Онтологические прогулки

В кризисные эпохи основная задача философии сводится к минимуму – к
избавлению от заблуждений. Таков античный скептицизм и
современный постмодернизм. Но Кант и романтики научили бережно
относиться к заблуждениям. Заблуждения – это наша единственная
данность, именно благодаря ним и возможно наше понимание.
Изучая заблуждения, мы учимся не наступать на одни и те же
грабли дважды, даже если это грабли эпистемологические.

Определенным вызовом для современной российской философии выступает
советский период. Если геополитически Советский Союз
превратился в постсоветское пространство, то исторически мы живем в
постсоветскую эпоху. Лучшим зеркалом эпохи является
философия, но советская философия это нечто на первый взгляд
совершенно немыслимое из-за целого набора риторических штампов,
вроде «бытие определяет сознание». Эти штампы блокируют
мышление, поэтому они нуждаются в деконструкции с целью понимания
их исторической ограниченности и обусловленности.

Риторические штампы и историческое банкротство свидетельствуют, что
мысль скорее маскируется или не замечает собственной
противоречивости, чем откровенничает. Поэтому с
деконструктивистской точки зрения неверно понимать советскую философию на
уровне саморепрезентации, то есть как марксистскую и
диалектико-материалистическую.

Советская философия – это постепенная ревизия марксизма вплоть до
полного его отрицания. Именно этот тезис, на мой взгляд,
позволяет объяснить, почему она с легкостью была оставлена
интеллектуалами, а приверженность к ней сохранилась лишь у
догматиков, которые истинное отождествляют с привычным.

Внешне ревизию можно заметить по трем идеологическим расколам, в
которые оказалась втянута советская философия: осуждение
троцкизма (1927), осуждение маоизма (1959) и Перестройка (1985).

Справедливости ради следует отметить, что большевизм –
первоначальная философия Советского Союза – уже представлял собой
неортодоксальный марксизм, поскольку основной его тезис состоял в
том, что социалистическая революция произойдет не в
промышленно развитой стране, а в стране развивающейся, где на
феодальные противоречия накладываются противоречия
капиталистические. Решающую роль в этой революции отводится не пролетариату,
а «сознательному меньшинству» – партии профессиональных
революционеров, имеющих разное социальное происхождение.

Установление диктатуры Сталина совпало с отказом советской философии
от идей немедленного осуществления мировой революции.
Возобладала концепция построения социализма в одной отдельно
взятой стране, который в условиях враждебного капиталистического
государства должен был приобрести жесткую государственную
форму. Война с Германией бросила вызов самому существованию
советского государства и лишь усилила эту тенденцию.

Великая Отечественная война показала, что «одурманенный буржуазной
пропагандой» пролетариат может предать идеалы освобождения.
Так немецкий пролетариат в целом поддержал фашизм, пополняя
собой личный состав Вермахта и работая на военных заводах.
После войны появилось различение на буржуазные нации и страны
социалистического содружества. Это давало моральное право к
разработке и применению ракетно-ядерного оружия, которое
априорно подразумевает гибель мирного населения разного
классового, полового и возрастного состава. Марксистская классовая
борьба постепенно вытеснялась гегельянской борьбой народов.

После Войны День Победы постепенно затмил Годовщину Революции.
Освободительную миссию пролетариата занял советский народ,
который вступал в странные отношения с русским народом. По
довоенным представлениям мировой пролетариат обрел Отечество в лице
Советской России только после Революции, вместе с тем война
1812 года также признавалась Отечественной, несмотря на то,
что революционный режим во Франции был прогрессивнее
российского феодального самодержавия.

За Россией признавалась некая мессианская роль, которая выразилась в
ироничной поговорке «Россия – родина слонов». Любому
значимому мировому открытию находились русские предтечи, которые
не могли себя явить человечеству исключительно из-за
«бездарности и невежественности царской власти». Так И. И. Ползунов
задолго до Уатта изобрел паровую машину, а Лодыгин задолго
до Эдисона создал первую в мире электрическую лампу.

Идеи пролетарской культуры были преданы забвению. Великим поэтом
стал считаться Пушкин, имеющий, как известно,
крепостнически-помещичье происхождение. Равным образом, народными героями
признавались и палач польского народа Суворов, и царский
адмирал Нахимов, напавший на турецкий флот в Синопе, что привело к
включению Англии в войну против России и падению
Севастополя. Послевоенный советский учебник по истории «Наша великая
Родина» начинался с главы: «Наши предки – славяне». В этом
аспекте марксизм преодолевался славянофильством и
народничеством.

Советская философия содержала фундаментальное противоречие между
патриотизмом и прогрессом, которое и разорвало русское
общественное сознание после Перестройки. Культ Победы означал, что
Советская Армия, захватив Берлин, стояла в авангарде сил
мировой цивилизации в борьбе за прогресс и демократию. Россия
как во времена татаро-монгольского нашествия приняла на себя
удар демонических (реакционных) сил, «проклятой Орды», чтобы
спасти человечество, ибо «низкопоклонство перед Западом»
осуждалось.

Ось мировой борьбы переместилась к оппозиции прогрессивных сил и
реакционных кругов. Но из этого следовало, что декларируемая
диалектика подменялась метафизическим противостоянием двух
непримиримых принципов: прогресса и реакции. Они отрывались от
производственной базы и связывались с идеями. Как
пролетариат мог служить реакционным кругам, так и буржуазия могла
составлять прогрессивные силы.

В Годы Застоя советская мысль осознала современность как эпоху
научно-технической революции (НТР), поэтому решающее значение
стали придавать научно-технической интеллигенции или
инженерно-техническим работникам (ИТР). Поскольку наука превратилась в
производственную силу, то именно ученые создают
материальные блага, тогда как пролетариат их лишь тиражирует. Сама
научно-техническая революция создавала предпосылки к уничтожению
пролетариата как класса и замене его на автоматизированные
системы. Культовыми советскими фильмами стали фильмы про
интеллигентов: «Семнадцать мгновений весны» или «Иван
Васильевич меняет профессию».

Равным образом и реакционные круги состояли уже не из помещиков и
капиталистов, а из служащих и военнослужащих. Особое неприятие
советский дискурс проявлял в отношении военщины и
милитаристов. Наследниками фашизма признавались военная хунта в Чили
и военно-промышленный комплекс США. Хотя существовал феномен
прогрессивно настроенных офицеров. Прогрессивности или
реакционности определялась степенью лояльности к Советскому
Союзу.

В Годы Застоя происходит неявный отход от материализма, поскольку
высшими ценностями объявляются некогда критикуемый
«абстрактно-идеалистический» гуманизм и демократия. Духовный фактор
перестает быть просто «надстройкой» над производственными
отношениями, но становится самостоятельным компонентом социальной
реальности. В Перестройку духовность признавалась
фундаментом человеческой психики, поскольку человек стал человеком не
со времени изобретения первых орудий (которые оказались
орудиями убийства), а после выработки духовно-нравственных
принципов сотрудничества и милосердия, т.е. гуманизма.

Однако советская духовность далека от христианского прототипа. Она
отождествляется с идеологией, которую Маркс называл формой
ложного сознания. Любопытно, но на основе анализа Вьетнамской
войны, свидетельством высокого морального духа американской
армии признавалась самоуверенность и наглость, а низкого –
раскаяние. Дух тождественен убеждениям, которые формируются
целенаправленной агитацией. Основным фактором превосходства
советской агитации декларировалось обращение к трудам
классиков марксизма-ленинизма, которые пересматривались в угоду
политической конъюнктуре.

Страх перед Третьей мировой войной с использованием ракетно-ядерного
оружия и осознание возможности гибели человечества
(«вероятность которой не равна нулю») породили идею «мирного
сосуществования», а затем, после осознания угрозы экологической
катастрофы, и примирения с Западом на основе «общечеловеческих
ценностей», которые формируют единую «общечеловеческую
цивилизацию».

Таким образом, история советской философии представляет собой
регрессию от марксистской идеи пролетарской революции к
правогегельянской идеи истории как конфликта наций и к неокантианской
идее этического социализма «с человеческим лицом».

Необходимость обоснования этических ценностей расколола
постсоветскую мысль на либералов и консерваторов. Либералы считали, что
свободы гражданина гарантируются частной собственностью, а
консерваторы – обращением к религиозным корням, т.е. к
православию или язычеству. Однако либерализм был заслонен
воровской этикой социал-дарвинизма (оппозиция крутых и лохов), а
консерватизм ксенофобией (антиамериканизм и нетерпимость к
«нетрадиционным религиям»).

–––––––––––––––––––

Литература:

1. Наша великая Родина. М., Госполитиздат, 1953.

2. Сталин И. Вопросы ленинизма. Л., Госполитиздат, 1947.