Искусство

Призраки

Три истории о любви

История первая

Олег

Профессор

Санитар

Водитель

Машина «скорой помощи» едет по городу. В кабине – Водитель и
Санитар. В салоне – Олег, он лежит на носилках лицом вниз.
Рядом сидит Профессор в белом халате.

ОЛЕГ. Че-то мне фигово-то как-то.

ПРОФЕССОР. Бывает и хуже. Вы, главное, не отключайтесь, молодой
человек, сохраняйте сознание, тогда все будет в порядке. Мы уже
скоро приедем.

ОЛЕГ. Мутит что-то.

ПРОФЕССОР. Такое бывает. Побочное действие. Вам сделали укол.

ОЛЕГ. Вы врач?

ПРОФЕССОР. Да. Да, врач.

ОЛЕГ. У меня там чего вообще есть-то?

ПРОФЕССОР. Проникающее ранение в спину. Глубина – четыре сантиметра.
Потеряли много крови, но жить будете. Чуть левее, и лезвие
попало бы в позвоночник, остались бы на всю жизнь инвалидом.

ОЛЕГ. Не помню ни фига. Кто сделал-то хоть?

ПРОФЕССОР. Их не задержали. Ищут.

ОЛЕГ. Ясно. Суки. Хрен найдут, если сразу не поймали. Болит, гадство...

ПРОФЕССОР. Ничего, до свадьбы заживет.

ОЛЕГ. Да, у меня же свадьба через месяц. А где Вика? Мы же с ней были

Олег пытается привстать и оглянуться.

Её чего, не пустили со мной в машину?

ПРОФЕССОР. Не пустили. Она такси поймала и сразу в больницу поехала.
Только её сегодня к вам вряд ли пустят. Только завтра и то
не раньше пяти. Приёмные часы – с семнадцати до
девятнадцати.

ОЛЕГ. Вот засада. Сходил, называется, за хлебушком. Я, главное, ей
говорю – чего мы там забыли-то, на этих танцах? Лучше дома
посидеть, телевизор посмотреть. Юмористическую телепрограмму.
А она – надоел твой телевизор, я хочу общаться с людьми. Вот
и пообщались. Слушайте, я вздремну пока. Спать хочется. Я
со смены сегодня.

ПРОФЕССОР. Подождите немного. Нужно будет в больнице процедуры
сделать. Заснете, потом придется будить.

ОЛЕГ. Да че там за процедуры? Четыре сантиметра – царапина. Йодом
смажут и делов-то.

ПРОФЕССОР. Мне кажется, придется швы наложить.

ОЛЕГ. Ой, ёлки. Не, я это не люблю. Мне в детстве лоб зашивали. Мы с
пацанами в войнушку играли. У меня такой пистик был
розовый. Как щас помню, я к Кольке Вечеринину подкрадываюсь сзади,
чтобы его в плен взять, приставляю ему к затылку пистолет и
ору «Хенде Хох, фриц проклятый!« Он разворачивается и в
грудь меня толкает. Я назад полетел, развернулся, чтобы не
спиной падать, и руку с пистолетом подставил. И как раз
пистолетом – там мушка такая острая была – как раз в лобешник. Встал,
обидно самому так. И не больно при этом. Лоб рукой трогаю,
смотрю – рука вся в кровище. Вот тут-то я и заорал, и
запрыгал. Прыгаю, а вокруг пацаны перепуганные. Воспитателка
подбежала, меня в дом потащила, скорую вызвала, как щас прямо. В
больницу привезли, а там тётка врач наклоняется ко мне, и в
руках у нее иголка кривая. Я заорал опять, как дурак, и орал
всё время, пока она меня зашивала. Потом шов пластырем
залепили. Мне одна девочка на следующий день сказала, что на
пластыре пять таких круглых пятнышек – четыре по краям, одно в
центре. Я не поверил, тогда она ближе пододвинулась – она в
очках была. И я в её очках увидел – да, действительно,
четыре по краям и одно в центре. Вот чего-то на всю жизнь эти
пятнышки запомнил, а девочку не помню. Лена Кораблева? Или Таня
Тропкина? Не помню... кто-то из них в очках был.

ПРОФЕССОР. Может быть, ваша Вероника?

ОЛЕГ. Какая ещё Вероника?

ПРОФЕССОР. Про которую вы рассказывали. Ваша невеста.

ОЛЕГ (смеется). Она не Вероника. Она Виктория. Победа по-нашему,
знаете? В переводе.

ПРОФЕССОР. Да, знаю.

ОЛЕГ. Она с нами в садик не ходила. У неё отец военный, она к нам
только в девятом классе приехала. А ходить мы начали в
одиннадцатом.

ПРОФЕССОР. Ходить? Никогда такого не слышал. Я думал, говорят – ухаживать.

ОЛЕГ. Чего такого? У нас все так говорят – она с ним ходит. Сначала
год ходят, потом женятся. Мы уже почти два года ходим. Я бы
сразу после школы на Вике женился, да она в педучилище пошла
учиться. Родители её, главное, говорят – пусть пока походят
ещё. А теперь мне скоро в армию, она говорит – вдруг тебя в
Чечню пошлют и там убьют, так ей хоть вспоминать, что
замужем была.

ПРОФЕССОР. В Чечню срочников, кажется, теперь не посылают.

ОЛЕГ. Это они так говорят, что не посылают, а на самом деле только в
путь. Вы министра обороны в телевизоре видели? Мало того,
что штатский, так еще сам по себе такой дурной, аж крутится.

ПРОФЕССОР. Как вы это интересно сказали.

ОЛЕГ. Ага, это у меня бабка так говорит. Про меня в основном. Ладно,
доктор, я вздремну пока все-таки. Едем и едем. Разбудят
потом, ничего страшного.

ПРОФЕССОР(раздражаясь). Да что ж вы пять минут не можете потерпеть.
Вы уснете, мне скучно тут сидеть будет одному.

ОЛЕГ. Я вообще-то здесь не для того, чтобы вас развлекать.

ПРОФЕССОР. Извините. Расскажите мне лучше про себя. Чем занимаетесь?

ОЛЕГ. Да так. Бизнесом.

ПРОФЕССОР. Серьезно?

ОЛЕГ. Я что, похож на известного юмориста? На Евгения Петросяна? Так
не похож вроде ни фига.

ПРОФЕССОР. Что вы сразу обижаетесь? Я просто так спросил. Вы такой молодой.

ОЛЕГ. И что теперь, если молодой, так...

ПРОФЕССОР. Обычно бизнесом занимаются люди более старшего возраста.

ОЛЕГ. Почему?

ПРОФЕССОР. Опыт, знание людей – они приходят с годами.

ОЛЕГ. Вы – человек старшего возраста. Вы занимаетесь бизнесом?

ПРОФЕССОР. Нет, сейчас речь не обо мне. Я совсем по другой части.

ОЛЕГ. То-то и оно. Не знаете, а говорите.

ПРОФЕССОР. Что за бизнес, если не секрет?

ОЛЕГ. Автомагазин.

ПРОФЕССОР. У вас свой автомагазин?

ОЛЕГ. Не совсем мой. То есть вообще не мой. Я там продавцом работаю.
Но скоро собираюсь свой магазин открывать.

ПРОФЕССОР. Я уверен – у вас все получится.

ОЛЕГ. Вы что, издеваетесь?

ПРОФЕССОР. И в мыслях не было.

ОЛЕГ. Я же вижу.

ПРОФЕССОР. Наоборот, я буду очень рад, когда у вас будет свой магазин.

ОЛЕГ. Вам-то что за радость?

ПРОФЕССОР. Мне будет приятно видеть, как молодой человек сам
пробивает себе дорогу в жизни.

ОЛЕГ. Бросьте, вам на это наплевать. Просто говорите из вежливости.

ПРОФЕССОР. Перестаньте разговаривать со мной таким тоном. Я вас, в
конце концов, старше в два раза. А то и в три.

ОЛЕГ. Ну и пожалуйста.

Пауза.

ПРОФЕССОР. Молодой человек.

ОЛЕГ. У.

ПРОФЕССОР. Вы меня слышите?

ОЛЕГ. У.

ПРОФЕССОР. Вы верите в призраков?

ОЛЕГ. Неа.

ПРОФЕССОР. Почему?

ОЛЕГ. Что значит – почему? Не верю и все.

ПРОФЕССОР. А в бога вы верите?

ОЛЕГ. Неа.

ПРОФЕССОР. Значит, вы атеист?

ОЛЕГ. Неа. Но в бога не верю. Я один раз летал на самолете над
облаками, никакого бога не видел.

ПРОФЕССОР. Вдруг он не за облаками, а где-нибудь... в другом месте.

ОЛЕГ. Например?

ПРОФЕССОР. В душе.

ОЛЕГ. Души тоже нет.

ПРОФЕССОР. Вот уж это вы глупости говорите.

ОЛЕГ. Знаете, если вы врач, а я больной, то перестаньте меня ругать.
А то я вашему начальству пожалуюсь.

ПРОФЕССОР. Успеете еще пожаловаться. Хотите я вам историю расскажу
про призраков?

ОЛЕГ. Давайте.

ПРОФЕССОР. Один профессор влюбился в студентку. Ушел от жены и детей
и стал с ней жить. Снял квартиру. Ему показалось, что он
помолодел на тридцать лет. Снова начал дышать полной грудью.
Ему снова хотелось работать, он даже написал два реферата.
Коллеги на кафедре шушукались, конечно. Ректор однажды вызвал
к себе и долго мялся, хотел что-то сказать, но так и не
сказал. Святой человек, настоящий русский интеллигент! А однажды
вечером в эту съёмную квартиру пришла жена профессора и
увела его обратно домой.

ОЛЕГ. Как увела?

ПРОФЕССОР. Так. Взяла за руку и увела. Женщины это умеют как-то делать.

Пауза.

ОЛЕГ. Профессор-то что, отказаться не мог? Выгнал бы её и делов.

ПРОФЕССОР. Не мог. Не нашел в себе сил.

ОЛЕГ. Дурак ваш профессор.

ПРОФЕССОР. Теперь вы ругаетесь. (Пауза.) Может быть, и дурак.

Пауза.

ОЛЕГ. Дальше что?

ПРОФЕССОР. Студентка весь вечер плакала, а ночью повесилась на поясе
от халата. Зелёном таком, как в «Трех сестрах».

ОЛЕГ. А профессор?

ПРОФЕССОР. Он целую неделю сидел в этой съёмной квартире и ждал, что
она вернется к нему.

ОЛЕГ. Кто вернется? Жена?

ПРОФЕССОР. При чем тут жена? Студентка.

ОЛЕГ. Она же умерла.

ПРОФЕССОР. Он ждал, что явится её дух. Привидение, если угодно, призрак.

ОЛЕГ. Дождался?

ПРОФЕССОР. Нет.

ОЛЕГ. Глупая история, к тому же съёмная квартира... Представьте,
каково хозяевам? Они сдают квартиру, приходят за деньгами, а
там повесившаяся студентка и сумасшедший профессор.

ПРОФЕССОР. Он не сумасшедший, просто очень несчастный.

ОЛЕГ. Не фиг было от жены уходить.

ПРОФЕССОР. Вы рассуждаете, как молодой старичок. Как будто вы все за
всех на свете знаете.

ОЛЕГ. Что, нет, что ли, не знаю, что ли?

ПРОФЕССОР. Ничего вы не знаете. Вы...

Машина останавливается.

ПРОФЕССОР. Приехали. Всего вам наилучшего, злой юноша.

ОЛЕГ. До свидания.

Профессор сбрасывает халат и выходит из машины, хлопнув
дверью. Санитар оборачивается назад.

САНИТАР. О, гляди, смотрит. Думал, не довезем.

ВОДИТЕЛЬ. Выгружай.

Водитель и санитар выходят из машины, берут носилки с
Олегом, вынимают их из машины и уносят.

ГОЛОС ОЛЕГА. Они бы и не довезли, если бы я вырубился в машине.
Чертов профессор своими идиотскими разговорами спас мне жизнь.
После больницы я хотел его найти, но не для того, чтобы там
спасибо сказать или еще что-то, а чтобы дать этому старому
козлу в морду за его вранье. Вика не поехала в больницу на
такси. Ранение в живот, которое она получила возле клуба,
оказалось смертельным, и её увезли сразу в морг. Но профессора я
не нашел. В университете мне сказали, что он умер рано утром
в тот день, когда мы познакомились. И, кстати, не врач он
был, а историк. А поскольку он мне все врал и о том, что
врач, и о Вике и о призраках, я теперь каждый вечер прихожу на
то место, возле клуба. Стою и жду, когда ко мне вернется
Вика.

История вторая

Ольга

Андрей

Мужчина

Большая комната в двухкомнатной квартире. Ольга сидит за
столом, вырезает из журналов фотографии звезд и вклеивает их в
альбом. Хлопает входная дверь, входит Андрей. Ольга встает,
смотрит на него, но он проходит мимо нее, бросает сумку на
пол, на ходу снимает рубашку. Уходит в ванну, включает воду.
Через несколько секунд возвращается, обтирая голый торс
полотенцем. Проходит на кухню, хлопает дверью холодильника.
Возвращается в комнату.

АНДРЕЙ. Че, пожрать опять ничего нет?

ОЛЬГА (шепотом). Тише, Леночка спит, разбудишь.

АНДРЕЙ. Пусть просыпается. Вы тут целый день дрыхнете, а потом
полночи зажигаете. А мне на работу к восьми.

Ольга садится, молча выстригает очередную фотографию,
прижимает ее к губам, потом вклеивает ее в альбом.

АНДРЕЙ. Ладно.

Андрей уходит на кухню, хлопает там дверцами шкафов,
возвращается с толстым куском хлеба и кружкой чая. Садится за
другой стол, стоящий у стены, включает компьютер.

ОЛЬГА. У меня деньги кончились. Надо Леночке еды купить и мне
кое-что из косметики.

Андрей начинает играть в компьютерную игру. Из колонок
доносятся выстрелы и крики.

ОЛЬГА. Тебе что, трудно звук убрать? Леночка же спит. Тебе что,
родную дочь не жалко?

Андрей отключает колонку и надевает наушники.

Ольга встает, подходит к нему и машет перед его лицом руками. Андрей
останавливает игру, снимает наушники.

АНДРЕЙ. И?

ОЛЬГА. Тебе не надоело?

АНДРЕЙ. Давно. А куда деваться?

ОЛЬГА. Почему ты так поздно сегодня?

АНДРЕЙ. Потому что домой не хочется идти. Надоело смотреть на твою
постную рожу и пустой холодильник.

ОЛЬГА. Сходил бы сам и купил все, что надо. У других вон мужики по
магазинам ходят, сумки таскают. А я...

АНДРЕЙ. У других бабы работают, а не дома сидят.

ОЛЬГА. Я с Леночкой сижу, имей совесть.

АНДРЕЙ. Ленке три года скоро, давно пора в садик отдавать.

ОЛЬГА. Я не хочу ее в садик отдавать. Ее там заразят чем-нибудь, или отравят.

АНДРЕЙ. А так вырастет, будет дура-дурой, как ты.

ОЛЬГА. Сколько можно меня оскорблять?

АНДРЕЙ. Сколько нужно, столько и можно.

ОЛЬГА. Почему ты меня ненавидишь?

АНДРЕЙ. Я тебя не ненавижу. Мне на тебя плевать. Все, поговорили?
Спасибо за ужин.

Откусывает кусок хлеба, отпивает глоток чая.

И можно я продолжу?

Поворачивается к компьютеру.

ОЛЬГА. Подожди.

АНДРЕЙ. Что еще?

ОЛЬГА. Я тебе хочу кое-что рассказать.

АНДРЕЙ. Я весь внимание. У тебя пять минут. Время пошло.

ОЛЬГА. Почему ты такой грубый?

АНДРЕЙ. Это к делу не относится. Ты хотела что-то рассказать.

ОЛЬГА. Андрей, нам нужно что-то делать.

АНДРЕЙ. Хочешь развестись? Не проблема. Только я останусь здесь. Ты,
если хочешь, можешь забирать Ленку и дуть к родителям. Не
проблема. Только на алименты особо не рассчитывай. Мне за эту
хату надо будет платить.

ОЛЬГА. Слушай, я просто не верю, что ты все мне это говоришь. Ты же
всегда был такой хороший, почему ты теперь стал такой
плохой? С тех пор, как Ленка родилась? Ты меня разлюбил?

АНДРЕЙ. Да, разлюбил.

ОЛЬГА. Может, уже и другую завел?

АНДРЕЙ. Может и завел.

ОЛЬГА. И кто она? Давай уже, колись, раз у нас такой разговор.

АНДРЕЙ. Ты ее не знаешь.

ОЛЬГА (задумчиво). Да нет, никого у тебя нет, это
ты чтобы меня позлить. Черт, что мне делать?

АНДРЕЙ. Я, по-моему, только что русским языком объяснил, что тебе делать.

ОЛЬГА. Андрюша, я не верю, что ты действительно хочешь...

АНДРЕЙ. Почему не веришь?

ОЛЬГА. Мне кажется, что у нас в последнее время начало налаживаться.

АНДРЕЙ. Разве? С чего ты взяла?

ОЛЬГА. Мы почти не ругаемся.

АНДРЕЙ. Потому что не разговариваем вообще, потому и не ругаемся.
Нет, Оль, ничего у нас не налаживается, и ничего хорошего из
этого не выйдет.

ОЛЬГА. Подожди, я тебе и хочу рассказать...

АНДРЕЙ. Я тысячу раз слышал все твои рассказы.

ОЛЬГА. Мне кажется, я схожу с ума. Вернее, не только я. Мы вместе с
Леночкой сходим с ума. Нам нужно к врачу. К психологу. Или
даже к психоаналитику. Я думаю, это все из-за наших с тобой
отношений. Подсознание...

АНДРЕЙ. Ты о чем вообще сейчас?

ОЛЬГА. Вот, я же тебе уже полчаса рассказываю! Мы с Леночкой сегодня
видели призрака!

АНДРЕЙ. Ну все, начинается.

ОЛЬГА. Что начинается? (Повышает голос.)Что
начинается-то вообще? Ты дослушай сначала.

АНДРЕЙ. Я слушаю, блин, во все уши, какие есть. Давай, мели дальше.

ОЛЬГА. Ничего я не мелю. Мы обе видели призрака. Мы так испугались.
Леночка потом два часа плакала, только недавно уснула.

АНДРЕЙ. Он был в белом плаще?

ОЛЬГА. Зря смеешься. Это был мужчина. Лет около сорока, в синем
свитере. Он ходил по квартире.

АНДРЕЙ. Завывал небось, цепями гремел?

ОЛЬГА. Нет. Он ходил по квартире и заглядывал в углы. Мы с Леночкой
сидели на кровати у самой стены. Он несколько раз заходил в
спальню, но нас он не видел.

АНДРЕЙ. Ходил по квартире и заглядывал в углы?

ОЛЬГА. Да.

АНДРЕЙ. Очень глупо для призрака.

ОЛЬГА. Как будто ты знаешь, как обычно ведут себя призраки.

АНДРЕЙ. В какие углы? Здесь? Или здесь?

ОЛЬГА. Во все.

Андрей встает, обходит комнату, заглядывает в углы.

АНДРЕЙ. Что за...

Андрей наклоняется и поднимает с пола маленькую иконку.

АНДРЕЙ. Это откуда? Он оставил?

Андрей кладет иконку на стол.

ОЛЬГА. Я боюсь.

АНДРЕЙ. Говоришь, Ленка тоже его видела?

ОЛЬГА. Да. Она очень испугалась. Спрашивала, когда папа придет.

АНДРЕЙ. Странная история. Надо поискать в Интернете что-нибудь о
призраках. Если приходит такой чувак и кладет в угол иконку,
может быть, это хорошая примета? Может, теперь эту иконку на
груди надо носить. Вдруг она чудотворная.

ОЛЬГА. Андрей, я боюсь.

АНДРЕЙ. Слушай, а ты не выдумала это все? Положила сама иконку.

ОЛЬГА. Если не веришь, спроси у Леночки.

АНДРЕЙ. Я спрошу.

Стук в дверь.

АНДРЕЙ. Ты ждешь кого-нибудь?

ОЛЬГА. Нет. Не открывай.

АНДРЕЙ. Почему?

ОЛЬГА. Это он.

АНДРЕЙ. Призраки не стучат в дверь. Если боишься, иди в ту комнату.

ОЛЬГА. Прогони его.

Андрей идет к двери. Ольга преграждает ему дорогу.

ОЛЬГА. Нет. Не ходи. Не ходи, пожалуйста. Он... будет плохо.

АНДРЕЙ. Да ладно тебе, я призраков не боюсь. Тем более, если они
стучат в дверь, а не проходят сквозь стены.

Ольга убегает в другую комнату. Андрей идет открывать.
Возвращается вместе с мужчиной в свитере.

МУЖЧИНА. Здравствуйте. Мне зовут Анатолий Сергеевич...

Замечает иконку, берет ее в руки.

О, я вижу, вы её нашли.

АНДРЕЙ. Это вы её положили в угол?

МУЖЧИНА. Да.

АНДРЕЙ. И на фига? И вообще, как вы попали в квартиру?

МУЖЧИНА. Меня попросили к вам зайти родители вашей жены. Вернее,
вашей бывшей жены. Они же дали ключи.

АНДРЕЙ. Ни фига себе! Какого черта!

МУЖЧИНА. Это я попросил. Я хотел сначала осмотреть... квартиру. На
всякий случай.

АНДРЕЙ. Отдайте ключи.

Мужчина выкладывает ключи на стол.

МУЖЧИНА. Вот, пожалуйста.

АНДРЕЙ. Теперь валите отсюда.

МУЖЧИНА. Не волнуйтесь, пожалуйста. Я опытный психолог, практикую
уже больше пятнадцати лет. Родители вашей... вашей бывшей жены
мне все рассказали.

АНДРЕЙ. Что рассказали?

МУЖЧИНА. Такое бывает с людьми, которые перенесли психологическую
травму. Гибель жены и дочери стала серьезным стрессом... Но мы
вам поможем. У нас есть отличный пансионат. Вы там сможете
отдохнуть, отвлечься от своих мыслей... и от своих...
видений...

АНДРЕЙ. Че-то не врубаюсь...

МУЖЧИНА. Я говорю о ваших видениях.

АНДРЕЙ. Каких видениях?

МУЖЧИНА. Вашей погибшей жены. И дочери.

Андрей разворачивается и медленно идет к двери в соседнюю
комнату. Открывает ее и долго стоит в дверях. Потом подходит к
мужчине и одним ударом опрокидывает его на пол. Мужчина
кричит, Андрей наклоняется и бьет его правой рукой снова и
снова, пока он не перестает кричать.

История третья

Владимир

Галина

Берег реки. На скамейке сидят Владимир и Галина.

ВЛАДИМИР. Нет, правда, я рад, что ты приехала. Ты, наверное,
обижаешься на меня. Я хочу, чтобы ты знала, что я... я хотел... я
думал о том, как было бы лучше для тебя. Ты молодая,
красивая. Я думал, без меня тебе будет... ну, проще, что ли. Чтобы
время на меня не терять. И деньги не тратить. Я думал – тебе
надо карьеру делать, семью создавать, детей рожать. А от
меня какой толк? Я сначала повеситься хотел или вены вскрыть.
Но только это опять был бы геморрой для тебя. Я-то свои
проблемы решил бы за один раз. А тебе опять расходы – похороны,
экспертизы всякие – я там не знаю, что еще с покойниками
делают. Да я и боялся, если честно. Вот я и решил, что я ведь
могу и просто уехать. Куда-нибудь, чтобы ты не нашла, если бы
даже захотела найти. (Пауза.) А куда я мог уехать? Здесь по
крайней мере дом родительский. Они давно в город
перебрались, а дом стоит. Обои старые, а так я протопил, подсушил
немного и жить можно. Денег я взял половину, чего там оставалось.
Все по-честному – четыреста тебе и четыреста мне. Я думал,
мне хватит. Здесь же расходов мало, только на хлеб, а я его
почти не ем. Я когда уехал? Ты не помнишь? В мае? Или уже
июнь был? Помню, что жарко очень было. Я в поезде плацкарт
взял, чтобы подешевле. Устал, дорога тяжелая. Приехал, два дня
встать не мог, отсыпался, отдыхал. (Пауза.) Потом начал
немного домом заниматься, полы помыл, прибрался, посуду нашел.
Кашу себе сварил гречневую. Из дома выходить стал, сначала во
двор, потом даже до речки. Не купался, так, по колено
заходил. Хотя потом и купаться стал, хотя мне и нельзя. Думаю, а,
пофигу, все равно теперь никто ничего не скажет. (Пауза.) В
огороде все заросло. У соседей, гляжу – грядочки по
линеечке: клубника, морковка. Мне все равно делать нечего, я
огороде ковыряться начал. Картошку посадил, лук, укроп, огурцы,
морковку, хотя и поздно уже. Но ничего, все выросло, я с
середины лета со своими огурцами жил. (Пауза.) Тебе как тут у
нас? Видишь, какой лес? Сейчас здесь хорошо, весной – вообще
сказка. Вот осенью и зимой или когда дожди – тогда вид
скучный. Деревья вокруг, и тучи сверху. Давит. Клаустрофобия
начинается. Я специально на этот случай водки купил. Как дождь, я
на крыльцо сяду и водку пью. Нормально, даже весело. Много
не пил, конечно, знаю, что нельзя. Полстакана наливал и пил
по глотку в полчаса. Как раз чтобы хорошее настроение
поддержать. Курить пробовал – нет, сразу кашель. (Пауза.) С
соседями я почти не общаюсь, так, здороваюсь. Меня их дела не
касаются, а их – мои. (Пауза.) Книжки нашел в сарае. Некоторые
подмочило, все страницы желтые, а некоторые нормально, можно
читать. Почитал, молодость вспомнил, мечты свои – как
писателем хотел стать. Я не помню, я тебе рассказывал или нет? Я в
шестнадцать лет написал целый чемодан стихов. Ну, то есть,
не совсем чемодан – такой, чемоданчик из-под аккордеона.
Маленький такой, черный. И поехал в Волоковец, в издательство.
Хотел предложить, чтобы книжку напечатали. На вокзале пошел
за обратным билетом, поставил чемодан на пол, пока билет
покупал – руку опускаю – а чемодана нет. Украли, суки. Вот
обломались потом, наверное. Думали, аккордеон, а там стихи. Да
еще фиговые такие. Я тогда сильно расстраивался, а сейчас рад,
что не опозорился в издательстве. Стихи у меня были совсем
фиговые. Такие, под Маяковского. Я тогда футуристами
увлекался. Было что-то вроде: «Шаг, шаг, еще один шаг. Ночь, снег,
универмаг». Графомания, короче. А в институте я уже
рассказики писал. Под Стивена Кинга, ужастики. Про муравьев-людоедов
и про отражение в луже, которое убило своего хозяина. Ага,
тоже, короче, графомания. (Пауза.) Вот. И тут я чего-то
сидел-сидел. А, да, я нашел в сарае роман один. Я не знаю,
читала ты или нет: «Воспитание чувств» Флобера. Я его,
оказывается, раньше не читал, только «Госпожу Бовари» в институте. А
тут чего-то прочитал и думаю, чего мне терять? Я же всю жизнь
мечтал роман написать. Так почему не сейчас? Мне-то все
равно уже. Даже если не получится, так хотя бы самому
удовольствие получить. Я так, особо серьезно об этом не думал, но
нет-нет, да и задумывался. И один раз взял, сходил в магазин –
он здесь один, как раз тот универмаг, из стихотворения.
Купил общую тетрадь. В клеточку. Мне всегда больше в клеточку
нравились тетрадки, чем в линейку. В общем, сел писать. Вот,
прямо как у Флобера, всю свою жизнь стал описывать. (Пауза.)
Сначала детство, родителей, дедушек с бабками. Хулиганства
всякие свои, потом школу. Представь, я с третьего класса ни с
кем не разговаривал. Парни все хотели стать шоферами, а я
один – космонавтом. Книжки читал про космос, Ярослава
Голованова, «Дорогу на космодром», про Группу Инженеров, Работающих
Даром. Ракету собирал в сарае. Пацаны меня за это лупили.
Ага, и сейчас все они шоферы, а один я – неудачник, так и не
стал космонавтом. Потом институт. Я почти сразу в газете
стал работать – думал, мне это поможет, как будущему писателю.
Вот тут-то я и накололся. Газетчиком-то я стал, и вроде бы
даже неплохим, а писателем – нет. (Пауза.) Надо мне было
продолжать сидеть в общаге на окраине, питаться супом из хлебных
крошек и бульонного кубика и писать. Может, что-нибудь и
получилось бы в конце концов. А мне чего-то захотелось тогда
мирских благ. Телевизор захотелось цветной, чтобы кино
смотреть и музыкальный центр. Тогда у нас НТВ начали показывать,
кино не для всех, по ночам хорошие фильмы показывали. Феллини
там, Тинто Брасса – хотя и порнуха, но все равно хороший
режиссер. Вот я и стал в газете работать. Сначала криминалом
занимался, потом политикой. Это был девяносто пятый год,
осень. Я как раз институт закончил и женился в первый раз. В
газете работать было прикольно. Выборы пошли чередой. Деньги
платили такие, каких потом уже никогда не было. Я из общаги на
такси в редакцию ездил. Потом квартиру снял. Писал по три
материала в день. Понятно, не до литературы стало. Да и
вообще – чем больше денег, тем меньше счастья. Я тогда пить
начал, по бабам ходить. С женой развелся. (Пауза.) А потом и
вообще в Москву уехал. Ну обычная вообще история. Полстраны так
жило. Как в Москве пробивался тоже... взятки за регистрации,
съемные хаты, работы всякие непонятные. С тобой
познакомился... Любовь... Снова жить хочется... Три пачки сигарет в
день... Кашель, легкие болят, жрать не могу вообще, сразу
тошнит, больница, анализы, диагноз и пиздец. Извини, я помню, ты
не любишь, когда я матерюсь. Больше не буду. Простой совсем
сюжет получился у романа, но, видимо, что-то в нем, то есть
во мне, такое было. Два месяца писал, не вставая. Всю
задницу отсидел, ручек исписал штук десять, а тетрадей этих общих
шесть штук ушло. Потом еще перепечатывал на компьютере, это
отдельная история. Еле нашел здесь компьютер. Прикинь, в
налоговой инспекции. Какая-то 286-я развалюха из каменного
века. Договорился с мужиком, он меня на ночь пускал, а утром
выпускал. Так ночами и набирал – еще месяц. Потом на четыре
дискетки скинул и послал в четыре издательства – В «ЭКСМО»,
«АСТ», «ОЛМУ» и «Амфору» – самые понтовые издательства.
(Пауза.) Все, думаю, я свое дело сделал, а ответа и дожидаться не
буду. Лучше не знать. Вдруг опять графомания? Лег на диван и
собрался помирать. Только уже осень началась, помирать
холодно. Сходил, дров принес, печь протопил. Сел у огня, чаю себе
сделал. Сижу, за окном дождь, у меня тепло. А, думаю,
пофиг, потом умру. Я вообще с этим романом про свои легкие забыл.
Они и не болели почти. Думаю, может, вообще перезимую.
Дождь кончился – пошел картошку копать. Огурцы собирать. Пока
все выкопал, просушил, в подпол отпустил, огурцы засолил – уже
белые мухи летят. Здесь же севернее, чем в Москве, уже в
конце сентября снег. Хорошо, у меня там дров был запас ещё
чёрт знает с какого года. Странно даже, что соседи не
разворовали. Я с чердака лыжи достал, с утра – на лыжах по лесу
рассекаю, потом печь топлю, баня, вечером книги читаю. Красота. Я
даже не удивился, когда письма пришли сразу из двух
издательств. Взяли мою книгу печатать. Я же написал там в начале,
что умираю от рака. Не знаю уж, книга их заинтересовала или
моя история. В общем, я наугад в одно из этих двух
издательство позвонил. Договор прислали и даже денег немножко перевели
почтой. (Пауза.) Тут у меня цель появилась – дожить до
того, как книгу выпустят. В руках подержать. Вот я и пошел в
районную больницу. На обследование. Думаю, может, лекарств
каких-нибудь заказать, пока деньги есть. Я на лечение-то вообще
забил, пока роман писал. А мне там говорят – мужик, нет у
тебя никакой опухоли. Легкие чистенькие, как у маленького. Я
сначала думал у них рентген какой-нибудь ломаный, сел на
автобус, поехал в Волоковец, сделал еще раз флюорографию и все
анализы. Нет, говорят – всё чисто, живи и радуйся. Я охренел
сначала. Иду такой по городу, а у самого слезы катятся, и я
даже думать не знаю о чем. На скамейку сел, смотрю на
голубей – а у них рожи такие глупые-глупые – и плачу. (Пауза.)
Вернулся домой, хожу по комнатам, всё места себе не нахожу. И
сразу мне как-то так стало там – маловато, что ли, как-то
тесно. Захотелось к людям, в общество. Несколько раз чуть не
подорвался к тебе съездить. Или позвонить хотя бы. Потом думаю
– зачем, у тебя наверняка уже своя жизнь. Хотя радостью
поделиться хотелось. Ну ладно. Сходил в итоге в универмаг,
купил телевизор. Стал новости смотреть, что в мире творится,
телесериалы. Так и перезимовал кое-как. Весной книжка вышла.
Название поменяли, а фамилия моя. У меня было – «Предпоследний
поединок» – философское. А они сделали – «Последнее
дыхание». Плохое название, к тому же краденое. Фильм был старый,
чёрно-белый, с Бельмондо. Хотя это фигня, всё равно старое
кино теперь никто не смотрит. Меня, кстати, звали на
презентацию, а я не поехал. По телевизору был репортаж. Слезливый
такой, с комментариями каких-то теток из хосписа. Как-то они это
повернули на милосердие к неизлечимо больным, хотя книга
вообще не об этом. Ну, то есть вообще не об этом. (Пауза.) А
на следующий день мне извещение приходит – на междугородний
звонок. Я пошел на почту с утра, оказалось – журналистка
звонила из журнала «Медведь». Долго говорили, часа полтора.
Наверное, разорил журнал на межгород. Просила фотки мои
прислать. Я отправил что-то, нашел в семейном альбоме. Еще
студенческие, где я в длинными волосами. Они прямо эту фотку и
поставили на обложку. Красиво получилось. И интервью вышло на
десять страниц. Я потом перечитываю, думаю – ни фига себе,
неужели это я все так умно говорил – и об эвтаназии, и о Спарте и
о естественном отборе. (Пауза.) Я потом в журнал позвонил,
говорю, баста карапузики, нет у меня больше рака. Вылечился.
Журналистка сначала обиделась, думала, я их наебал всех.
Ой, извини, обманул. Думала, я специально, чтобы привлечь к
себе внимание. Орала, как резаная. Я говорю – родная,
приезжай, я тебе результаты анализов покажу. У меня ж блин опухоль
была неоперабельная. С таким даже в больнице не держат,
отправляют домой на симптоматическое лечение. То есть уже не
лечат, а только болеутоляющее колют, чтобы легче сдохнуть. Она
врубилась наконец, сказала, что перезвонит. Ага, куда
перезвонит, у меня ж телефона нет. Мне каждый раз на почту надо
идти, чтобы позвонить. Не перезвонила, конечно, зато через
неделю телевизионщики приехали с первого канала. Бородатый
такой, собкор по северо-западу. Классный чувак, мы с ним в бане
попарились, бухнули, всё как положено. Он мне все про
командировки свои рассказывал – вот где жесть настоящая. Как они в
аварию попали, как девок местных снимали. Вот если бы про
это книгу написать или там пьесу, или кино снять. Всё-таки
журналисты – такие, немного со смещенным центром тяжести. Я по
себе знаю, потому и говорю. Я ему все рассказал, показал,
где живу, чем занимаюсь, на лыжи специально встал, хотя уже
все растаяло почти – только чтобы он снял, как я деревенский
досуг провожу. Всю душу наизнанку вывернул. Чтобы он мог
хороший репортаж сделать. Он и сделал. Даже не репортаж, целый
документальный фильм. На полчаса. Про то, как писатель из
деревни нашел способ лечения рака. С помощью спорта, бани и
позитивного мышления. Представь? (Пауза.) Блин, после этого
кино такое безумие началось! Первая приехала баба из
Магнитогорска, у которой мать от рака умирала. Я понимаю, люди уже
надежду потеряли, а тут им показывают, как человек взял и
голыми руками костлявую прогнал. Что я должен был ей сказать?
Поезжай домой и заказывай гроб? Она в гостинице поселилась. А я
сел рецепт писать. От балды практически. Что я там мог
написать? Диета – в основном огурцы и картошка, физический труд,
спортивные упражнения, баня. То есть всё, что вообще-то
раковым больным противопоказано. Написал и говорю – потом
приезжайте вместе с мамой, когда поправится. И прикинь, она ведь
приехала этим летом. С мамашей. Злобная такая старушенция,
со всеми соседями у меня переругалась. Но здоровая! По лесу
нарезала кругами с утра до вечера. Помог ей мой рецепт. Не
знаю, почему, но помог. А за этой ведь и другие сюда
ломанулись. Я сначала даже пытался отмазываться. Но они ведь ничего
слушать не хотят. Считают, раз они потратили столько времени
и денег на дорогу, они теперь имеют на меня все права.
(Пауза.) Короче, я как чудо-лекарь стал знаменитее, чем писатель.
Из издательства позвонили, говорят – напиши книжку про свой
метод лечения. Гонорар пообещали ровно в десять раз больше,
чем за роман. Я и написал... пятая книга вот скоро выходит.
Про мой метод. В толстых обложках. Я, оказывается, все умею
лечить, не только рак. И бессонницу, и депрессию, и
сердечные заболевания. И даже с избыточным весом борюсь эффективнее
традиционных методов. А все – позитивное мышление, спорт и
труд на свежем воздухе. (Пауза.) Я тогда и понял, что смысл
жизни человека – что-то для других делать. Когда для себя
стараешься – ничего из этого никогда не получится. Да... И до
тебя даже слава дошла. Раз ты приехала. Ты не подумай, я про
тебя вспоминал. Часто даже. Хотел все позвонить, но как-то
рука не поднималась. Я боялся, что ты мне скажешь. Но я
правда... и у меня даже не было никого в это время. Вообще
никого, хотя предложения были. Разные же люди приезжают, и
симпатичные тоже бывают. И блондинки, и брюнетки. Извини, тебе,
наверное, неприятно это слушать. Я не буду больше. (Пауза.)
Галя, я хотел у тебя спросить. Я не знаю, что ты там и как. Не
знаю, может, у тебя хорошо все, или не очень хорошо. Мне
все равно. Я все мечтал это время... Что ты приедешь ко мне.
Вот как сейчас. Что сядем тут на скамейке, и я все-все тебе
расскажу. И ты послушаешь и останешься здесь. Со мной будешь
жить. В Москву, если хочешь, можем ездить время от времени.
Можем даже квартиру купить, у меня теперь много денег. Можем
даже надолго приезжать, на месяц или на всю зиму. А лето
все-таки здесь. Я привык к деревне, да и клиенты привыкли, что
я здесь... Подумай, сразу не отвечай. Я подожду. Ты в
гостинице остановилась? Я к тебе сам зайду завтра с утра.

Владимир встает, целует Галину в щеку, уходит. Галина гладит
ладонью щеку. У нее звонит телефон. Она достает его из
сумочки.

ГАЛИНА. Алло, Миша?.. Да, привет, я... Ничего, вот, на берегу
посидела... Нет, на кладбище я утром была... Да, я знаю, что уже
два года... Да, вот такая я сентиментальная... В конце
концов, Миш, это не у тебя на руках муж от рака умер... Нет, ближе
нельзя было похоронить... Он хотел на родину вернуться...
Знаю... Нет, я знаю... Он все в бреду говорил, когда уже
последняя неделя, когда уже под морфием круглые сутки... Он
говорил, что бросит меня, чтобы я не мучилась с ним. И сюда
уедет... Все роман какой-то хотел написать... Я понять хочу.
Почему он... Почему он так сюда стремился... Да, поняла... Нет,
не скажу. Потому. Потому что как раз ты никогда не поймешь.

Комментарий Павла Руднева к пьесе Александра Молчанова «Призраки»