Проза

Лежа в гамаке, Андрей Фобианович созерцал и грезил. Как раз когда он
почувствовал, как мало человеку надо, из радиоточки на
соседской даче кого-то оглушительно поздравили, почествовали, –
и вслед за тем полился нуднейший напев. Долго звучать ему не
дали, но утро было подпорчено. Восстановить прежний ход
мыслей не удавалось, а раздражение грозило перерасти в мрачную
ипохондрию. Это случалось при каждой не совсем удачной
встрече с прекрасным. Андрей Фобианович неизменно начинал маяться
собственной незаурядностью. Прежде он тут же хватался за
перо, бросался к роялю. Как правило, оказывалось, что «стоит
только захотеть»… и тогда он с презрительной гримасой
погружался в себя.

Нет, никуда он не побежал. Просто почувствовал себя ущербно. Ему
вдруг показалось, что это его должны были поздравлять,
благодарить, что это его место занял какой-то бездарный зануда.
Неизвестно, до чего бы он таким образом додумался, если бы
племянница Ксюша не развесила мокрое белье, а под особо мокрое не
подставила зачем-то алюминиевый таз.

Что тут началось! Оказалось, что таз – вовсе не таз, а стилизованный
под таз африканский «там-там». Андрей Фобианович ошарашено
замер под обрушившимися ритмами, потом оживился, даже
пытался выпасть из гамака и бежать к пианино, но передумал. Зачем
бежать сейчас, если этот фокус можно проделать в любое
другое время. Главное – проследить, чтоб таз никуда не делся.

Вскоре «там-там» перестал неистовствовать и лишь изредка всхлипывал.
К этому времени Андрей Фобианович уже усмотрел в судьбах,
своей и тазовой, величайшее сходство и ушел в рассуждения о
том, как элементарно сочинить хорошую музыку. Даже возникла
восхитительная по дерзости мысль: «А не произнести ли свое
слово в джазе?»

И, глядя на таз, Андрей Фобианович ни секунды не сомневался, что
«произнесет». И силы взыграли, и глаз сверкал, и слух
переполнился будущими аплодисментами; и грезы, одна другой
прекраснее, зароились над челом.

И уснул Андрей Фобианович, счастливо улыбаясь. И правильно сделал.
Куда торопиться на пенсии?