Литературная критика

Читать книги стало совершенно невозможно. Хотя буквы – они ужасно
навязчивые. Никакие знаки не навязывают себя так напористо, как
буквы. Едешь в метро – и глаза девать некуда. От рекламы. Ладно
бы просто картинки показывали. Но они же еще и пишут. Вот что
совсем недопустимо, и что следует немедленно прекратить.

Опять же, читать в метро вредно. От этого в глазу трясется хрусталик.
Надо поберечь зрение для компьютера. Для ЖЖ, там. Но и в ЖЖ, что
самое поразительное, пишут не только о метро и рекламе, но и о
книгах. Вот этого уже совсем нельзя понять. Ладно бы о кино! Еще
туда-сюда. Но о книгах. Что можно написать о книгах, если все
нужные книги уже написаны, а в будущем остались одни ненужные?

Алексей Евдокимов, вторая половина Гарроса (был такой литературный
дуэт: Гаррос – Евдокимов), написал самостоятельную вещь – «Тик».
Я Гарроса не читала, но о Евдокимове скажу. Одна из таких книг,
которые написаны, чтоб было, «как у них», плюс не хуже, чем у
нашего всего Пелевина. Она про современность, книга. И про кино.
И это правильно, ведь если сейчас писать не в ЖЖ, а книжку, то
она непременно должна быть о ЖЖ или о кино. ЖЖ как таковой там
не фигурирует, но есть просто сайт – синефобия.ру. Он посвящен
вопросу, как мировой кинематограф эстетизирует и несет в массы
идеи особо кровавых идей – убийства надо совершать не просто так,
а с символическим и метафизическим замесом, с цитатами-аллюзиями
на разнообразный «хоррор». Об этом в основном говорят посетители
сайта. А героиня, Ксения Назарова, ищет своего пропавшего гражданского
мужа. Он у нее сам был сценарист. Вот следы его идей и разбросаны
в изобилии на том загадочном сайте.

Словом, все ингредиенты для приготовления поколенческого портрета.
Он групповой и собирательный, речь идет о людях 70-х годов рождения.
И все, что касается их быта, внешности, образа мысли и действия,
нашей с вами жизни вполне соответствует. Поскольку сидим мы с
вами, дорогие друзья, в офисах, и говорим по сотовым со своими
любвями, и обмениваемся письмами по электронке и комментами в
ЖЖ, и так проходит наша жизнь, день за днем – поцелуй на эскалаторе,
домофон в подъезде, кнопки в лифте, глазок в двери.

Вот взять «Духless» Сергея нашего Минаева. Роман нашумевший или
нажужжавший. Проданный немыслимым тиражом. И надо признать, что
написан довольно залихватски – бодро, хотя и в хромоногом стиле.
С той же центральной фигурой: обобщенной физиономией поколения
70-х. Хотя у Минаева ребятишки чуть помладше и потупее, чем у
Евдокимова. И по книжке тупое оно выходит, поколение – легковесное,
глупое и верткое. Да еще любит щегольнуть словом «духовность»,
к месту и не к месту.

Самовлюбленность главного героя – а повествование идет от первого
лица – являет собой нечто до такой степени трогательное, что даже
сам начинаешь им любоваться. Всегда-то он помнит, во что именно
одет, и при слове «трест» вспоминается ему не что-нибудь (начитанный
какой парень), а рассказ О’Генри «Трест, который лопнул». Эрудиция!
И при всем самолюбовании, литературной полу-грамотности, гламурообразности
и благоглупости – он представляет собой печально точный портрет
нового поколения московских менеджеров. Ведь менеджер не может
не гордиться собой. Что с ним будет, что будет со всеми нами,
если менеджер усомнится в своей миссии? Вы об этом подумали?

Да и какие у него основания для сомнений, если он слушал клубную
музыку на несколько лет раньше, чем остальные московские пичужки,
покупал вещи, которые другие не могли себе позволить, и в свое
время смотался в Париж на первый заработок.

Как видят герои умного Евдокимова и неумного Минаева людей старшего
поколения? Кто они для молодых? Антагонисты? Дураки-старперы,
которые носятся с портретом контаминировавшегося в одного Микки
Мауса вождей мирового пролетариата Ленина-Сталина или с клочками
того же портрета, только дерзко ими раздраконенного? Кто они –
начальники, которые не врубаются в современные веяния? Или все
сплошь престарелые лузеры? И кто для наших героев – дети? «Цветы
жизни» или не цветы? Малолетки, вечно путающиеся под ногами? Или
обременяющие их насыщенную личную жизнь довески?

Пошлите эсэмэску на очередной короткий номер. Какие бы варианты
ответа вы не предлагали – ничто не подойдет. Поскольку для рожденных
в семидесятые, если сверяться по литературе, написанной их ровесниками,
ни старшего, ни молодого поколения в природе не существует, а
есть лишь сверстники, воплощающие собой объекты зависти, ненависти,
любопытства и сексуальных желаний. Кто там бубнил весь девятнадцатый
и часть двадцатого века о неизбывном конфликте отцов и детей?
Нет никакого конфликта, поскольку нет отцов, остались одни дети,
dues ex machina, да и дети-то выросли. Вот только отцами – так
и не стали…

В чем суть тургеневского конфликта в бессмертном романе «Отцы
и дети»? Он развивался непрестанно через все центральные произведения
отечественной литературы, которую до сих пор, как ни удивительно,
проходят в школе. Правда, проходят ее уже совсем другие люди:
не октябрята, а «эмо». Или «готы». Не велика разница. От «Горя
от ума» того самого писателя, у памятника которому готы и собираются
в городе-герое Москве, к «Евгению Онегину» писателя, памятник
которого стоит спиной к кинотеатру «Россия» и знаменует собой
центральное место встречи простых москвичей. От «Героя нашего
времени» писателя, соразмерного памятника которому пока нет в
Москве к «Обломову» писателя, память о котором увековечена прежде
всего одноименным роману рестораном в столице. Долбили нам на
уроках литературы о романтических героях, о лишних людях, о маленьких
людях, о диалектике души. Оказывается, от всего этого остались
совсем мелкие люди, перетертые в сите, и некоторые размышления
о духовности, как воспоминание о селедке с луком. Вся эта петрушка
классической литературы – вроде салата к советскому произведению
Бориса Полевого «Повесть о настоящем человеке», где та же проблематика
утверждается в ключе радости жизни. Советское время явило миру
homo novus, человека нового, который был способен на сверхъестественное
усилие и, казалось, преодолевал эту детско-отцовскую проблематику
в нечто уже совершенно другое, потустороннее, одновременно светлое
и взрослое. Чем обернулось это преодоление сейчас? Подзаголовок
«Духless’a» – «повесть о ненастоящем человеке», подзаголовок «Empire
V» – «повесть о настоящем сверхчеловеке». Ни сверхчеловек не способен
к сверхъестественному, ни человек не способен к настоящности.
Впрочем, остались еще варианты: «повесть о настоящем недочеловеке»,
«ненастоящая повесть о чём-нибудь», «ничего себе повесть ни о
чём особенном» и так далее. Методом простого перебора можно еще
к чему-нибудь прийти.

Я знаю, кто испортил нам всех мальчиков-писателей. Их перепортил
Пелевин. К слову, фигуры Виктора Пелевина и Владимира Путина несомненно
синонимичны. Оба они появились навроде «кота в мешке», оба являли
собой некие фигуры умолчания «литературного» и «политического»,
и оба, кажется, останутся на третий срок. Это из пелевинского
кожаного плаща, из недогоголевской шинели, выползли все попытки
обрамить Рому. И «Empire V», последний пелевинский «шыдевр» (как
сказали бы в интернете), написанный с устатку, показывает нам
современного вампира во всей красе. Как был он профаном, герой
Рома, до обучения всем тонкостям гламура и дискурса, которыми
его попусту потчевали вампиры постарше, так и остался. Даром преподаватели
время со мною тратили, как пела другая поп-икона нашей культуры,
моложавая примадонна-игуанодон. Таким же простаком и остался бедняк,
все еще желающий «быть модным» во что бы то ни стало. Но быть
модным вечно невозможно: мода долго не живет. Глянец – это не
жизнь, а всего лишь эвтаназия взамен смерти, которая никак не
приходит. И Рома остается единственным обитателем в мире, где
кроме него самого есть только одна фигура – чисто номинальная.
Хотя и женская. Может быть, и на том спасибо? По нынешним-то временам.