Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

В Перми больше не носят клетчатое

(глубинка становится свободнее)

Начало

Окончание

Сейчас в Перми идет сбор подписей – люди не хотят, чтоб в центр
уходила большая часть налогов. Ведь не только москвичи должны
иметь хорошие дороги и прочие социальные льготы.

Так в настоящее время московские пенсионеры ездят бесплатно во
всех видах транспорта, а я – в Перми – должна всюду платить (и
только ветераны труда получают доплату и в состоянии приобрести
льготные проездные билеты).

А ведь транспорт – это вид свободы, но в первую очередь – здоровье
физическое и духовное (возможность ездить в больницу, в библиотеку,
к друзьям, родным, на выставки). Чрезвычайно важный момент. И
к тому же стоимость проезда для пенсионера, получающего гроши,
кажется непомерно высокой!

Таким образом, когда СССР рухнул, соотношение «столица-провинция»
не совсем изменилось. На место распоряжений из ЦК КПСС пришло
дозирование финансовых ресурсов и равнодушие к духовной жизни
людей в глубинке.

В советское время был такой анекдот: «Длинная, быстрая и пахнет
колбасой – что это? – «Кама», едущая из Москвы» (то есть наш фирменный
поезд).

Да, так – в столице продавалось и мясо, и апельсины, и мыло, а
у нас не было даже мыла и шампуня. Я помню, как в Пермь приехал
американец – уже в начале перестройки, его привели знакомые к
нам в дом. Так вот он был поражен тем, что у всех пермяков каштанового
оттенка волосы. А просто в кои-то веки несказанно повезло – в
город завезли красящий шампунь, ну и все им вымылись. Пусть все
стали одного цвета, зато чистые (вошь тоже – вроде – Божья тварь,
однако совсем не хотелось ее заиметь).

Но ведь не только за мясом-шампунем мы ездили в столицу! За культурой
тоже. В театр на Таганке – как сейчас помню – я попадала за книги
(да, в провинции иногда легче было купить некоторые дефицитные
книги). На выставку Пикассо я специально летала (уже не в Москву,
а в Ленинград).

Однажды ко мне в Пермь приехала погостить московская подруга.
Это был, может, год 1975 или 1976. На новогодней вечеринке она
увидела костюмированный бал, два домашних спектакля, Ларису Пермякову,
которая пела под гитару песни на стихи Лиснянской и т.п. Пораженная
подруга спросила:

– Нина, почему у вас так потрясающе проходят междусобойчики, а
у нас я такого уровня ни разу не встречала?!

– Так у вас «Таганка», «Современник», а у нас ничего, поэтому
мы сами себе Таганка и Современник – в какой-то степени, конечно…

На свадьбе пермского прозаика С. два дня пелись… старо-английские
песни (друзья С. были в ансамбле, где именно эти песни исполнялись).

И были еще свои герои – настоящие культуртрегеры! Например, Владимир
Самойлович (сейчас ему поставлен памятник). Он работал киномехаником
в Клубе госторговли и обычно показывал самые элитарные фильмы.
Феллини, Тарковского, но, правда, иногда он вынужден был показывать
и обычные фильмы, но я думаю, это для того, чтобы не совсем уж
к нему придирались. На обычные мы не ходили, а ходили к нему на
“Зеркало”, на Феллини. Клуб был маленький, в закутке, по тем временам,
сейчас там театр “У моста”, здесь скорее как бы центр, а тогда
казалось, что это где-то у черта на куличках, никто не знает этот
клуб, но на самом деле все, кому надо, знали. Все люди, которые
хотели видеть лучшие фильмы, туда ходили. Это были и физики, и
лирики, и книголюбы, и преподаватели вузов.

Ну что: изменилось-то НЕ ВСЕ!!!

Да, сейчас пермяки не привозят из Москвы колбасу.

А вот поэтов и философов по-прежнему привозят (и тогда мы ходим
на их вечера). Ну и театры, пианисты, певцы из столицы – каждый
день. Увы, иногда прибывает товар второй свежести – для «туземцев»,
думают, сойдет…

Вот собираю я народные средства на памятник Пастернаку. Ну, все
знают, что Юрятин в романе «Доктор Живаго» – это наша Пермь. Я
мечтаю, что это будет памятник работы пермяка – Рудольфа Веденеева.
Но власти города упорно отказываются обсудить этот проект. Даже
против меня появилось открытое письмо в областной газете «Звезда»,
подписанное славянофилами: мол, нужен памятник Астафьеву, а не
Пастернаку. Как будто места мало! Да можно поставить и Пастернаку,
и Астафьеву!

Я, например, уже давно устраиваю экскурсии «по Юрятину» гостям
Перми. Так в Москве показывают дом Ростовых, а в Вероне – балкон
Джульеты. А я знаю, где дом Лары (напротив дома с фигурами) и
библиотека, в которой Юрий снова встретил Лару.

Интересно, что , когда мы ехали на собрание инициативной группы,
троллейбус встал. Кондукторша обернулась:

– Молодые люди! На выход! Три-четыре человека! Надо подтолкнуть!

Нашлось четыре довольно бледных молодых человека. Они послушно
вышли. Раздались голоса:

– Что она говорит – какие три-четыре? Да тут десяток бугаев не
столкнет!

Голоса еще звучали, а троллебус уже ожил и бесшумно поплыл вперед.
Юноши заскочили на ходу. Нам стало так хорошо, и я сказала мужу:

– Если наши юноши такие сильные, то – может – не пропадет наша
Пермь!

– И Россия тоже! –добавил муж.

Но пока всего я собрала только три тысячи рублей, хотя во всех
газетах Перми поместила статьи с призывом дать денег на памятник
Нобелевскому лауреату и номер счета. На них можно поставить, конечно,
бюст, но власти не дают места.

Один пермский философ недавно предложил поставить бюст Пастернака
… у него, философа, на даче.

– И указатели на дороге будут: до бюста Пастернака 100 км, 50
км, 500м? – спросили мы.

Провинция провинции рознь. Например, в Воронеже собрали средства
на мемориальный комплекс, посвященный приезду Анны Ахматовой в
ссылку к Осипу Мандельштаму. Этим занималась поэтесса Галина Умывакина.
Этот мемориал уже открыт. Я думала, что Пермь ничем не хуже Воронежа.
Но ошиблась.

Однако где-то есть и выравнивание. Например в начале ХХ века Екатеринбург
был богатым купеческим городом, Челябинск – небольшим поселением.
А теперь Екатеринбург и Челябинск практически сравнялись, несмотря
на несравнимые стартовые условия, несмотря на то, что все годы
Советской власти Москва львиную долю ресурсов на поддержание культуры
направляла в Свердловск ( он считался столицей Урала).

Я принимала участие во множестве «круглых столов», посвященных
теме провинциальной культуры. Составляла списки пермских поэтов,
покончивших с собой (от невостребованности в своей глубинке) и
все такое. Я вопрошала: может, на иных воздействует само значение
слова? Провинция в переводе – «для побежденного» (и люди ведут
себя как побежденные – малая энергетика, упадок духа, а те, кто
не упал духом, в столицу).

Мнения там всегда расходились. Одни говорили, что провинция болото,
а столица – океан, другие – что в океане акулы, а потом в кулуарах
было слышно: чем квакать в болоте, лучше плавать в океане и сразиться
с акулами…

И всегда на этих встречах находились оптимисты. Они говорили о
переходе к “информационному обществу”, в котором исчезнут сами
оппозиции “периферия– центр”. Мол, уже, как на Западе, где провинция
– просто распространенный центр. И вот в России, живя в Загонопригоньевске,
автор по электронке шлет материал в столичную газету или журнал,
издательство или галерею, и через 5 секунд он уже там.

Если бы все было так просто! На самом деле материал-то точно через
5 секунд попадет в столицу, но… Есть очень большое НО! Там его
никто не будет читать (знаю по личному опыту), если ты лично ранее
не приехал в столицу и не познакомился с работниками газеты-издательства-журнала
и пр.

Когда я услышала формулу: «талант должен родиться в деревне, а
умереть в городе», то возразила:

– От Бога мы всюду на ОДИНАКОВОМ расстоянии. (и тут же начала
думать: а почему тогда Христос, родившийся в провинции, свой подвиг
пришел совершать в столицу?).

И родились стихи, из которых приведу лишь последние четыре строки:

…В  городе Господь ближе,
Потому что всем нужен.
В деревне Он ближе,
Потому что каждый виднее.

Когда эти страницы все уже были написаны, пришло письмо от моего
друга:

«Про твою сватью узнал и все думаю над словом «сватья». Я считал,
что его давно не используют, что это из Пушкина (сватья баба Бабриха).
А может, все дело в том, что я никогда не жил в глубине России»…

И я задумалась: даже если провинциальное сознание поднимется до
столичного и все будут свободны и счастливы, диалекты останутся.
Эта пермячка, которая обращалась в Европейский суд, так сильно
– по-уральски – окает! Значит, останутся в нашей большой стране
диалекты, лингвистическая провинция?