Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Начало

Продолжение

Перечитав текст, я увидел, что пропустил там одну точку возврата –
мюнхенское бегство Террика из дому… В Харькове это, значит,
случалось тысячу раз, без преувеличений: я ходил и орал на
весь микрорайон «Терри! Терри!», иногда днём, иногда уже в
темноте, пока у меня не садился голос. Тогда я возвращался
домой, убаюкивал жену, и, как правило, Терри возвращался в тот
же день, или ночь, хотя бывало всякое – однажды он
отсутствовал целых два дня и вообще не пришёл домой сам, но на третий
прабабушка встретила его на трамвайной остановке – ещё
неизвестно, куда он там собирался ехать…

В Мюнхене он бегать перестал, возможно, вдосталь набегавшись по
дороге – я вёз его на автобусе через три страны, и на каждой
остановке он успевал вскачь преодолеть немало евро-миль, хотя
надо отдать ему должное – возвращался он всегда вовремя, я не
помню, чтобы из-за него задерживался выезд автобуса. На
границе между Украиной и Польшей нас едва не развернул
пограничный ветеринар – махновского вида мужик в мундире и
невероятной какой-то папахе… Отводя глаза в сторону, на мой вопрос,
какой именно печати не хватает на бумаге, которую я ему подал
(три дня я ездил по Харькову и собрал все мыслимые и
немыслимые печати), ткнул пальцем в воздух куда-то за краем этой
бумаженции и сказал: «А вот тут одной не хватает». Я отдал
ему все деньги, которые у меня оставались, долларов сто, так
что он вначале не поверил, но потом когда понял, что больше
взять с меня нечего, махнул рукой… А на польско-немецкой
границе мы с Терри уже просто прятались в автобусе, так что
ветврач нас не заметил… Потому что нас предупредили, что от
шляхтичей так просто не отделаешься, а денег у меня больше уже
точно не было ни копейки…

Зелёные немецкие пограничники вполне удовлетворились бумагой с
печатями и вообще никаких ветеринаров не вызывали, а ласкаво
улыбаясь, пропустили Терри в его «zweite Heimat» (которая была
для него хоть и не историческая, но, повторяю, чем-то должна
была ему напоминать… Есть ведь что-то очевидно общее, с
одной стороны, между Баварией и Украиной, а с другой – между
Баварией и Ирландией, можно долго то есть перечислять сходства,
начиная с общих кельтских корней), где он вскоре попал под
машину, но – прыжок – и снова он был в уме и на всех
четырёх, правда, тормозил потом при подходе к этому месту –
психотравма, одним словом… Но не думаю, что Терри начал выть из-за
этого, нет…

Он выл в одиночестве просто в силу того, что был слишком сильным
экстравертом. Может быть, он так же выл и в Харькове, если
оставался один, просто мы этого не знали, потому что нас в этот
момент дома не было, а соседи, в отличие от мюнхенских, нам
ничего не говорили.

В Мюнхене – вскоре после того, как я перевёз Терри, мы начали
получать письма без обратного адреса, который в общем-то был и не
нужен, потому что всё это были письма от жильцов нашего же
подъезда. Я не могу сейчас точно вспомнить, все ли они были и
без подписи и без конвертов, кажется, кто-то подписывался…
Да, точно, с указанием учёных степеней… А содержание этих
писем сейчас сливается у меня в одно – вот такое примерно:

«Уважаемые соседи!

Знаете ли вы, что в ваше отсутствие ваша собака почти непрестанно
воет? Причём, так громко, что слышно во всём доме. Это
причиняет нам всё большее беспокойство и, кроме всего прочего,
слыша этот ужасный вой, мы терзаемся мыслями о судьбе
несчастного животного. Нам кажется, что ваша собака не может
привыкнуть к здешней жизни и сильно тоскует по своей родине. Мы
решили вам написать всё это потому, что вы, возможно, ещё плохо
знакомы со здешними реалиями…» – дочитав до этого места, жена
– которая выучила немецкий «in Schrift und Wort» быстрее
меня, тревожно подняла ко мне глаза от письма. Я тоже подумал,
что имеется в виду какой-то параграф Hausordnung’а,
позволяющий привлекать в таких случаях даже и полицию…

Но нет, Терри выл как раз в те часы, когда шуметь законом не
возбранялось, поэтому жильцы и взывали к нам чисто
«по-человечески»… Жена продолжила чтение письма: «… и не знаете, что в
Германии существуют не только ветеринары, но и специальные
психологи, которые помогают собакам адаптироваться к новой среде…
Существуют так же кассеты, специальные видео– и
аудио-средства, развлекающие животных в ваше отсуствие и не дающие им
так тосковать…» Ну, и т.п. Было много, повторяю, таких писем,
и поначалу они ужасно раздражали жену, потому что посягали
на нечто святое, как вы уже теперь понимаете… И даже то, что
они были выдержаны в вежливом тоне и носили форму дружеских
советов, тем не менее, раздражало, потому что, во-первых,
даже жена при всей её – большей, чем у меня тогда языковой
продвинутости, не разбиралась в нюансах, в интонациях,
подозревала худшие, ну что-то ей мерещилось между строк… А во-вторых
– и это было более существенно – мы же ничего не слышали!
Ни уходя из дома, ни подходя к дому, никогда ничего – полная
тишина стояла, ни звука… И нам казалось, что на нашу собаку
наговаривают, я уже даже подумал, не живёт ли у нас в доме
этакий галлюцинирующий сочинитель…

Пока однажды жена не позвонила мне на работу и не сказала: «Я
слышала. Это ужасно. Теперь я могу их понять».

Потом я тоже это услышал – мы вышли из дому, прошлись немного по
парку и когда вернулись не с той стороны, где была терраса и
Терри мог видеть нас сквозь стекло, а со стороны подъездов… Я
впервые услышал этот вой.

Я не мог поверить своим ушам, что это Терри – я прожил с ним уже
семь лет к тому моменту и ни разу не слышал ничего подобного…
Это был волчий вой, совершенно волчий, такие
завывания-камлания-песнопения: «у-у-у-у…» Теперь ясно было, как он проникал
сквозь толстые бетонные стены – не пропускавшие никакие
другие звуки…

После этого мы ни разу не оставляли Терри одного дома, приходила
бабушка жены, или прабабушка, или его брали в гости к брату,
или к Гарри, в общем, одного его не оставляли никогда…

Возможно, наши бедные соседи, узнав, что от нас убежала собака,
сказали бы: «Неудивительно, он так страдал, несчастный». А может
и нет, они же понимали, что в нашем присутствии Терри может
только весело тявкнуть, что, конечно, тоже не делало
соседей особенно счастливыми… Но нет, я думаю, тявканье эти стены
не пропускали, их мог пробуравить только волчий вой…

Я снова пропустил точку возврата, уже во второй раз… То есть
мюнхенский побег, потому что в Харькове этих побегов из дому было
слишком много… Как, кстати говоря, и сексуальных приключений.

У Терри на Украине осталось множество внебрачных детей, из нам
известных были смеси с кокер-спаниелем и буль-терьером, причём,
хозяин буль-терьерихи пытался это дело прервать – вручную
храбро разнимал собак, пока собственная сучка не обернулась и
прокусила ему руку… Я сам этого не видел, только слышал
крики, я был в тот момент дома, а гуляла с Терри жена. Но хозяин
«испорченной» собаки пришёл в наш двор и стал кричать, что
он нас всех перестреляет, если мы не дадим ему денег на
аборт… Что-то мы ему дали, и он тогда ушёл... А хозяйка
кокер-спаниэлихи поставила нас перед фактом: очень скоро нам
предстоит получить от неё шесть или восемь – сколько их там будет,
короче, всех бастардов, которых произведёт на свет её «бедная
девочка» ( когда же «девочка» ощенилась, кстати, щенки
оказались такими красивыми, что хозяйка не отдала нам вообще ни
одного).

Это – что касается неофициальных, но были у Терри и вполне
матримониальные – связи, и, соотвественно, легальные дети, я помню,
что хозяйка одной из его «невест» была бывшая балерина, и что
у неё была не одна, а целых шесть собак – и все они
ирландские терьеры…

Я, узнав об этом, представил себе, какой там у неё происходил балет
(мне это легко было представить, зная, что устраивают в
квартире всего два ирлиндца – Терри и Ронни)…

Ещё помню: когда экс-балерина привезла к нам одну из своих невест, и
я встретил их вместе с Терри на трамвайной остановке, к
невесте подбежал доберман и стал залицяться... О, как Терри на
него рявкнул – того просто ветром сдуло!

Я не знаю, имели ли все побеги Терри из дому сексуальную подоплёку.
Ясно, что это был тот ещё ходок-летун, чтобы не сказать
совсем уж в рифму… Но мне всё же кажется невероятным, чтобы он,
скажем, все два дня провёл с какой-то своей тайной
возлюбленной... Которая на это время тоже сбежала из дому… Это было
бы красиво, конечно, но вряд ли так оно и было… Ну, может,
первый импульс и был таков – «белая собачка на другой стороне
трассы», но потом уже Терри, я думаю, попадал в круговорот
каких-то других загадочных явлений – менее опасный, надо
полагать, чем тот, который чуть было не проглотил его прямо на
наших глазах – в Мюнхене, но какой-то там круговорот его ведь
явно закручивал, не позволяя сразу вернуться домой… Может
быть, он просто забегал так далеко, что не сразу находил
дорогу. Или же всё-таки это была страсть в чистом виде?
«Ирландца далеко заводит течь…» и всё такое прочее…

Короче говоря, теперь можно только гадать, где был Терри, когда его
не было… Да и не только теперь, но и тогда точно так же – то
есть тогда, когда он убегал не насовсем – как вот сейчас,
хотя каждый раз жена боялась, что это как раз этот самый
случай…

В Мюнхене было так: я лежал с книгой в спальне, дверь была открыта,
а жалюзи – дверные – опущены, но не до самой земли, чтобы в
квартиру проникал свежий воздух, я оставил между полом и
нижним краем железного занавеса 20-30 сантиметров. Этого вполне
хватило Терри, чтобы бесшумно вышмыгнуть на улицу. Не
помню, как мы спохватились, было поздно, прежде, чем залечь
читать, я уже гулял с собакой, но тем не менее – жена обнаружила
его отсутствие, началась паника, степень которой я никак не
мог понять… Ведь это же был Мюнхен, ну что тут могло
случиться с собакой?… Наверно это всё же было после ДТП, поэтому
жену и начало так колошматить – она побледнела, её била мелкая
дрожь… Может быть, просто в Мюнхене она ещё больше
привязалась – к Терри?… Мы полночи ходили вдоль Вюрма и кричали
«Те-е-е-рррри-и-и-ии», периодически возвращались домой, чтобы
проверить, не вернулся ли он, но Терри дома не было.

В одно из таких возвращений я убедил жену, что искать дальше
бесполезно, нужно просто подождать до завтра, если что, дадим
объявление… При слове «объявление» у жены снова потекли слёзы в
три ручья, и я накапал ей валерьянки – кстати, может быть,
поэтому к нам и явилась непрошенная гостья… Уже под утро мы
уснули, я, во всяком случае, задремал, как вдруг почувствовал,
что что-то плюхнулось мне в ноги. Я открыл глаза, жена уже
не спала и была на ногах, и мы оба с изумлением разглядывали
крупную белую кошку с рыжими пятнами, которая спрыгнула с
моих ног и стояла теперь возле кровати, кокетливо урча…

И ровно через секунду раздался стук «копыт» и в зазор между полом и
жалюзи просунулась мохнатая рыжая башка…

Кошка мгновенно выгнула спину и зашипела, Терри залаял и прыгнул,
кошка метнулась и – исчезла всё в том же зазоре между жалюзи и
плиткой террасы…

Терри не стал её преследовать, он подошёл к нам и молча укоризненно
посмотрел поочерёдно на меня, на жену… «Как же так? – было
отчётливо написано у него на морде, – стоило мне выйти за
дверь и вы уже завели себе эту… Как вы могли?»

В Харькове кошек Терри, как ему и положено, загонял на деревья,
однако, однажды, когда мы вышли с ним на прогулку, мы увидели
удивительную картину: кошки не просто собрались в одну большую
стаю, но как бы сплотились, их было штук двадцать, не
меньше, они сидели на маленькой площадке около подъезда и с
наглым интересом смотрели на Терри, который в Харькове, да ещё и
во дворе, гулял, конечно, без поводка… Я думаю, что помешало
котам устроить ему тёмную присутствие хозяина, то бишь,
меня. Терри не жался вплотную к моему колену, когда мы
проходили мимо кошачьей банды, но как бы выполнял команду «рядом» и
был очень нервный, это было видно, он не проронил при этом
ни звука – при всей своей безбашенности он всё-таки не был
отморозком… Хотя повторяю, что и трусом его никак нельзя было
назвать: рост, вес задиравшихся к нему псов не имел никакого
значения, Терри, ни секунды не колеблясь, принимал вызов
что ротвейлера, что овчарки… То, что он при этом каждый раз
оставался жив и – за редкими исключениями (однаждлы его слегка
порвал таки один ротвейлер) цел и невредим, заслуга хозяев
этих страшных собак, и отчасти моя … Пожалуй, я могу
вспомнить ещё один только случай, когда я видел Терри таким
испуганным – помимо того странного утра, когда коты объединились в
банду и провожали нас такими глазами, как будто они теперь
были не коты никакие, а бенгальские тигры… А второй раз Терри
трухнул, когда я взял его с собой на Мариен-плац в самый
разгар фашинга. Было глупо, конечно, с моей стороны, но я сам
тогда это увидел впервые… Кстати, после этого Терри вообще
очень неохотно ездил в центр города. Наотрез он не
отказывался – не упирался и на землю не ложился, как при подходе к
месту своего ДТП, но я видел, что поездка «в центр» не вызывает
у него особого энтузиазма, и не брал его лишний раз с
собой, почему Терри, в отличие от меня, и не стал завсегдатаем
некоторых местных баров, куда иные посетители так любили брать
своих собак...

Фашинг – это предшествующий весне баварский карнавал, и в первый,
что ли, день этого праздника площадь так запружена народом,
ряжеными, зеваками и туристами., что Терри, я думаю, испугала
просто скученность – он давно не видел толпы, привык к
безлюдному району, где мы жили – в Мюнхене… Да и в Харькове Терри
никогда не участвовал ни в каких демонстрациях, вполне
возможно, что он вообще впервые видел такое скопище двуногих, к
тому же – таких отвязных, странных двуногих, успевших
выпить, хотя было ещё только слегка за полдень… Сначала Терри с
изумлением воззрился на взмывшего на бело-голубой шест,
торчащий посреди Виктуален-маркта – что та кошка в Харькове,
которую он загонял на деревья… То ли юношу, то ли девушку… Я
объяснил Терри, что это «травести», но он неободрительно
зарычал… И даже знаменитый танец «рыночных торговок» тоже произвёл
на Терри отрицательное впечатление, он порывался лаять, но
быстро осёкся, понимая, что в такой толпе его запросто могут
раздавить – он чувствовал себя очень маленьким, затерявшимся
в густом лесу длинных немецких ног… И мы нырнули обратно в
метро и поехали назад, в Пазинг. Там мы не сразу пошли
домой, я решил, что Терри нужно отойти от культурного шока, и мы
отправились вдоль Вюрма в сторону замка Блютенбург, где в
наше время разместилась детская библиотека и проходили
выставки графики и рок-концерты... Иногда Терри забегал в воду, но
ненадолго – был ещё февраль, хотя и очень тепло, солнечно,
может быть, дул фён… Терри вбегал и сразу же выбегал из речки
– он это делал там, где было мелко, его не несло, как брата
Ронни… Он отряхивался и бежал дальше по берегу,
периодически возращаясь ко мне, и снова – дальше, дальше…

Вот и всё, наверно. Движения собак этой породы очень быстры и вам
порой кажется, что они ведут себя примерно, как огонь на
торфяниках: исчезая в одном месте, мгновенно появляются в другом,
… И когда после стольких лет совместных прогулок идёшь по
парку, или в ущелье, вдоль реки, вам кажется, что рыжее пятно
мелькает тут и там – на периферии зрения… А если
сосредоточить одновременно и память, то его запросто можно увидеть, не
обязательно для этого доставать из кармана мобильник,
выбирать в меню опцию «Bilder», где среди прочих, как я уже
сказал, фотографий, есть у меня и две Террика... Ну, всё? Оставим
его в покое там, куда он напоследок убежал, может, она и не
такая дурная, эта его бесконечность… Ещё два слова, что ли,
по инерции: самое неприятное из того, что себе позволял
этот балбес, было катание и – соответственно вымазывание своего
тела падалью… Я не знаю, зачем ему это было нужно. Может
быть, это была инстинктивная уловка охотника – одеться в запах
мёртвого, чтобы тебя не приняли за живого и не боялись…
Кто-то мне так объяснил эту его привычку, я не проверял, но мне
кажется, что это вполне правдоподобное объяснение. Иначе
зачем ещё ему было вымазывать себя в эту кошматворную мазь?
Помню, как я отмывал его в семи водах (что в Мюнхене, что в
Харькове), пока не исчезал этот жуткий запах, повторяю, это
был самый неприятный из всех сюрпиризов Терри... Зачем я это
вспомнил в конце текста? Неужели для того, чтобы использовать
это как метафору, или как объяснение его нынешнего
невидимого, или – в лучшем случае, мерцающего, модуса собачьего
небытия? Что он де вымазался во что-то этакое, что не имеет
запаха и полностью его скрывает, идеальное то есть охотничье
средство… «Инферно собаки» – отправная точка этого моего
многоточия?… (Андрей прислал мне, кстати, пока я выстукивал это,
полный вариант своего текста – в «Новых описаниях» он был с
сокращениями). Я не знаю. Я знаю только, что если писать
текст дальше, нужно перетирать какие-то другие краски… и кто
знает, как они будут пахнуть, и не лучше ли поэтому здесь же
где-то и остановиться… Вот он стоит, обернувшись к нам и
смотрит на меня, по-моему, с упрёком... Потому что я даже не смог
толком нарисовать его морду, что уж говорить про его лапы
во время «бреющего полёта»… Ну да, спасает отчасти то, что
Терри был породистым псом и указав его породу, уже как бы
даёшь его портрет, хотя и приблизительный… Вот ведь и собака,
которую изобразила художница Д. на своём офорте – не очень-то
похожа на прототип, который я видел на типографии в Берлине…
К тому же существуют фотографии, а у сына где-то вроде бы
даже есть видео с Терри…

Один знакомый в Харькове говорил, что больше всего Терри похож на
депутата Верховной Рады, может быть, теперь уже бывшего –
такая же точно чёлка, такой же взгляд из-под неё… Но хоть убей,
не помню ни имени, ни фамилии того депутата… Может быть, я
спрошу у знакомого при встрече – на кого был похож Терри…
Тогда и допишу постскриптумом, а пока наверное всё, точка.

P.S.S. Имя похожего депутата Рады я не выяснил, зато заглянув на
следующий день в Интернет, узнал, зачем собаки так вываливают
себя в падали. Это называется у них: «душиться». Душатся
собаки для того, чтобы указать другим членам стаи дорогу к телу,
к добыче то есть, которой можно ещё поживиться. Это вроде у
них осталось от волков – инстинкт, то есть умом они как бы
понимают, что это страшная дурость и хозяин снова сначала
взвоет от ужаса, а потом будет орать на них и два часа мыть в
ванной, оттирая десятью шампунями… Но они ничего не могут с
собой сделать, как видят падаль, моча бьёт им в голову и они
начинают кататься по земле… Так что Терри делал это опять
же – из лучших побуждений, так же, как кости, которые он
прикапывал для меня в постели и которые я описал в начале этого
текста, пообещав, что далее этот текст будет более живым… По
идее, описание того, как Терри «душился» надо было бы тогда
просто либо вычеркнуть, либо – с целью «оживления» того же
текста – перенести куда-то вглубь, но я боюсь здесь что-то
переставлять местами, это может завести меня в такое
«переделкино»… Вот уже за окном прошёл сосед, похожий на жителя
настоящего Переделкина – как я его себе представляю: трубка,
борода, очки, походка, похожая на походку членов якузы, но этот
за окном – европеец, и в его исполнении всё это выглядит
просто невероятно солидно, вслед за ним к тому же семенит
маленькая белая собачка…

Не только переделывать, просто даже переносить абзацы я не буду,
хотя и заканчивать текст на эпизоде с «вываливанием в
мертвечине» мне не хочется, поэтому, наверно, вспоминается сейчас
одна из многочисленных полубезумных историй, связанных с С., а
именно: партия, в которую можно было вступать не только
человеку, но и собаке…

О ней рассказал мне С. в один из своих приездов из Италии – он там
работал подолгу, то в Ла-Скала, то в другом театре, по
контракту (оперным басом, ну да).

И вот в один из своих приездов в родной город, он рассказал нам, что
стал членом некой «радикальной» партии. И стал агитировать
нас – вступать туда же, в её ряды. По его словам, членство
не требовало вообще ничего – никаких обязанностей, но давало
право ездить на съезды, которые проходили в замечательных
местах, – он начал перечислять: «Последний был в Риме, перед
этим в Люцерне… Ну как, ничего?» Он так же перечислил фамилии
нескольких всемирно известных людей, которые являлись (по
его словам) членами этой партии. Я не буду их называть, но
скажу, что всё это были люди весьма демократических взглядов,
и почему, собственно, партия называлась «радикальной», я не
знаю. Забыл спросить. Всё это было очень похоже на розыгрыш
– перед этим, кстати, С. рассказал нам, что до вступления в
«радикальную» партию он всерьёз собирался стать масоном, но
тут как раз началась какая-то катавасия, связанная с ложами,
по всей Италии, и С. передумал. Зачем ему нужно было
становиться масоном, я понятия не имею, но вот про членство в
«радикальной» партии он вроде бы популярно объяснил: чтобы
ездить на съезды в Рим, Люцерну и так далее… Хотя тоже не совсем
понятно, зачем ему это было нужно, если он и так жил в тот
момент в Милане… Ну, на всякий случай – итальянского
гражданства у него ведь не было, и вот вспомнил ещё: он говорил, что
ему это так, просто решил, что… не помешает, мало ли что,
кто-то в самолёте его с-агитировал, пока летел, сосед, то ли
справа, то ли слева… Но вот нам – к тому моменту ни разу не
бывавшим за границей – это же так кстати, разве нет?… К тому
же членом партии может стать собака!

Не знаю, скорее всего, это был просто розыгрыш… Но и такими простыми
розыгрыши С. не бывали: в ответ на наш смех и взмахи рук –
мол, не гони… Он достал из кармана какой-то синий проспект,
развернул… Это была программка «радикальной» партии, там
было множество пунктов, содержание я, конечно не помню – прошло
с тех пор почти двадцать лет…

Этим С. нас всех конечно уел, но вступать в эту партию всё равно
никто так и не собрался. Можно это объяснить нашей инертностью
– «мы с тобой в чудеса не верим, оттого их у нас не бывает…»
Проспект пролежал у меня в кармане куртки довольно долго, а
потом я его достал как-то в гостях у других друзей,
возможно, когда кто-то спросил, есть ли твёрдая бумажка для
«свистка»… Я помню, что он, разворачиваясь, имел довольно большую
площадь, до полуметра, и по этой причине, стало быть, друзья
использовали его как подстилку для морской свинки, которая
жила у них на кухне в ящике и, кстати говоря, иногда пела
песни без слов – один раз я сам это слышал… Потом они
спохватились – стали искать программу партии – может быть, они-то как
раз отнеслись к перспективе членства серьёзно – и тут вдруг
вспомнили, что подстелили проспект под морскую свинку...
Всё, дальше идёт уже полный бред, я понимаю, и то, что это
было на самом деле, меня, всё это записывающего, никак не
оправдывает… «То, о чём говорить нельзя…» Ну то есть свинка съела
проспект, почти целиком изгрызла бумагу, адреса, контактные
телефоны, почти все пункты программы, остался маленький
кусочек, где не было уже вообще ничего разборчивого… А чуть
позже – в тот же день, на кухню вошла афганская борзая соседей
друзей (они тогда жили в коммуналке) и съела в свою очередь
– морскую свинку... История печальная (особенно для
маленькой тогда ещё дочки друзей) и одновременно банальная, конечно…
Животные – они такие, всё время кто-то кого-то ест… Не
говоря уже о членах, и даже менее странных и «радикальных»
партий…

Странно немного только то, что борзая съела свинку именно в тот
день, когда свинка съела программу партии – в том числе и
«собачьей», ведь животные жили бок о бок не первый день и даже
месяц… Но и это не такая уж странность – так и бывает с
животными, причём, на месте морской свинки оказывется иногда
несчастный владелец дога – был такой страшный случай в моём
детстве, в соседнем дворе… Или всем известный – благодаря Вернеру
Герцогу – «Grizzly-Man» – человек, проживший бок о бок с
медведями несколько лет – пока они вдруг почему-то его не
съели…

Я правда не знаю, «была ли такая партия…» на самом деле… И не у кого
спросить, контакта с С. у меня теперь нет… Хотя может быть,
через общего знакомого – концертмейстера, я мог бы у него
спросить… Но я всё равно не уверен, что буду вписывать
сведения – даже если их удастся добыть – в этот текст, потому что
– ну какое отношение всё это имеет к Терри?

Я вот лучше скопирую прямо сюда его фото – с мобильного телефона, не
очень чёткое, но что делать… Там есть ещё одно – в
телефоне, где он в анфас, но у меня нет инфракрасного порта – в
лэптопе, а эту фотографию я когда-то скопировал на чей-то
мобильный с Интернетом, оттуда уже мне её переслали сюда… Ну всё,
вот он: