем жирафы бегают. Шеи качаются…

Я отвернулся и пошел к выходу. Меня дома мама ждала.