Проза

Начало

Продолжение

15. Хватит дурить народ!

Мы привыкли считать, что события развиваются прямолинейно, в ожидаемом
направлении и в соответствии с первоначально заданным импульсом,
о причинах которого своевременно сообщали СМИ. Отчасти так и есть.
Но перемены и новости чаще приходят вовсе не оттуда, откуда их
ждут, а совсем с другой стороны.

Ко мне в гости приехал давний приятель корреспондент журнала «Вестник
новой архитектуры» Игорь Некрасов, Коля местный поэт подошел,
Валера доктор, Виталик – никто не знает, чем он сейчас занимается.
Посидели, пообщались, пошли Игорька провожать. Как раз мимо дома,
который построил Лёха.

Игорь, как увидел это сооружение, так и остолбенел.

– А это что такое?!

– Дом, который построил Лёха.

– Так это же, это же…. – как завороженный забубнил Игорь, не сводя
глаз с диковинного сооружения, – Удивительно! Такого же нигде
нет!

– Конечно! – не без гордости подтвердили мы. – Это только у нас!

– Шедевр!

– Да не, просто Лёха не просыхал, когда его строил.

– Так это вдвойне важно! Значит, он интуитивно вышел на путь постижения
тайной сути новых объемов грядущей реальности!

Нас там человек пять было – все так и приху…. Притихли, в смысле.
Не так-то все просто, оказывается!

А через некоторое время в журнале «Вестник новой архитектуры»
появилась интересная статья. Напомнив читателям, что архитектура
– это застывшее состояние общества, корреспондент охарактеризовал
Лехин Дом, как яркое олицетворение эпохи надлома тоталитарного
государства.

Тут-то народ и прочухался! Оказывается, дом, который построил
Лёха, это вам не хрен чего и не абы как, а «смелое архитектурно-планировочное
и строительное решение, философский подтекст которого заключается
в том, что наша страна, как могучее дерево, искривленное социальными,
идеологическими, финансовыми и прочими катаклизмами жутких времен
то буро-красного, то мутно сине-зеленого цвета, вовсе не утратила
былую мощь. И это удивительное здание, как ничто другое, ярко
демонстрирует спонтанный жизнеутверждающий прорыв, никем не запланированный
и не санкционированный, в новое светлое постиндустриальное будущее
– время иных форм и пространств, время великой обновленной цивилизации!»

А вселение нарочно приостановили – народ дурят!

«Точно! Они же, суки, хотят наши квартирки захапать под шумок
об этой долбанной перестройке! – всколыхнулись приостановленные
новоселы. И сразу всем всё стало ясно. – Посмотрите вокруг – никто
же нигде ничего не переделывает и не перестраивает! Все только
хапают! Главковские на них уже рты разинули, районные, торгаши
блатные – много желающих нашлось. А нам специально мозги пудрят!»

Стали писать жалобы в высокие инстанции. Огромными буквами выводить
лозунги на заборах, домах, гаражах, плевать в начальников, – в
общем, проявлять социальную активность.

Ветераны надели ордена и вышли на улицы. За ними потянулась социально
активная молодежь. Этим тут же воспользовались радикальные партии.
Скоро площади перед администрацией района и управлением комбината
запестрели знаменами и транспарантами. Начались митинги и демонстрации.

«Братья! Доколе?!

Вам перестройка нужна или квартиры?!» – справедливо взывали ораторы.

Снова Лёху вызвал начальник.

– Ты не обижайся! – сказал деловито, по-хорошему. – Сам понимаешь,
и в газетах пишут, и по телевизору говорят – заморочили всем головы!
Вобщем так, директор сказал: людей вселяем, а отдельные мелкие
недостатки устраняем по ходу.

– Ну вот, – сразу согласился Лёха, – другое дело!

Такого стремительного вселения не знал ни один дом! Не успев въехать,
новоселы тут же схватились за топоры, молотки, пилы…. Застучали,
зажужжали дрелями. Лёха разбил свою бригаду по звеньям на каждый
подъезд для оказания профессиональной помощи там, где жильцам
устранить отдельные мелкие недостатки было не по силам, а сам
ходил по этажам, помогал и консультировал, как лучше обустроить
среду обитания.

Туалет и кухню в 218-й без труда разделили гипсокартонной перегородкой.
Со 104-й квартирой пришлось повозиться. Но тоже вышли из положения.
Второй этаж – ничего страшного – сделали отдельный вход. По ступенькам
в отдельной пристроечке поднимаешься прямо к лоджии, и попадаешь
в ванную! Внизу вход в пристройку закрыли металлической дверью,
а ключи от нее вручили новоселам. Сысоевы – им досталась эта квартира
– поначалу недоверчиво отнеслись к странной планировке, но, два
входа, общая площадь-то увеличилась, а платить за неё, сказали,
не надо – и вселились.

Подростки бездельники тут же написали на железной двери большими
буквами: «Баня. Помыцца – 100 рублей!» Какой-то дурковатый дед,
или спьяну, приперся со своим веником и стал интересоваться, есть
ли льготы для пенсионеров. Сысоевы его послали. В смысле, направили
в настоящую баню, которая находится неподалеку. Дед пошел, а через
полчаса вернулся и сказал, что та баня закрыта на ремонт.

– Ну, а мы тут при чем? – хмуро спросила Анна Сысоева.

– Там послали к вам, сказали, филиал должен работать и пусть они
не своевольничают!

Анна хотела разораться, но подумала, что-то прикинула и говорит:

– У нас льготы не предусмотрены!

Дед достал свой кошелек, посчитал, что там есть – хватит – и пошел
мыться.

На следующий день Ефим Сысоев вырезал газосваркой в железной двери
аккуратное окошечко, сделал для него рамочку. Старую надпись закрасил
и нарисовал новую: «Баня. Вход – 150 рублей. Льготы не предусмотрены».

Со 118-й еще проще. Сделали стяжку, настелили паркетную доску,
жильцы рады, написали в районную газету «Новые горизонты» статью,
где горячо благодарили бригаду строителей Алексея Ивановича Каллистратова,
желали им здоровья и новых успехов.

16. Ядовитое прикосновение

В давние времена появление кометы было всегда неожиданностью.
В наш компьютерный век её эфемериду рассчитали за много лет, и,
основательно подготовившись к встрече, настроили телескопы на
всех континентах и запустили в космос 5 межпланетных зондов.

С нетерпением ждем очного знакомства с этой небесной красавицей,
многократно являвшейся на земном небосклоне, чтобы вразумить потерявших
совесть людей. Однако времена изменились, и нынешний её визит
воспринимается совсем по-другому.

И все же непонятно её упорство. 30-й раз, преодолевая гравитационные
поля, космическую пыль, воздействие массивных облаков межзвездного
газа и солнечный ветер, сама, тая и умаляясь с каждым витком,
она идет нам навстречу.

Долгие столетия у неё не было имени. Крещение произошло на Рождество
25 декабря 1758 года. И хотя её крестный отец Эдмунд Галлей к
тому времени уже давно покинул мир живых, это ничего не значит.
У Бога нет мертвых.

А его крестница уже здесь!

Но тучи над нами, и ничего не видно: ни звезд, ни планет, ни комет.
Даже луны!

Тем не менее, в прессе замелькали заметки о возможном заражении
атмосферы Земли микрочастицами кометного шлейфа, где могут быть
вредоносные бактерии, каких мы еще не знали. И это ядовитое прикосновение
грозит землянам эпидемиями неизвестных болезней, против которых
современная медицина может оказаться бессильной. Вот, оказывается,
чего надо бояться!

Но не успели мы осознать этой опасности, как тех, кто нас пугал,
самих пугнули, и СМИ в один голос тут же заявили, что все будет
хорошо.

Бабка уборщица увидела меня на улице, остановила.

– Чего я тебе скажу-у!

– Чего?

– Галя пропала!

– Да ну?!

– Правда! Уже неделю домой не появляется! Он все ехать хотел –
ему ж на работу надо. А она говорит: «Побудем еще, я по дому соскучилась!»
Потом договорились, вроде. Она взяла деньги и поехала за билетами.
Уже вторая неделя пошла! Ни Гали, ни билетов, ни денег!

– А муж?

– Высох весь. Ищет её. Хотел в розыск подавать – Шурка не разрешила.
Сам ищет. А деньги, наверно, кончились. Шурка ругается, гонит
его. То был «зятёк дорогой», а сейчас: «Нечего тебе здесь делать!
– кричит. – Перевоспитатель нашелся! Я тебя самого перевоспитаю!»
Малого этого ребёнка её второго из коляски выселила. Бутылок теперь
полную коляску нагрузит и сдавать везет. Каждый день! Где она
их берет? На коляске, конечно, удобней.

И еще неделя прошла. Галя не возвращалась.

Словно комета, вернувшаяся из дальних пределов, она вновь шла
по знакомой орбите, и скоро широкий, искрящийся всеми цветами
шлейф слухов о новых её похождениях, увеличиваясь и разрастаясь,
задел, наконец, и его.

Ядовитым оказалось прикосновение. Он заметался по Городу.

Все пестрело яркоцветьем одежд и многообразием лиц, шарами, флагами,
призывами. Шумел очередной праздник. Если раньше всех призывали
работать, выполнять план, то сейчас – отдыхать, покупать и оттягиваться.
Городские власти, администраторы и артисты как могли развлекали
за счет бюджета толпы бездельников, и себя не забывали. Гремело
какое-то бессмысленное жутковато-жуликоватое веселье.

Но изо всех щелей этой праздничной действительности словно змеились
кривые ухмылки, недомолвки, и, наконец, таившийся до времени смех
осатанело загремел над его злополучной любовью, упрямой самонадеянностью
и бесплодными поисками. Город словно кривлялся, смеясь над слишком
простым и правильным провинциалом.

Больно!

Медленный взрыв разметал былую вселенную его представлений. Но
он еще на что-то надеялся.

Галя вернулась сама. Без денег и без билетов.

Он ворвался в квартиру. Две сестры, мать и какой-то мужик сидели
за столом с бутылкой и оживленно разговаривали.

– Нечего тебе здесь делать! – Он схватил её за руку и стал тащить
из-за стола.

– Отпусти! – крикнула она, вырывая руку. – Никуда я с тобой не
пойду! И не трогай меня!

– Ты моя жена! – закричал он.

– Не нужен мне такой муж! И убирайся отсюда!

Он ударил её, потом еще. Она закричала. Тёща попыталась схватить
его за руку – он оттолкнул её. Крик и шум переполнили квартиру.
Кто-то вызвал милицию. Соседи помогли ему уйти незаметно. Но Галя
с помощью матери тут же написала заявление в милицию – живет без
прописки уже второй месяц, хулиганит, ворвался пьяный, избил меня
и мать, угрожал всех убить. Требуем принять меры!

А на следующий день Галя подала в суд на своего, как она заявила,
«бывшего» мужа за избиение.

– Милый, едь домой! – советовали ему бабки соседские. – Пропадешь
ты с ними!

Наверное, так и надо было сделать. Но он словно заколдованный
не мог сойти со своей злосчастной орбиты. И время картинками прошлого
словно покатилось назад к тому самому дню, когда он впервые увидел
её в светлом сиянии весеннего полдня, и полюбил безоглядно. Эта
любовь пустила свои метастазы в каждый орган его тела и заменила
ему целый мир. И вот все рухнуло. Мир опустел. Он словно очутился
в холодном бездонном космосе, без точки опоры, без верха и низа,
без воли и цели, пока неведомая черная дыра, в чьё поле притяжения
он попал, ни заглотила его.

Со злой решимостью выскочив из-за платформы, он как в спасение
рванулся навстречу железному вихрю.

Сметенное скорым поездом на шпалы тело еще жило несколько секунд,
но он уже освободился и от своих заблуждений, и от любви. Смех
над его судьбой, обретшей законченные очертания, смолк.

«Сережа, дитятко, зачем ты сюда приехал!» – рыдала мать. Отец
молчал словно каменный. В цинковом гробу родители увезли его останки
на родину. А Город продолжал отмечать очередной праздник.

Осенью Галя пропала и вновь появилась весной. Две сестры шли прогулочным
шагом, взявшись под руки, по солнечной улице. Обе еще молодые,
еще хорошенькие, но уже утратившие первую свежесть юности и безнадежно
примитивные, оживленно переговаривались грубоватыми голосами.
«Котлеты у него классные были! – с коротким смешком сказала Галя.
– Кто жарил? – спрашиваю. Мать, говорит. – Пусть мать еще приготовит!
Мы вечером вдвоём с сестрой придем», – и обе рассмеялись.

А по телевизору еще долго показывали совсем не страшную комету.
Ядро её, как оказалось – огромный грязный ком, постоянно меняющий
форму, а внутри кусок льда. Вся красота её – пыль, отражающая
солнечный свет. Но облачно было в те дни. Только по телевизору
и видели. А посмотрев, забыли давно. Ничего же, вроде, не случилось!

Только бабки соседские долго еще головами качали:

«Такой парень! Высокий, здоровый, красивый! 22 года! Жить бы да
жить! И ничего бы ему милиция не сделала! Подумаешь, ударил! Их
давно убить надо: и мать, и дочек! Никто не работает, все воровки
и бляди. Семья такая! Кого перевоспитать хотел!»

Порой нам самим неведомы наши пути, а мы лишь вестники каких-то
событий. Она тоже невольница своей участи, думал я, очередной
раз вглядываясь в изображение кометы. Даже на телеэкране угадывалось
колоссальное усилие, с которым она, преодолевая солнечный ветер,
неслась в бездонном пространстве. И прощаясь с земными пределами,
её ледяные уста под чернотой спекшейся гари словно силились нам
сказать что-то очень важное, необходимое, чего мы так и не поняли
со своими телескопами и зондами.

Что?

Как известно, ключ к пониманию движения небесных тел в космическом
пространстве Эдмунду Галлею вручил его старший друг и учитель
Исаак Ньютон, известный каждому со школьной скамьи, как великий
ученый, открывший законы всемирного тяготения.

А кто ему подсказал путь к разгадке вселенских тайн?

Совсем недавно в национальной библиотеке Иерусалима, изучая архив
Исаака Ньютона, канадский исследователь Стефан Снобелен обнаружил
предсказание о конце света, сделанное на основе толкования ветхозаветной
книги пророка Даниила.

Более 50 лет Ньютон изучал Священное писание, пытаясь постичь
скрытые от людей Божественные секреты Вселенной. На основе сведений
из ветхозаветной книги пророка Даниила, он за 200 с лишним лет
предсказал возрождение еврейского государства.

Как относиться к предсказанию конца света, сделанному ученым,
чьи открытия легли в основу современной науки?

И как относиться к тому, что время наступления Армагеддона, предсказанное
Ньютоном, совпадает со временем возвращения кометы Галлея?

Как ни относись, волноваться не стоит – умрем-то мы все равно
не от этого!

Американцы на всякий случай разрабатывают программы уничтожения
комет и астероидов, грозящих Земле, или изменения их орбит при
помощи ракетных ударов. Так что, может, и отобьемся. Если террористы
не взорвут Америку раньше.

Нам не до спасения человечества. Мы люди простые, у нас и цели
попроще – заняты выживанием. Выжил сам, как говорится, выживи
ближнего! Этим и интересны. На нас даже из-за границы посмотреть
приезжают. А гостям мы рады.

(Окончание следует)