В дороге (под редакцией Владимира Иткина)

Гайдар А.

Мне Гайдар нравится – просто потому, что нравится, вот и все.

«Жил человек в лесу возле Синих гор», – разве плохой писатель может
так начать книгу?

А все это «советское» – «несоветское», «наше» – «не наше» – дурость
и блажь, и блажные дураки те, кто такое деление принимает.
За хорошие книги, неважно, когда написанные – при советской
власти, при несоветской, – стыдиться стыдно – извините за
тавтологию.

Жизнь и творчество этого «писателя от природы» (определение мое. –
А. Е.) было не таким уж безоблачным, как о нем писали в
прежних гайдаровских биографиях. То есть, понятно, – бои,
контузии, в двадцать лет увольнение «в бессрочный отпуск» из
Красной Армии, без которой сын комдива Гайдар жизни своей не
мыслил, – одно это добавит всякому на лицо морщин.

Но были и другие печали, о которых в биографиях не рассказывали. А
именно – цензурные ножницы, режущие по-живому художественную
кожу произведения в зависимости от перемены климата.

Вот случай, о котором сообщает историк отечественной цензуры Арлен
Блюм. Он сравнивает известный рассказ писателя «Голубая
чашка» в варианте 1936 и 1940 года.

1936: «Есть в Германии город Дрезден, и вот из этого города убежал
от фашистов один рабочий, еврей…»

1940: «Есть за границей какой-то город, и вот из этого города убежал
один рабочий…»

1936: «“Дура, жидовка! – орет Пашка. – Чтоб ты в свою Германию
обратно провалилась!” А Берта дуру по-русски хорошо понимает, а
жидовку еще не понимает никак. Подходит она ко мне и
спрашивает: “Это что такое жидовка?” А мне и сказать совестно.
Подождал – и вижу: на глазах у нее слезы. Значит, сама
догадалась… Я и думаю: “Ну погоди, приятель Санька, это тебе не
Германия, с твоим-то фашизмом мы и сами справимся!”«

1940: «Дура, обманщица! Чтоб ты в свою заграницу обратно
провалилась! А Берта по-русски хорошо понимает, а дуру и обманщицу еще
не понимает никак. Подходит ко мне и спрашивает: «Это что
такое дура?» А мне и сказать совестно… Я и думаю: «Ну погоди,
приятель Санька, с твоим-то буржуйством мы и сами
справимся!»«

Все понятно: в 1936 году Германия была стране Советов врагом, а в
1940, после пакта Молотова-Риббентропа, стала лучшей ее
подругой.

В послесловии к «правдинскому» изданию ранних повестей Гайдара
(сборник «Лесные братья», М.: Правда, 1987) рассказывается
история первых публикаций повести «РВС.»

Когда в июне 1926 года повесть вышла в Госиздате, в Москве, Гайдар,
прочитав напечатанное под его именем издание книги, отрекся
от этого «сочинения» и его «отречение» тогда же напечатала
«Правда». Вот оно:

«Уважаемый товарищ редактор! Вчера я увидел свою книгу РВС – повесть
для юношества. Эту книгу теперь я своей назвать не могу и
не хочу. Она дополнена чьими-то отсебятинами, вставленными
нравоучениями, и теперь в ней больше всего той самой «сопливой
сусальности», полное отсутствие которой так восхваляли при
приеме госиздатовские рецензенты. Слащавость, подделывание
под пионера и фальшь проглядывают на каждой ее странице.
Обработанная таким образом книга – насмешка над детской
литературой и издевательство над автором.

Арк. Голиков-Гайдар».

Прав был Александр Сергеевич, который нашу отечественную цензуру
только с «дурой» и рифмовал.

География

Кажется, что может быть обыденнее и проще географической науки. Все
белые пятна на карте мира уже давно закрашены в
соответствующие цвета. Все дороги, реки, болота, моря, пустыни
пронумерованы, классифицированы и внесены в реестр. Но вот открываю
недавно в ЖЖ страницу Мирослава Немирова и там читаю:

«Самая <…> река в Казахстане – это река Куланотпес («Кулан не
пройдет»), которая впадает в озеро Тениз с юго-востока. Так как
она со снеговым питанием, то после половодья уровень там
сильно падает, но в озеро впадает река Нура с северо-востока, и,
если у Нуры очень большой расход , то иногда, из-за малого
уклона, река Куланотпес течет в обратную сторону».

Многоточием в угловых скобках я засекретил неприличное слово, но
даже это нисколько не умаляет удивления от подобного сообщения!
Река, текущая то вправо, то влево – это, согласитесь, не
слабо!

А как вам нравится озеро, которое перемещается, меняя свое
расположение каждые три года, так что нет никакой возможности
изобразить его на географической карте? Вот сообщение Екатерины
Таратуты на эту тему: «Оно (это озеро. – А. Е.) велико, но
лодки по нему не ходят, потому что его вода такова, что
пропитывает любую лодку в считанные минуты, как ее ни смоли. Пить
эту воду нельзя, и тот, кто хочет не умереть в тех краях от
жажды, должен уметь проглатывать лошадиную кровь». Добавлю для
любознательных, что государство, где находится это озеро,
называется Крорайна, или Кроран, части же его называются
Чалмадана, Нина и Сача.

Да что далеко ходить! Буквально у нас под боком, в России, между
станцией Кушавера и деревней Дворищи Хвойнинского района
Новгородской области (или губернии? Как там нынче делится
территория?) есть такое озеро Светлое, которое раз в году
проваливается в подземную щель и появляется в трех километрах к
северу, возле поселка Прядино. Здесь его называют Мутным. Вместе с
озером уходит вся рыба, и, говорят, был однажды случай,
когда заснувший в лодке рыбак проснулся, причалил к берегу и не
нашел дорогу домой. Потому что заснул на Светлом, а
пробудился уже на Мутном.

Вот такие чудеса и открытия случаются еще в географии, если вы,
конечно, интересуетесь в жизни чем-то большим, чем телевизор.

Гершензон М. А., писатель и переводчик

Давно, когда я был маленьким, радио в жизни в людей значило не
меньше, чем теперь телевизор. Я очень хорошо помню, как буквально
замирал от тревоги, слушая радиопостановку о Робин Гуде,
самое ее начало – там, где два монаха едут на лошадях через
лес. Шум деревьев, лесные шорохи, пересвист птиц, напряженный
разговор всадников – все это создавало атмосферу
беспокойства, чуть ли не страха; предчувствие грозящей опасности пугало
и одновременно притягивало – хотелось спрятаться, убежать и
невозможно было не слушать дальше. Потом появлялся Робин
Гуд, начинались веселые приключения и напряжение исчезало.

Сама повесть Михаила Гершензона о Робин Гуде, по которой была
сделана постановка, мной прочитана много позже. Читал я ее уже
иными глазами, чем в детстве, уже замечая хитрости и всяческие
тонкости мастерства, без которых печатный текст превращается
в казенщину и тоску; читал глазами читателя, которому важно
не только «что», но и «как».

Ведь бывает, в детстве книгу проглатываешь взахлеб, она врывается в
твой мир, как комета, а потом, годы спустя, перечитывая
книгу взрослым, замечаешь, как беден ее язык, как невзрачен он и
убог, и герои в ней не люди, а манекены.

Вообще очень важно, как автор делает вещь, и особенно вещь для
детей. Если книга сделана мастерски, если писатель чувствует, что
именно этого слова требует эпизод или фраза, то он
выигрывает у возраста, книга перерастает детство и становится
достоянием всех. Андерсен, Кэрролл, Стивенсон, Марк Твен, Лев
Толстой, Платонов, Евгений Шварц. Примеры можно множить и
множить.

Стрела «воткнулась в землю, дрожа от злости».

«Дрожа от злости» – это находка. Таких находок у Гершензона много.
Почти вся книга про Робин Гуда состоит из находок. Гершензон
– человек большого литературного вкуса. Это для писателя
много значит. И тем более – для читателя.

Вкус автора виден с первой же строчки, с первого предложения, как
видны безвкусица и халтура. Ни того, ни другого не скроешь от
умного, внимательного читателя.

Но по-настоящему я оценил талант и мастерство Гершензона, когда
читал «Сказки дядюшки Римуса» Джоэля Харриса.

Мы не знаем, как звучат эти сказки в оригинале. Язык, на котором они
написаны, настолько сложен и дик, столько вобрал он в себя
ломанных, искаженных слов, которыми изъяснялось между собой
местное негритянское население, жившее в позапрошлом веке по
берегам Миссисипи, что переводить его значит примерно то
же, что со старофранцузского Вийона или Рабле.

Или переводить на английский наших Бориса Шергина и Степана Писахова
с их северным хитроватым говором.

Сам Джоэль Харрис, писатель и фольклорист, сказал о своей книге так:

«Моей задачей было передать легенды в их оригинальной простоте и в
тесной связи с причудливым диалектом».

Поэтому писатель Михаил Гершензон эти сказки не совсем перевел, он
их просто пересказал по-своему, словами, понятными нашим уху,
уму и голосу. Точно также сделал позже Борис Заходер,
переводя-пересказывая «Алису в Стране Чудес», «Мэри Поппинс» и
«Винни-Пуха». Главное в переводе – не буква, главное –
передать суть.

Имя Михаила Абрамовича Гершензона можно смело ставить на обложку
«Сказок дядюшки Римуса» рядом с именем Джоэля Харриса. Он этого
заслужил.

Книгу Харриса Гершензон перевел еще до войны, в 1936 году. Перевод
Гершензона давно стал классикой. По-моему, невозможно уже
представить Братца Кролика, Братца Лиса, Матушку Мидоус, Братца
Черепаху и других персонажей сказки иначе, чем они
существуют у Гершензона.

Если «Алиса в Стране чудес» может жить и читаться в переводах
Демуровой, Щербакова, Набокова и так далее, и во всех она
одинаково интересна, то со «Сказками дядюшки Римуса» такое вряд ли
получится.

« – Эй, там, погоди, Братец Кролик! – сказал Лис. – ...Мне с тобой
поболтать охота.

– Ладно, Братец Лис. Только ты оттуда кричи, где стоишь, не подходи
ко мне близко: блох у меня сегодня, блох!»

Эти «эй, там, погоди!» и «блох у меня сегодня, блох», органически
вписывающиеся в разговор двух вечных соперников, Братца Лиса и
Братца Кролика, сродни знаменитому «А вот она я!» Наташи
Ростовой.

Я не знаю, почему это хорошо. Хорошо, и всё. Талант не подлежит объяснению.

А звуки, которыми буквально наполнена книга о Братце Кролике, – все
эти «блям», «блип», «керблинк», «липпити-клиппити», –
издаваемые то дверьми, то лягушками, то коровьими рогами о ствол
дерева, то водой, то лапами по пыльной дороге.

Ситуации, в которые попадают герои харрисовских историй, знакомы нам
по множеству вариаций. Подобных сказочных сюжетов в
фольклоре народов мира хоть пруд пруди. Но веселость и легкость, с
которыми они поданы нам Харрисом-Гершензоном, я думаю, не
имеет аналогов.

Вот обычные с виду фразы:

« – Здравствуй, Братец Кролик! Ты-то как поживаешь?

– Да так, ничего, спасибо, Братец Медведь, – говорит Кролик».

Приветствие, вроде бы, как приветствие. Вроде бы, да только не так.
Братец Кролик ведь произносит эти слова, будучи подвешенным
на веревке к верхушке дерева. Ничего, мол, нормально, вишу
себе помаленьку. И Медведь, он тоже ведь не удивился ничуть,
увидев висящего Кролика. Как будто это дело обыкновенное.

Из таких «вроде бы, да не так» состоит эта небольшая книжка.

Не удержусь, чтобы не сделать еще несколько выписок.

«Вернется (Это про Братца Колика. – А.Е.), сидит у огня, газету
читает, как полагается семейному человеку»

«Как-то ночью Братец Опоссум зашел к Братцу Еноту; опростали они
большую миску тушеной моркови, выкурили по сигаре, а потом
отправились погулять, посмотреть, как поживают соседи»

«Пролетал мимо Братец Сарыч. Увидал, что Лис лежит как дохлый, –
дай, думает, закушу дохлятинкой.»

«Так вот, Братец Кролик постучался в крышу и спросил, дома ли
хозяин. А Братец Черепаха ответил, что дома.»

В последней фразе тоже скрытый подвох. Ведь крыша дома Братца
Черепахи не что иное как черепаший панцирь.

Про Джоэля Харриса мне известно немного. Писатель, собиратель
фольклора американских негров. Годы жизни – 1848-1908. Образ
дядюшки Римуса писателем не придуман. Действительно, у Джоэля
Харриса был знакомый негр, которого звали Тирель; с него-то и
списан старый добрый слуга, рассказывающий мальчику Джоэлю
бесконечные поучительные истории. Тирель был рабом на
плантации в штате Джорджия, от него-то Харрис и записал множество
негритянских сказок, легенд, песен и поговорок.

Наиболее живо и интересно про Джоэля Харриса рассказал Марк Твен в
«Жизни на Миссисипи».

Русский соавтор книги про Братца Кролика писатель и переводчик
Михаил Абрамович Гершензон погиб в 1942 году на передовой, в бою:
повел за собой батальон, встав на место убитого командира.

Михаил Гершензон много чего успел сделать как писатель и переводчик.
В число его работ входят книги о Салтыкове-Щедрине и о
естествоиспытателе Фабре, переводы английских поэтов-романтиков
и рассказов и легенд Вашингтона Ирвинга.

Но лучший памятник этому замечательному писателю и смелому человеку
– его книга про Братца Кролика.

Где ты, Братец Кролик?
Сидишь на крылечке,
Куришь сигару,
Пускаешь колечки?