Литературная критика

«Ешь репу, живи вечно!»

ЛП

Гальпер – маленький, склонный к толстоте, смешной человек лет
тридцати, человек с большим ртом, и, кажется, с немаленьким сердцем.
Пишет по-русски, и по-английски, его все чаще печатают в американских
англоязычных изданиях, он учился у Гинзберга, и выпустил два сборника
на русском в издательстве Кожа пресс. Читатели знают его и по
публикациям в «Топосе».

Читает он свои стихи замечательно. Увлекается, кричит, подпрыгивает,
забывает, что все это – только слова. Слышать его чтение – важно.

Все это я узнал, когда Гальпер приехал в Питер. При личной встрече,
что понятно, и эта встреча была тоже – важна для меня. До этого
я представлял себе и его лично, и его поэзию, его лирического
героя Сашу Гальпера совсем иначе. На расстоянии он казался мне
сугубо меланхоликом с астенической конституцией, и гипертрофированным
воображением, к тому же слишком (и слегка фальшиво ) сексуально
озабоченным, на пороге старости, действительно почти ежедневно
преодолевающим «скромное обаяние самоубийства». Короче, я видел
в этом лирическом герое самого себя, только в антураже Нью-Йорка.

Потом я заметил еще кое-что. Меланхолик-то он меланхолик, этот
лирический герой, – но. Всех, ведь, нас, вне зависимости от психологии,
окружают метафизические и физические стены, каковые порой так
хочется разрушить. Но менее всего ожидаешь бунта от меланхолика,
которому стены, кажется, необходимы. Не было бы, сам бы возвел.
А герой Гальпер периодически бунтует, и сильно бунтует.

И вот, очная, весьма неожиданная встреча, а 6-го января в питерском
клубе «Платформа» Гальпер прочитал 90 своих стихов. Потом он заговорил
о своем профессоре Аллене Гинзберге, о верлибре, об отсутствии
рифмы, и так далее. А я подумал: «Какой Гинзберг! Какой верлибр!?»

Потому что в тот момент, когда Саша закончил читать свое последнее
стихотворение, я вдруг поймал себя на впечатлении, что его стихи
не из слов сделаны, так много в них разной материи, которая просто
своей массой довлеет над словами. Его стихи сделаны из очень материального
Гальпера, из вина, и черных и белых женщин, из еды, конечно, из
спермы, и прочих внешних объектов.

Материя не рифмуется.

Постепенно все это: бунтующий меланхолик, материализм, несоответствие
внешнего и внутреннего, возможно, кажущееся, – всё сошлось в одной
точке, где и выяснилось, почему, собственно, Гальпер – поэт.

То, что он настоящий поэт, мне было ясно и до того. Но вот почему?

С давних пор меня волновал один вопрос. Почему Я это я? Вопрос,
на первый взгляд, нелепый и бессмысленный. Со временем я, конечно,
узнал (сам бы ни за что не догадался), что этот вопрос – почему
Я это я – есть один из чуть ли не главных вопросов если не философии,
то философии поэзии. Во всяком случае, с этим скромным вопросом
связан еще один скромный вопрос – о смерти.

Меня всегда поражало, а порой и раздражало это противоречие между
абсолютной случайностью Я (как я), и его, то есть, я, железной
необходимостью.

Почему Я (как я) означает, что отказ от себя всегда будет тождествен
отказу от мира?!

И так ли это на самом деле?

Даже во сне Я снюсь себе именно, как я, и ни разу не было такого,
чтобы мне вдруг приснилось, что Я – другой человек, другой я.

И вот, на мой взгляд, из этого почти оксюморонного сочетания случайности
и неизбежности и вытекает со всем своим величием и ужасом неумолимая
логика смерти и одиночества. Ну, и вся прочая экзистенциалистская
проблематика, типа парадигма.

Настоящая поэзия, как мы знаем, только и занимается тем, что пытается
безуспешно перетащить поэта из существования в бытие, и, таким
образом, решить вопрос о смерти, и другие проблемы. Поэт пытается
прыгнуть выше головы, выскочить из своего я, из временного существования
в бесконечное бытие, и, как и было сказано ранее, всегда тщетно.

Странно, но именно столкнувшись с таким явлением, как поэт Саша
Гальпер, я встал перед необходимостью вновь перечитать некоторые
популярные работы всем известных теоретиков и историков поэзии.
И, действительно, перечитав, я обнаружил, что в этих головоломных
и блистательных эссе о поэзии отсутствует нечто очень важное.
А именно – читатель.

Вот, скажем, я-то на расстоянии увидел в герое Саши Гальпера себя,
и, что очень существенно, как бы ошибочно увидел. Этот герой был
не я. И даже не сам Гальпер.

И в то же время и я, и Гальпер, причем в движении, – странный
я-объект в море материи, которая не рифмуется.

И еще. Гальпер смещает границу, отделяющую трату от накопления,
или даже меняет местами два этих противоположных процесса. Он
худеет, пожирая пончики. Энергично трахается, сберегая себя для
настоящей страсти. И вообще, вся поэзия Гальпера, кажущаяся безудержной
тратой, есть совершенно почти плюшкинское накопление. Вот этот
незаметный обмен полюсом местами и есть бунт его меланхолического
героя. Поэтому, грусть, если не тоска, остается.

Итак, поэзия, включающая в себя читателя, перестает быть блестящей
иллюстрацией самых изощренных парадоксов гениев от эссеистики.
Читатель, включенный в систему, обеспечивает недостающую для ее
равновесия симметрию. Оказывается, поэзия так же принадлежит бытию,
как и существованию, и можно говорить о бытиизме, беингизме (being),
или тубизме (to be) такого явления, как поэзия Гальпера плюс читатель.
Или нельзя? Возможно, по этому вопросу следовало бы посоветоваться
с профессором Эпштейном.

А Гальпер работает почтальоном, как когда-то и его, Гальпера,
истинный профессор Чарли Буковски, только не в Лос Анджелесе,
а в Нью-Йорке. Внешне смешной и наивный Гальпер пишет глубокую
поэзию, а порой поразительно глубокие стихи получаются у него,
впрочем, словно отрицающие его Я (как я), такое, какое оно есть.

Одно из таких стихотворений заканчивается словами:

«Что ж ты не просек,
Что жизнь хуйня,
Хотя бы на несколько лет раньше?!»

В точку! Смерть всегда приходит слишком поздно.

Когда Гальпер читает это стихотворение, он смеется, подпрыгивает,
весело кричит, и почти кривляется, словно отрицая этими ужимками
смысл отрицания того, что (или кого) он... отрицает. Сорри!

В общем, все очень грустно.

Примечания:

1. Что такое существование? Трудно сказать. Что-то от слова «есть»?
Ест, потребляет, расходует, и имеет. Недолговечно.

2. Что такое бытие? Толком никто не знает. Нечто вечное. Возможно,
это существование плюс Бог. Может быть, существование плюс смысл.
Или существование плюс вечность (или ничто).

3. «Разница» между существованием и бытием состоит еще и в том,
что. Кроме различия в длительности. Существование требует для
поддержки себя определенных ресурсов – материальных, финансовых,
гормональных и прочее. Бытие ничего этого не требует, кроме, разве
что, репы, ибо оно вечно.

4. Когда-то бытие определяло сознание, но затем случилась оставленность
бытием. Теперь сознание определяет всякая дрянь.

5. О времени у Гальпера. Время у Гальпера – боковое. Ибо восприятие
настоящего у него обусловлено всегда не будущим, а якобы событиями
также настоящего. Не делайте (делайте) это! – говорит Гальпер
– а то я сделаю (не сделаю) то-то и то-то.

6. Цитата в финале статьи – из стихотворения «На самоубийство
художника Ш», из которого следует, что ни художнику, ни поэту
не дано выскочить из своего я, но поэт, по крайней мере, отдает
себе отчет в глубине проблемы, хотя бы с помощью своего члена.