Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Начало

Глава Седьмая

1. Первая попытка настройки, a куда увела?.. – 
не то в Эклогу, не то в Элегию...
... и я стал думать... но настройка, это то самое колëсико на ветру
нарисованное... – онo тишина, а на него – когда
давишь так вот – специально! – то чернеют в черепе, словно пру-
тья, вбок и в стороны гнутые, и как провода

бутоноподобные! – из единого стебля: каждой мускульной жилы и ткани,
каждой—самой извилины мозга!.. – эти вот рот-фронт—ëжики
перекушенностей, т.е. – колющиeся – ею! ею опять! – нервы!.. A это – уже изрыкáнье
льва такоe – из себя самого! – что и Эсхилы-то оказываются эсхатологией дутой, 
					a уж тем более – Мрожеки!..

... и она – этим! – проникает – внутрь нервов! – в каждый клык и зуб
пасти! – так распятой на этом рыке,
что и Орфей бы – бросил кифару, умевшую заговаривать боль! – и на бегу б
сам наступил – на ту, ту гадюку, уже подползавшую к Эвридике!..

И началось бы тогда – великое переселение мифов! – Где жe – a? – та кифара,
на которой Орфей, т.е. родоначальник лирики, мог бы сыграть Аиду
в Аиде, теперь-то, а? – та ведь брошена! на землю! – а он ведь в Аиде и мëртв сам-то! – 
						Нет, значит, дара
больше лирики на земле! – И вакханкам некого растерзывать на куски! – а голову – пускать
	по волнам к Лесбосу (читай – к Сапфо)! – Т.е. – эпосу-то как гибриду – 

что ли – всех видов поэзии и остаëтся тогда – рычать за них за всех, 
						предположим что так, да?..
Вот что делает – гнев!.. – когда делает... Ты же – ну никак не выходишь из башки, как твоя
любимица, в честь которой назвали то, где ты – и исчезла... Нервы – как кисточка хвоста! – 
						т.е. взъерошенные провода
прóвода, перекушенного в том как раз месте, где я – был так счастлив!.. 
				А ты – кто ты?.. Не знаю! – От твоего вранья

или правды – всë так перемешалось, что можно и это назвать – самым великим пере-
селеньем! – тебя! – В ту юдоль, которая так без-личностна, 
					т.е. так эпична, что там уж не ватты  
разливаются слева от льва, а лишь – сознаниe, чëткое, что это – мир! – т.е. чужие люди, 
					как – не люди даже, а пух и перья
на ножках, кричащие некие звуки, и вот на них смотришь и думаешь – с ужасом и слезами! –
			что ты – одна из них, этих подушек ходячих, 
					которыми душат людей и обкладывают палаты

для душевнобольных!.. – т.е., возможно что, и единственно—нормальных, но
не в этой, не в этой стране – им выжить дано! – а – что теперь точно! – и не в твоëм мирке!..
Элас, говорю, Эллада!.. – говорю так себе – и злюсь, жутко злюсь – на себя! 
					на себя злюсь самого! – ведь я-то звено
одно лишь – выпускаю из рассуждений: себя! – А я – ох, как тут не-эпичен! – 
					Ибо не-счастье – ведь с лирикой-то накоротке,

т.е. – с именно наступившей-то на гадюку Эвридику и с треснувшим-то сердцем – 
								бедным Орфеем,
так ведь? – Но ведь и с трагедией тоже, так ведь? – Ведь если бы Эвридика
не оглянулась потом – то это и была бы всë чистая—чистая лирика, которую все умеем
сочинять, уж не знаю, слава ли Богу!.. A вот что оглянулась – это уже, извините, дико

красиво, но и стрaшно, но как-то особенно! – т.е. это – не несчастье—смерть, а – 
							что-то такое, что вне
названий, диагнозов, мотиваций и Станиславского... Зовите – Роком ли, 
					женским ли страхом риска, да чем хотите,
да хоть – тайной психики! – Но это – несчастье в несчастье, смерть в смерти! – 
						Матрëшка! – дно на другом дне,
или – что? – дно глубже другого дна? – Плюс стороны, равнораскрашенные! – 
							а это всë уже нити

высокой (или – что? – глубокой?) трагедии! – Эпос
же – это ещë и трагедия – так ведь? – плюс, конечно, и лирика, и все – на весах –
я бы сказал – демократизма, если б сей термин не значил, что он, увы, значит, да? 
							– В небо с
облаками – с которых свисают сандалии! – смотрит мир и думает, 
						что это: лучи! солнца! – Ах,

до чего же он обнищал умом, всë-таки, этот мир! – Поэтому и термины его – как термиты –
уж давно съели все его сущности!.. Демократизм – прекрасен, но демос –
это дело такое, злодейское!.. Ведь и ты-то,
н-р, его кроешь (на словах), а – по сути! – вся с миром, говоря с восхищением: 
    вот, н-р, все другие... А кто – эти другие? – ведь мир! 
                                        – Я, н-р, знаю, что от него не денусь,

увы, никуда! – что не означает отнюдь – ползанье на животике
перед – твоими! eго! – другими... А, впрочем, живи, как хочешь!..
Наверное, с eë миллионами – ползанье не обязательно уж так-то, 
					а мир лишь – что? – он вот—таки
лишь тебе угождающие, но делающие тебя – медленно! – подобными им же! – Отче ж

мой, я пишу это всë – в день твоего рождения: 14 сентября! –
День этот близок к дню твоей смерти... Уж так совпало.
Я пишу – о ней! – обращаясь к тебе!.. – Не знаю: зря иль не зря,
но – обращаюсь! – за помощью! – помоги мне!.. – с ней и с собой! – Я знаю,
		ты-то можешь! – а вот хочешь ли? – Ты мне помогал, ой, мало,

а вредил, сдаëтся и не мерещится, ох, как много – в последние-то все годы! – так помоги
хоть теперь! – в честь дня своего рожденья! – мне,
оставшемуся одному (вот уж 2 года – как полностью!) на этой земле шаги
проделывать! – помоги, пожалуйста! – а не поможешь, что ж... Я не попрошу больше...
			Как там у вас? – Око за око? – Вина твоя на моей вине!..

– Так вот я говорю в себе, а чувствую-то себя, нет, не Орфеем, 
						а Одиссеем в Аиде с бле-
ющим бараном, предназначенным-то – для одного лишь Тиресия! –  а окружëнным-то вдруг
				целой толпой столь близких ему теней! –
и что делать? – отдать им овна? – эту вот мысль шарахающуюся!.. – 
					или же с овном в зловонной мгле
себя самого-то – продвигаться дальше? – как бы те, эти тени—мысли, ни просили – а? – 
			испить крови барашка, т.е. от мысли барахтающейся моей?..

– Вот я и обращаюсь – к отцу—воробушку, перешагнувшему страшный Орк,
растрëпанному, как при жизни! – я его ясно вижу! – а он меня? –
видит ли? – вот это мне непонятно... И непонятно: он удаляется ли – скок—скок,
или, наоборот, смотрит в очки – это всë в такой темноте там, что все метро в мире –
	если застрянут! – будут лишь репетицией той толкотни – там! – 
				ибо там: темень-то и безлунная толкотня!..

– И что остаëтся – в этой ситуации? – ... Помнится, у Андрона
Кончаловского – что там ни говори
про него! – a его Ад в «Одиссее», в экранизации – потрясал! – 
	золотые искры, как вечные замыкания,
		   сыпались с черных стен, а Одиссей шëл, весь в копоти, 
						между колонн, и колонны –
как в итальянской перспективе – заканчивались где-то у Аида – очень вдали 
						и, как кишки, внутри...

– ... это была, честное слово, почти что Дантова визия! – и откуда? –
видать, то ли фантазия разыгралась так блистательно вдруг, а – то ли
и вправду настройка сработала! – Но в Аиде-то – т.е. в мире том! – аидов этих сколько, а? – 
					   если я буду
их пересчитывать по Сведенборгу, то получатся лишь «нули—моли»...

... т.е. – их гораздо больше, чем у тебя – во вкладах, в ценных бумагах, этих нулей – 
							да, именно, тех
миров – у того мира! – A вместе (но пока – доберëшься, а верней – додумаешься, 
						какой там – твой! –
пройдëшь их несчëтные – но без и психиатра, и без бухгалтера!) 
   они составляются в некий огромный
	  колосс – нет, не Родосский! – а больше, больше! – как бы такой орех—
колосс—кокос для всех этих миров! – под названием: Великий Человек! – 
					И он – представляешь себе? – живой!

– Т.е. он – мысль Бога, еë материализация, что ли...
А в нëм – и находятся, и обитают души, а верней духи,
ибо от душ уже – освобождены... Дух – как бы свободен совершенно! – он, так сказать, на воле,
и может в этом Великом Теле—Млеке искать себе – того места, 
					которое ему больше подходит... Но ухи-

триться – стать духом, ах, непросто, ибо Ад – есть! – И в нëм –
душ, ой, много! – Но не будем об этом! – Зачем тебе
знать об этом? – Ты живëшь за бронëю денег, и тебе кажется, 
					что когда я крестил тебя – всë путëм
теперь-то тем более! – а, то есть, броня стала ещë двойнее, и тебя – ну уж точно! – 
							теперь не достать судьбе...

Ax, любимая—дорогая, но ведь есть места незащищëнные, как, н-р, лицо, руки! –
они ведь стареют! – Как ни молоди тело
и ни старательно убивай своë сердце, они – лицо и руки – выдадут всë! – Нет, не муки
душевные, что понятно! – а то, что Овидий – пел! – или бумага его терпела! –

т.е. – метаморфозы: рук – в куриные лапки, а твоего лицá –
в клюв! – это, нет, не сова, как ты себя называешь, а птица
с квохтаньем – раздражения! – Когда, в общем, не на что то и злиться,
кроме, разве что, того, что не топчут, а если и топчут – то, наверно, не за красоту или нрав, 
					а – за наличие зарытогo золотого яйцa! –

так ведь, любимая? – Ибо, в принципе, нет лат
против Рока! – чего ты,
читавши все, все трагедии, никогда и не вычитала! – А что тебе там велят
твои психиаторы – это, прости, мечты

твои... и их – прости! – лëгкий, как 50 мин. кивания, зароботок на твоей
девичьей (в сорок-то пять лет!) наивности!.. Да, наивняк –
он ведь здесь гнëтся-то до ста, кажется, лет, пока тебе внушают, что это я – Протей;
а ведь ты-то, любимая, как простой, т.е. простейший для ихних корзин, ивняк!..

– A в них – в эти корзины! – т.е. в тебя – можно грузить: чего только не...
Одним кивком и поддакиваньем – ты грузишься, как рабы,
таскавшие камни для пирамид, или – ну кто? – римские воины, которые в полной броне
тягали камни в корзинах – на головах и спине! – на постройки зеркальных крéпостей
	супротив твердынь неприступных – чтобы только сравнялись их лбы!..

– И это всë – тяганье со мной!.. А ради чего? – ты спрашивала-то себя хоть раз? –
ты, которая к ним, к психиаторам этим, таскаешься с детства! – спрашивала себя,
а при чëм же здесь – я, а? – Ведь – не во мне-то дело, а, наверноe, в тебе, да? – Любя
меня – как ты меня убеждала в том! – хоть ну что-то преодолевают ведь – в теченьe
	ну года хотя бы, а не 5-ти каких-то месяцев! – и, желательно всë ж, анфас,

а не – чужими щеками! – вещая мне про разрыв, так ведь? – Но для чегó я
это всë и кому – говорю? – бумаге! –
а кому ещë, кроме неë? – похожей на овна – белого, со связанною одной, второю ногою,
третьей и четвëртой, чтобы – не рыпалась, если дело дойдëт до закланья тебя! – 
				на aкрополе Ада, при всëм тамошнем ареопаге!..

2. Вторая попытка – по Бодлеру... – «Correspondances»...
... нет, дело явно не шло! – никакой настройки
по вызову Сведенборга – не получалось... Ещë такой
был, н-р, способ! – ... в духе Бодлеровских «Соответствий» – сосредоточиться на колоннах 
						как – дойке
молока о мире: мол, Природа есть Храм, т.е. – что? – Греция, да ведь? – и в 
					   величественный покой
									 
мысли о том, что Природа есть именно «un temple» – оттуда
уже и карабкаться выше – тихим темпом в руины!.. – греческие... Тем более, что природа
со времëн Бодлера и Сведенборга – точно уж Греция, а не Рим! – т.е. одно лишь удо-
вольствие cоображать, а что же было – на этом месте, a? – храм? сауна? священная роща? – 
		    взявши с собою – ну, скажем, Павсания – в качестве экскурсовода!..

–  Ну а там – если вообразишь, что было на этом—том месте – то их запахи и всë прочее,
то они, действительно – соответствуют: и не храму, не роще, не городским баням,
а – смешиваются в одно: лишь прекрасное! – как, впрочем, и звуки! – 
				ибо чтó вам-то эти рабочие,
выкапывающие колонны, так ведь? – вам их отбойные молотки, как акустика Эпидавра –
		всë соответствует Греции, т.е. вашим же – ведь так? – ожиданьям!..

– ... Помню: в Эпидавдре – монета,
брошенная с амфитеатра, с самого верхнего ряда
в круг сцены – слышна так же отчëтливо, делая свои адажио—пируэты,
как и тот трагик, которой – голосoм! – перебирал бы угли, 
					как другие – прыгая, самого Aда!..

– ... Но Бодлер, всë-таки, прав, что природа – храм-то тëмный, а то бишь –
лес-то такой, чьи древеса – много чего вам могут нашептать!.. – т.е. сей слэнг
для друидов, к примеру, был ясен, как ладонь дуба и ясеня, 
					а ты им себя – только гробишь,
если думаешь, что по запахам, цветам, голосам – можешь определить общие связи, 
			как будто те – только что выпавший, н-р, снег!..

–  Да, темень и здесь, на земли! – беспросветная! – если уж по Бодлеру
брать – да в таком ракурсе! – A вот если – всë-таки! – отталкиваться от белого, 
						т.е. колонн,
или даже, даже мраморных крошек! – и идти в тëмное (а не – наоборот, как у него!), 
							то, к примеру,
можно дойти таки и до связей, т.е. до того – уже разрубленного узла! – где провод-то – 
				колючестями и как раз-то весь разозлëн!..

– ... ибо то, что у нас – нервы и ужасы себя! – там-то как раз 
						и соответствуют тем самым
связям между этой реальностью и – тою! – 
И ничто другое так к ним – к этим связям там! – не ведëт, как самое пограничное 
		состояние здесь! – а это – есть что? – да карабкание по ямам
раскопок! – т.е. раскопок ежели внешних – то каких? – ясное дело, археологических! – 
			a они не в черепе уже, не внутри! – а – под пятою

оказываются, или – должны! – A это и есть соответствия, по Сведенборгу, 
						в современном ключе,
в нашем веке! – То есть: надо, надо доить колонны! –
это самое продуктивное средство, чтоб его, Сведенборга, вызвать!.. – Т.е. – вперëд, че-
ловече, и не в себe уже, а – по карте! – где колонны растут, 
					как белo—грязные шампиньоны!..

–  A эта карта – как говорит Сведенборг – совпадает в обоих мирах: т.е. – что тут, что там –
Греция одинакова! – Так что будем дерзать вдоль по этой Греции, разложив
перед собой своë знанье о ней (а оно, ой, пре-достаточное!)... 
					И не надо, Даффи, тыкать руками в миф,
будто тот – калькулятор! – Миф-то всë подсчитывает иначе! – согласно ушку игольному:
			где веpблюд – не лезет, там без пота проходит гиппопотам!..

3. Как я – наконец – понял, что хотел Бодлер,  
	и как – продолжaть свой путь...
... итак, я продолжал – по Бодлеру!.. – вращать в голове: колонны, колонны... Да и с моим
видением – про L—рейсшину—линейку, бел-ватман с колоннами и фигурами – 
					                всë совпадает! – но
колонн-то – в Греции! – что лиц напудренных, что лиц под гримом!.. – 
							А какая из них – мим
Жан-Луи Барро или Марсель Марсо, н-р? – т.е. – боль настоящая плюс ещë и эстетическая? – 
					         это как любое намыленное бревно,

подпирающее американские особняки, спрашивать: – А ты, часом, не из Эфеса? – 
Но как сказал один грек: – Богиня была тогда занята в другом месте: она принимала роды
у Олимпии – Александра, вот Храм еë – в тот самый день! – и сгорел! – 
					Ну, а чтобы найти тот участок леса,
где растут колонны вашей-то родильной – да? – боли – надо что-то проделать, видать, особое! –
						так что спросим эксурсовода,

т.е. Павсания!.. Нет, не будем пока! Пока – рано!
Я, кажется, знаю – что надо делать! – Всë, кажется, дело в лирике,
пока что – во всяком случае, а верней – в том, что от неë осталось! – 
						Орфей ведь – зеркалка Пана,
мифологически говоря! – или Марсия! – Cпонсор его – Аполлон, 
						но боги-то – аки пузырики

в мин. воде: лишь поднимаются кверху (т.е. – исходят!), а потом – их нет,
и что ты – лирик! – один супротив Диониса, к примеру, 
				если ты – даже Орфей, а? – ты пуст! –
Т.е. – как говорит мифология – без пузырьков, без газа внутри был Орфей вне Аполло! – 
							как ни велик поэт
Орфей, а – вот! – со страстями-то у него было уж так гармонично, так без напора, 
					так без бешенства у побелевших уст,

что Дионис тут – и рассвирeпел! – Где ж поэтическое, мол, выпрыгиванье из шкуры
себя самого, а? – где же страсть-то, лютая! – а не – лютня, как лютик, приятная только, а? –
Вот и набежали на бедного гения – менады—вакханки! – 
					эти голые, гнущиеся, безумные дуры
и начали – рвать, рвать, рвать его! – как голодные воины рвут мясо руками, не отмыв их 
						от крови – ... ещë!.. – врага!..

– ... а голова Орфея – доплыв до Лесбоса – светилась и шла, как джоули,
к берегу, а была выужена-то спонсором, наконец, и с пъедестала
с тех пор – отдельно от всех остальных частей тела! – как голова профессора Доуля,
существовала—жила на Лесбосе и – что самое-то удивительное! – 
					раскрывала рот и – вещала!..

– А на Лесбосе-то – кто? – девы опять! – Нет, не вакханки теперь, а – девы
мечтательные! – Их Бодлер – Лесбос этот славивший! – назвал вообще зеркалами
друг друга! – т.е. тел, вероятно... Что же им – а? – голова провещала? – 
						электроперегревы
сердец, может быть, если те жечь по 24 часа в сутки, а? – т.е. – что? 
				– взрывы сердец—лампочек на неоновой их рекламе?..

– ... но они – таки, да, взрывались! одно за другим! – и это нам нужно
принять во внимание! – т.е. запомнить... А ещë Бодлер писал: – Laisse du vieux Platon
se froncer l'œil austère... – что значит, мол, Платон свой глаз-то суровый 
							на это вот дружно—
зеркальное чоканье сильно супил и всю идею – отвергал в корне!.. –  Почему только? – 
						Да, действительно, то, что он

не поощрял, как и Сократ, однополой любви – это правда! – в отличие, скажем,
от Аристотеля... Но – я думаю – что Платон у Бодлера, конечно же, супится не за это,
а – за лирику! – т.е. за страсти, в ней описываемые! – а наговоренные ведь, собственно,
							персонажем
по имени – Голова! – А чья? – А ведь Орфея! – Т.е. – а) поэта

и б) которого больше резать и гнать – некуда! – т.е., выходит, что? – a пат Платону!..
Поэт не то что – изгнан, более того – расчленëн,
и всë равно – Головой только, Устами ея! – продолжает оказывать дурное влияние!.. 
					Вот и выходит, что поэт в колонну
нравственности иль безнравственности превращается – и стоит! – крепче других колонн,

которые-то – уже (и при Платоне!)
руины,
а если – и высятся, так это – заново выстроенные! – Периклом ли, кем ещë!.. – 
						Колонны ведь, как гармони,
раздвигаются (ведь в полоску!) – А потому и поэт может сыграть на них – любую Грецию! – 
		раздвинув их – oт Афин аж хоть до самой Афины!..

– ... Да, всего Орфея искромсали! – а вот одно, только одно! – как-то и бросили
на месте кромсания! – А что? – А вы помните сапоги-скороходы? –
на них поэты быстрее, гораздо быстрее – добегают до места чувств! – Так вот: оси ли
в колеснице Аполло—тире—Гелиоса оказались смазанней, 
					чем подковы у Фавнов, что своей оды-

шкой – вообще знамениты! – но сапоги эти – высокие, кожаные, фра-
кийские! – достались мне! – Уж не спрашивайте: как, почему, откуда? –
Достались и всë! – Это в них я бежал до своего ребра,
надеясь, что произойдëт – чудо! – Не произошло! – Сапоги эти – для других чудес, с уда-

рением на – нисхождение в те глубины, куда Орфей, Одиссей и, ладно, Эней
сошли (хоть последний – из пальца высосан! Он – вообще леденец для Августа... 
					Но – не тема
для здешних блужданий!..). Так вот – сапоги эти я держал в коробке в шкафу. О ней
не знал – ни один человек, даже – ты! – А поскольку ты – 
		никогда ни о чëм не спрашивала, я-то знал, 
				что – в чувствах! – быстрее, чем страус—эму!..

– ... но про сапоги-скороходы – это я на будущее! – оно ведь никогда не знаешь,
когда наступит, правда? – А пока что – я стал раздвигать гармонь
колонн, какие взбредали первые в голову! – разложив в голове Грецию, словно залежь
мелоса – чтобы возникла – так вот! – изгородь аккордеона против ограды золота,
				от которой – помни Даффи! – вспыхивает ладонь!.. 

4. Начало моего пути, и как я узнаю правду – о колоннах...
– ... т.е. надо – так: взять бумагу—барашка за все ноги сразу – как грузины 
						берут сверху свои хинкали
за белый стянутый узел теста! – и обмакнуть овна – в ту, ту вот тьму, из которой – да, 
					возвращаются, если только идут, зная,
куда и зачем! – а потом, вслед за бумагой, нырять туда – самому, смело! – И если кто-то,
						снаружи, скали-
тся – глядя на вас в этот колодец! – то он, колодец этот, и есть – в будущем! – 
							рана его сквозная,

aдская, во всю его морду! – т.е. – пусть себе скалится! – пока вы проделываете свой путь
вслед за барашком—бумагой... Главное – удержать
его—еë, как нить путеводную! – удержать этот узел, в котором ут-
ешение вашего спуска – в глубины, похожие на букву «у», 
					ибо по хвостику «у»  вы – от Ат-

тики! – выходите-то к – «ух!» – земному пупу! –
и совсем никому неважно, что какой-то (а я сам видел ведь!) там пуп земли
стоит нынче в музее – то ли в Олимпии, то ли в Дельфах... Пуп – он и есть пу-
теводной нити вашей – тот привязанный кончик, другой конец которого – ваши-то ли-

сточки бумаги—тире—белый овн и есть!.. – Вот так нить
и ведëт!.. – Но это, учтите! – длинный,
долгий и устрашающий спуск—путь внутрь! – Там некому вам ни ныть,
ни перед кем восклицать успехи свои! – т.е. там одиночество плюс тени! – 
					чëрно-зелëные, пахнущие маслиной...

– Это «у» – такое же узкое в своей ножке, как широкая рюмка, собственно, для мартини –
если мы уж с тобой заговорили о маслинах, да?.. – т.е. такой колодец, как серебристо—
воронкообразная – чаша, а потом – эта ножка, узкая—узкая, 
				т.е. – конец нити! – И в еë тесноте – ты не
потеряешь нить, если будешь помнить, что теснота – это всегда алфавит: «У» или «Y», 
			т.е. как тест на вождение с экзаменом у окулиста!..

– ... Так я и начал – сперва с реализации, что ли, метафоры: т.е. я скомкал бумагу
и получил нечто вроде белых грузинских пельменей—хинкали, с о-о-чень большим узлом
для удержанья еë – четырьмя пальцами, как – четырëх ног у овна! – 
				и прыгнул в карту Греции, тамошнюю! – Как влага
на стенах колодца, изнутри карты той выступали корни колонн – 
						через каждый земной разлом!..

– ... А это было открытием – настоящим! – если не археологическим, то уж точно гео-
логическим и ботаническим!.. – колонны растут!.. – Их никто никогда не строил! А если
и строил, и возводил – то что тогда возводил? – Эдипа в Колоне? – 
				Своë собственное ослепление что ли? – Гнева
белого царствo oни – колонны! – Oни, как экран перед сидящим в кресле

человеком, показывают одно – будучи совсем в другом месте! – 
					А, то есть, все колонны – копии
бесконечные, как оказывается, этих вросших в кору земную и давно вырубленных стволов! –
которые – тем не менее, тем не менее! – кто-то где-то – а вернее – повсюду! – вырываeт,
				восстанавливаeт и – ставит, как факт! – к Каллиопе я
бы взвыл, музе Эпосе моего! – Но она – всë знает наверняка без меня! – 
		т.е. что колонны – не держат ни сводов, ни зауряднейших потолков...

– ... А держат всë, стало быть, одно – корни, что ли?... Даже если стволы – ис-
паряются, так ведь?.. – Выходит, что так. Значит, что так. – Формы лишь и – так что ли? –
остаются – в нашем воображении, а даже не в памяти! – Память – это ведь блюдолиз
человека! – а воображение – это не потолок, а – престол, так ведь? – Память – как та же
	колонна липовая! – подпирает, а воображение – прëт, я чуть не сказал! – 
						нет, оно – не конец контроля,

как здесь – утверждают многие – мстители и мстительницы! – а именно-то колонна,
чьи корни – с той стороны карты, а ствол – это мы сами!.. Если не виден ствол –
не означает, что он – не огромен, не сверкающ, не бел, не заканчивается у трона
где-то там – в той перспективе! – и не встаëт – там! – в облакaх, как в чехол!..

– ... И этот процесс – выращиванья колонн! – бесконечен, пока ты жив,
и пока вы – лазаете по лже-колоннам! – порой выбивая на них – из иронии
исключительно, а как же ещë? – Лорд, н-р, Байрон... Этот лев, в новой жизни ставший, 
					наверно, японцем и всюду свой фотообъектив
заполняющий лишь собою! – н-р, на фоне колонн уж не павшей так низко Греции, 
					а хоть самозванной, но – Македонии!..

– ... Да, бедный Лорд, растерзанный рифмой – горд,
плюс – именем Гордон! – a это менады фонетики! – даже не—англо-саксонской... Гордыня, 
а, может, всë-таки – гордость, а? – Кто же знает! Бай-бай, Байрон! – спи! – 
						Греция твоя – орд-
инарней теперь любой смерти—от—старости!.. А вот то, что фонетика – даже чужая! – 
					есть форма судьбы, от которой ты не

можешь уйти! – это по той же части, что и колонны, а т.е. формы воо-
бражения, т.е. – брожения даже и наших судеб
в границах, заданных чьими-то – так ведь? – устами? – Т.е. фонетикa, звуки – они ведь,
		получается, всемирная заумь как бы, а язык, т.е. – что? – 
				смысл звуков, да? – он как «держи вора!»
крик на улице, потому что смысл – спëр-то тот, кто ведь – произнëс! – a улица, обезлюдев,

никого – не ловит! – ибо смысл без звуков-то – пуст!.. – Даже если звуки эти пробормотали
про вас – на аборигенском языке, чей весь загорело—милый
(как я полагаю) словарь есть заумь... Другой аспект – рифма! – Она – узел, неотвратимость
    то есть, или – иллюзия таковой! – но какая разница! – срифмовано – это и значит, что Али-
баба – открыл—закрыл две створки пещеры, открывающейся – 
	их рифмующим ведь словом-то! – а не ломом или громкой, как у Геракла, силой!..

И от рифмы-то – этой главной менады фонетики! – все последствия!.. 
						Так что – если вы не хотите
быть, так сказать, пророком – не рифмуйте! – Смотрите лицом туда, где судьбу 
понимают как, что ли, контракт!.. – Я помню, меня в Голландии – на фестивале поэзии, 
    на пресс-конференции – спросили: – Вот вы рифмуете, 
	а ведь Маяковский – не рифмовал! – Да! – я ответил! – По-голландcки – те-
е-е-м более – не рифмовал! – Taк и в США, н-р, для чувства безопасности 
     (a причины-то – всë  те же!) не рифмуют! – 
	т.к. рифма Бог знает куда может вас увести, правда? – а в какое ведь бу-

дущее – там! – она вас уведëт и с чем (кем!) свяжет – неизвестно, а должно ведь – чтобы
было совершенно – ну чтобы совершенно таки! – известно и предсказуемо! – Потому и
вы их читать – можете?.. – Нет! – Т.к. в большинстве – подавляющем! – это всë строки обы-
денности и рассчитанности, как – что? – народ! – т.е. подавляющиe этой своей 
						обыденностью буржуи и обалдуи,

плюс – те, кто должен, ну обязан им нравиться, да?.. А иначе –
как же он выживет в этом большинстве, т.е. – среди
почти 100%, а? – А никак! – Так что – не рифмуйте!.. – пишите верлибры, очи-
щающие плацдармы – для битв, увы, неприятных! – 
				Ибо в космах валькирий – бомбы, как бигуди!..

– ... Ибо если вы – воин, священник и поэт (подлинный!) – то среди
остальных, так сказать, профессий вам нет никакого места,
кроме: сражаться, жертвовать собой, молиться, любить, надеяться и писать! – и всë! – 
				A, то есть, считайте, что вам дан редис –
красный, как кровь Спасителя, и белый внутри, как Его невеста!.. 

5. ... про то, почему я сам становлюсь колонной...
– ... таким образом, всë – более-менее! – ясно: так называемые колонны снаружи,
т.е. – в самой стране Греции! – это мои надставленные изнутри вертикали
к той иль иной ситуации, к тому иль иному моменту: когда я поток нарратива 
						прерываю или меня в лужу
садят другие! – Вот это и есть колонны, единственно—настоящие! – они все внутри меня, 
					но и вы ведь потрогали и попинали

их извне – т.е. там, на поверхности! – oх, как достаточно, ой, как от души! – думая, что они
именно что – настоящие! – т.е. – те, которые и значатся в путеводителе
		по Греции, так ведь, да? – Это – не иллюзия, утешьтесь! – а всего лишь
Сведенборгиана! – Тут—там – едино, особенно – в медиуме! – т.е. в гони-
мом всеми – именно за иллюзионизм! – мозге, который – узел обоих миров, так скажем!.. – 
					Т.e. как ты, гонитель, его сам ни голишь –

и что мечом, что кусачками! – а он, и перекушенный, щетинясь в черепе
нервами – для самогó того человека! – для туриста уже – скажем так! – 
							мраморная колонна:
отрытая заново, белая, утверждëнная где-то под названием – «Oхраняется Государством!» – 
		на пъедестале с другими и наречëнная – Храм! – т.е. та же перепе-
лëнутая словарëм – Голова Орфея, так ведь? – и эта колонна может вещать – как Та! – 
						так же бесцеремонно!..

– ... Вот я и вещаю – бесцеремонно! – ... Делая вид, что я
одна из колонн – тех, которые или ты, или твой Даффи
неизбежно должны посетить! – ведь она-то – в путеводителе! – плюс, я ещë – очень мафи-
озная колонна! – ибо я стою в Дельфах, а Дельфами – пренебречь просто никак нельзя!.. 

6. ... я нахожу двери боли, и что значит Одиссей?.. 
			– доказательство авторства Гомера!..

... но только не думайте, что мой путь – внутрь чаши Аида! – этим моим открытьем
про корни колонн – вдруг да прервался!.. – Ничуть!.. Наоборот: я стал громко расти снаружи
как колонна, но путь мой вовнутрь Аида – стал только уверенней! – и, как и раньше, 
		      вслед за бумагою—овном, удерживаемой в четырëх перстах! – 
					но теперь без вопроса: выйдем
ли мы с нею – в правильном месте? – или туда, где ужа-

сы маслинопахнущих тéней прижимаются к стенке
чаши этой, как корабли – в гомеровские времена –
жались при плаванье – к островам, страшась открытой воды?.. – Впрочем, кажется все, 
								все сценки
ужасов – мы, в целом, знаем – из Гомера же! – Так что я – лез вовнутрь! – 
					Скользя, как Джеймс Бонд в «Жизнь Дана

Вам Лишь Дважды» – сперва по медной какой-то трассе,
начищенной до серебра – где-то, а где-то – и до зеркал,
пока не упëрся ногами – в порог!.. – Тут был стоп! – Нет, не знак стопа! – а рассе-
янный под ногами – чëрный не цвет, а – свет, и он – затормаживал путь, как порог, скажем,
					высотою аж до затылка! – мой вход в ал-

лею – дальнейшего скольжения! – Я ж, бумагу—барана держа, как огромный – что ли
мятый такой фонарь! – перед собой в четырëх перстах, старался увидеть в рассеянной
								черноте
этой – что же это за порог такой? – И увидел! – Это был – источник моей боли! –
по снуру обтëсанный и с двумя створами, пригнанными по черте

снура! – а в середине была – скважина для ключа из кости слоновой, покрытая кожей! –
Так вот сейчас полиция опечатывает двери, плюс – эти их жëлтые ленты вокруг! – 
						и всë вам говорит, что здесь,
мол, произошло – страшное! – А там – был лоскут кожи на слоновoй кости! – 
							и от этого било дрожью
большего ужаса, чем от жëлтых лент! – ибо ведь – кожа! чья-то! – т.е. надо отодрать, 
						прежде чем вставить ключ в резь-

бу замка, так ведь? – Да и где тот ключ – от дверей моей боли! – Вы спросите: – Как
я узнал, что дверь эта – моей боли? – ведь на ней – не написано! – 
						Это только у Данте на двери
всë написано! – А узнал я – не нутром даже, а по той интенсивности, с какой мрак
сгущался в душе, рассеиваясь – перед глазами! – как раз вокруг скважины, 
	покрытой лоскутом чьей-то кожи! – и это было чернее, чем сажа и запах Гэри,

города в Иллинойсе, недалеко от Чикаго,
но которым воняет – дальше и Чикаго, и даже соседних штатов! –
так пахла та кожа и чернело вокруг неë облако гари, что было ясно и траго—
эпично: Там – человек сгорел! – И поэтому – a что есть ключ, a что нет ключа! 
	– какая разница? – он-то, наверно, был – весь матов и белокож, 
					а сделался – чëрно-томатов!..

– ... Было ясно одно ещë – что меня вынесло – нет, не морем, как по-старинке, 
							а – гладкой медью
по люку – к узлу, т.е. к центру собственной боли – и что отсюда
можно понять (если только хорошенько, хорошенько вдуматься!) связь с убийствами,
						с той лампочкиной комедью,
творящейся то у тебя в подъезде, то в кабинете Даффи! – если только дверь эту открыть, 
						кожу точнее уда-

лить со скважины! – a потом найти (странствуя дальше!) ключ,
а за дверью – что скорее всего! – обгорелый труп...
Но вот интересно! – этот труп... Будет ли он трупом меня или тебя? – на том свете, а? –
 				Кто кого поджигал? – ведь это поджог! – уб-
ийство, то есть! – а не самосожженье, как у протопопов—двуперcтцев в сенях, правда ведь, 
					любимая? – плюс кожа—тире—сургуч

на створах – ведь пригнанных-то по снуру, да? – т.е. предназначенных-то друг другу
всë равно! – А зачем он-то, сургуч этот, там? – А чтоб,
наверное, никто, никто этой двери – не посмел больше открыть! – Как бы она упруго
ни открывалась—закрывалась – она только наша с тобою дверь! – 
					Так вот. Такая вот дверь—гроб,

пока я оную – не открою и не посмотрю: кто же там сгорел-то внутри! – До тех пор
мы с тобою – не имеем права, просто – ну не имеем права! –
даже разговаривать... Между нами – уже не какaя-то рыбa, плюс зайчики 
						и кобылы убитые, а – чëр-
ная, чëрная кость! – Чëрная – как скелеты, которые – белые! – 
			вот и попуталось – как видишь! – всë лево и право!..

– ... Taк барашек белый – становится чëрной овцой в Гомере,
и Одиссей – спускаясь в Аид – перерезает ему глотку
и даëт крови стечь, и мешает еë мечом в луже, как уполовником что-то в кратéре,
и тем же мечом – отгоняет жаждущих напиться до прихода Тиресия – от лужи, 
				а у всех у них – губы величиной с лодку!..

– ... и лужа – становится необъятной, ибо – после Тиресия – еë хватает на тысячи губ,
на тысячу, т.е., опять, опять кораблей! – для крови!..
Т.е. – идëт бесконечная битва! – у Гомера и в Аиде... А Одиссей – кто он? – а Лев он, как
	и Ахилл! – Так и написано в Песни 22-ой – «Подобился льву он (это после уб-
ийства женихов!), который, съевши быка, подымается, сытый, и тихо из стада – 
	грива в крови и вся страшная пасть, обагрëнная кровью, – в лог свой идëт, наводя
				на людей неописуемый ужас.» – Что, внове

такое вам слушать – про Одиссея? – А знаете, чтó Одиссей
значит, как имя? – В Песни 19-ой прямо сказано: 
				Одиссей означает: «сердитый», «гневный» – Oт
глагола «одиссомай», т.е. «сержусь», «гневаюсь» – он происходит! – Т.е. гнев, гнев Одиссей! – 
    как – точь-в-точь Ахилл, так ведь получается? – Вот вам и доказательство! – авторства! – 
					Гнев, то есть, в обоих эпосах! – лëд
зажигающий – любой! – у любого и любой! – Он, Гнев-то, – Ахилл—Одиссей! – и есть змей

с кольцами – перевивший оба эпоса, как та, та статуя! –
и его, Гнев, не разогнуть руками! – как вы, люди,
ни желайте себе Одиссея – просто умным или хитрым, иль просто ратуя
за то, что «Илиада» – это одно, а «Одиссея» – другое!.. Оба – одно!.. – Гомер! – 
		гнев его на мир, плюс две сторины той медали, 
					что даëтся – лишь вместе с грудью!..

7. ... врата в Дельфах и убийство—3...
... где-то сбоку дверей моей боли – маячили твои ад[...]аты и психиаторы – 
							но, явно, боясь
меня! – А я – от гнева! – так взвился, что – как колонна! – оказался колонною врат Храма
в Дельфах, причëм – самого Храма Аполло! – Т.е. это – прямая связь
между болью и ростом, которая мной осуществлялась наглядно, из мира того – в мире этом! – 
					иль наоборот, зависимо от – что есть прямо

по-вашему и по-моему, так ведь?.. – Тем более, что врата
(говоря словами путеводителя) – отсутствовали, то есть – никто уже
на свете не знает – какая колонна от чего и куда! – кроме меня, похоже!.. – Я-то та-
ки точно знал, чья я колонна, и где они – врата Храма, даже если они существуют только
						  на воздушном теперь чертеже!..

– ... a была – середина ночи... Я – стоял себе, как колонна, целиковая, белая! – 
							а вокруг – руины,
т.е. – тоже как бы колонны, но – все из блоков, кусков, надставленных друг на друга! – 
							так причëм,
что швы между блоками вопили глотками душ, ставших кусками той глины,
которой их пытались – замазать, но ведь она – души! маны! – т.е. 
	    	в том мире ведь – в совершенно разных они мирах! – 
			а их делают здесь замазкой одной или одним кирпичом!..

– ... Koроче, ночь выдалась – голосистая... Я же – что называется – сопереживал им,
памятуя про корни – Храма, именно этого Храма! – который, как говорят,
провалился сквозь землю! – ибо исчез! – Взял вот и исчез целый огромный Храм, 
						кототорый был золотым
снаружи, как раз над вратами-то, по свидетельству поэта Пиндара! – 
						Нынешних же колонн ряд

символизирует лишь Храм Аполло! – некий... Ибо – после того, Главного, 
						канувшего в расщелину! –
их было ещë сколько-то – вместо!..
В общем, Азербайджан! – где всем велено
верить, что это – Дельфы! – Это и есть Дельфы: как место, география, 
				но Дельфы – это Храм, а не берéста

белая, на которой – пишут, что хотят, и качают – соки за географию! – Короче,
стой, настоящая колонна, и гневайся!.. – а толку-то? – Не за тем ведь я тут
стою, чтобы – гневаться, правда?.. – Уже, к тому же, прошла большая часть ночи,
и колонны – почти унялись!.. – Как вдруг я заметил: в редеющей тьме какое-то мут-

ное и крупное пятно – а вернее, пятнище! – у самого основанья колонн! –
Что это такое? – Поскольку не пошевелишься, я мог только лишь постепенно –
так сказать, с Денницей! – разглядеть, как пятно это прогрессирует! – И это был он! –
Даффи! – И он был мëртв! – И размяк весь, как осевшая на ступенях пена

(если бы Дельфы – выходили к морю)... А оба глаза его закатившиеся – без зрачков! – 
							как мини – 
белели – oкруглые – плафончики – двух лампочек! – вылу-
пившиеся из орбит: вот так аж торчали! – Тогда как в рот, словно в подгнившую 
							мякоть дыни,
кто-то воткнул ему, ввернул – настоящую лампочку! – причëм во всю, так сказать, силу! –

т.е. – так воткнул, что соком – то бишь кровью, гортанью, семечками—зубами! – было
заменено всë лицо у этого существа! – и только все этих три
лампочки – три белых жалких плафона! – из дыньки лица трубило
полной потухлостью, плюс тухлостью, как – на жаре! – 
					сладкой вонью у дыни иль сырa бри!..

– ... A я стоял и думал, что психиаторы-то – это для людей-то здесь, в США, 
			и есть ведь главные серафимы—светофоры! – т.е. именно они им—вам
и показывают: или зелëный, т.е. разрешено,
мол, тебе © – к, или – что и случилось! – красный! – стоп, ©, ни-ни! – 
	или жëлтый – жди, жди, ©, жди! – Вот Даффи-то и дождался! – т.е. чего? – а вам-
пиризма! – т.е. когда цвета его собственных же подмигиваний, поддакиваний, 
	регулировки чужой жизнью – и выпили его досуха! – 
		И стал он, как светофор бескровный, – т.е. белый—белый, как полотно!..

– ... но кто-то ведь – я продолжал думать – глаза-то его выпер
так из орбит! – Но кто? – Это вечное – и опять! – кто? – плюс лампочка! во рту! – 
						Зачем? – В плен
мозг мой взяла вдруг мысль, что первой-то пифией была не она, а – он! – причëм – гипер-
бореец! – т.е. кто-то из наших, из шведов, а звали его – Олен,

т.е. – Олег... И этот Олен—Олег
был первый самый – дельфиец!.. Т.е. – окромя Сведенборга – ещë один,
который а) швед и б) может знать правду о том, что происходит уже в третий раз! – 
 						и очень лег-
ко даже может найтись! – ибо в том мире, где я нахожусь сейчас, он должен быть
				где-то по-близости! Мне Олен этот – как олеин

для стеарина! – т.е. – необходим, как свеча! –
чтобы увидеть во тьме – а она совершенно одинаково—кромешная тут и там –
ключ к этой тайне! – А если ещë и к двери, пока она горяча, как парча
золотая, дельфийская! – но не по виду, а по сущности того, что – за нею! – тогда я
					точно пойму всë! – Un tem-

ple – этот Храм, провалившийся сквозь землю! – вот где,
по-видимому, надо искать и Олена—Олега!.. 
Не мог же пифий—дельфиец в мире том! – Храм оставить, правда? – Де-
льфиец – и есть врата Храма, ибо Уста его! – 
			Для дельфийца Храм – это конструктор—«Лего»,

т.е. он этот Храм может собрать в любой точке – заново! – хоть провались
тот под землю или сгори в небеса! – Здесь главное даже
найти не самоë расщелину, куда Храм этот рухнул, а – дельфийца! – 
					поэтому в ажиотаже
происходящих событий – несмотря на желанье колонны расти ввысь, нужно по-лись-

и – т.е. вовнутрь, ходами! – продолжать свой путь с бумагой—овном, как с фонарëм
ища ею и Сведенборга, и Олена—Олега! – в области Ворот Своей Боли!.. Что-то,
к тому же, мне подсказывало, что есть, есть связь между этими – моими – Вратами и 
					Дельфийскими!.. – Все ведь мы берëм
и распахиваем однажды пред кем-то – по глупости! – душу свою 
			(из-за боли ведь, правда?), как именно – что? – ворота!..

8. ... как я нашëл первого дельфийца, и что он – сказал!..
– ... если и Олен – древний, допустим, швед, и Сведенборг – он же, то мне для вида
хотя бы – яснее ясного! – надо громко—громко начать что-то петь—
скандировать по-скандинавски!.. И совсем неважно, что Дельфы – это Фокида,
а не Мальмë!.. – Главнeе, что Мальмë от слова – «рудник», т.е. глубины, 
						плюс эхо, как медь!..

– ... т.е. там, где задувает дикий Борей, там и гипер-
болы – все, все! – как раз раздуваются: вся «Одиссея», все «Саги»! –
Вот я и начал петь – да так громко, что фонарь овна—бумаги
вдруг – так вспыхнул, что у меня его вырвало из рук! – а я, словно голкипер

у Ворот Своей Боли, – остался стоять, не понимая
в каком я положении – то ли полной тьмы? то ли
кто-то же – вырвал у меня мой мяч—овн—фонарь, да? – а, значит, есть, есть прямая
линия! – отклика—удара на мою иностранщину, так ведь? – А это как траву «моли»

съесть – и остаться живым! – вопреки
произошедшему грому! – такое
было вот чувство.. – Но фонарь мой – канул! – а тьма не ски-
нула меня – ни в какую дыру, но ничем и не ответила, кроме – себя же! – Стоя

в прежней позе, не шевелясь то есть, я вглядывался! – но нить
путеводная – была теперь
утеряна! – Всë, значит, конец путешествию!.. – Но и назад – во тьме – трудно! – 
						Плюс, дверь,
т.е. Врата Моей Боли – мне никогда открыть

не удастся теперь – чтобы
узнать – Какой же там
человек сгорел! – а то есть – правду! – А, впрочем, ам-
путация правды – вещь настолько обычная здесь, что и ладно, 
	ибо – как иначе? – в мире, где все, все – ну повальные правдофобы... 

– ... Т.е. – все хотят реализма! – эти правдофобы... Т.е. о себе и мире своëм – лжи...
Нормально, свыклись!.. – Да, плюс развитье характеров им подавай, а тут – мрак,
никакого – развитья в Аиде у них не будет, кроме тупиков, плюс ожи-
вших ужасов – из ихнего детства, из кабинетов психиатрии! – 
		припирающих здесь к липким стенкам; 
					они здесь тоже персональные, как

там, н-р, тет-а-теты с дядями и тëтями – для их тайн—помоев! – Но: вот и Даффи
убыл уже! – а за что убыл—убит? – непонятно! – Что сделал? – Ну да, запретил тебе
жить со мной, окончательно! – Т.е. – да! – вбил последний гвоздь! – Ты сказала, помню, 
							а я аж офи-
гел от этого! – Если Даффи скажет, что мы можем жить вместе – мы будем, а нет – 
					то не будем! – Даффи ж не говорил ни бэ,

ни мэ, а – тянул деньгу, a тянул, это значит – ты сидишь – втроëм! –
у него в кабинете, а тебя – при тебе! – буквально, ну буквально! – поливают дерьмом
откровенности, а ты – видимо! – должен делать то же самое, 
	но – я не умею, любимая, при дебиллах (а Даффи – бывший бухгалтер!) 
						     окунать тебя в водоëм
из коричневого – сплошь! – цвета, да и не по-мужски это, 
	хоть называется всë – терапия! – а 
	    от чего терапия-то? – если после – в горле и на душе – нестерпимый ком?..

– ... a я-то помню, чтó именно на ту, ту фразу
тебе я ответил тогда: – Да как же ты можешь? – а если ты – можешь, то я не могу,
чтобы чужие люди – решали – за меня! – мою собственную жизнь! – имея в виду, разу-
меется, Даффи! – что он будет решать наше с тобою будущее! – Это же и в мозгу

не укладывается такое: чтобы какой-то бухгалтер—тире—психиатр и
определял наперëд – всю твою жизнь, вы только подумайте! – Вот и опре-
делил! – ты мне сказала это, сперва побывав в театре,
а после и в ресторане, только у своего подъезда: – Мы – больше не вместе! – 
						Это, конечно, вопре-

ки – здравому даже смыслу! – Но  я – до этого! – бросил ходить к Даффи
месяц как уж! – такой он был скользкий и склизкий уж,
что – только ползал—вился по стулу и подстрекал – к литью дерьма!.. –  
		Он мне отомстил, это ясно! – ускорив твой, так скажем, выбор, 
				поскольку боялся, что ты – в каком-нибудь пироскафе! –
ускользнëшь от него – со всеми деньгами! – при твоей-то неуж- 

ивчивости – с собственной-то персоной плюс неу-
стойчивости! – то ли в кругосветное путешествие, чтобы развеять ситу-
ацию, внутеннюю! – а то ли, как капитан (верней – капитанш-ш-ша) Немо,
исчезнешь в водах—глубинах – что скорее всего! – богатого психиаторами 
						Нью-Йорк Сити!..

– ... а чтобы – ты не исчезла: нужно былo – тем более в моë хроническое отсутствие! – 
			показать тебе, что тебя уже – лечат! – Т.е. – что выбор
он тебе помог сделать и от этого – тебе (– ... со временем, естественно, естественно!...) 
							будет намного
легче и распрекраснее – жить!.. И что все проблемы твои – главные! – 
							в нас, а не в тебе, ибо
иначе – ты перестанешь к нему ходить, если он скажет – наоборот!.. – 
		Кто ведь хочет слышать правду плюс ещë и платить за неë, а? 
						– покажите мне этого полубога!..

И хотя этот Даффи – сука тоже, гнусная, скользкая, бухгалтер, словом! – 
					я его не убивал: у меня – алиби! –
я стоял, да, над ним, но – как колонна! –
т.е. памятник древности! – да и вообще – если дали бы
мне этого Даффи – ну, скажем, варвары дикие самые! – 
			чтоб я с ним делал, что хотел, то я бы что-то определëнно

другое для него придумал как вид казни,
что-то цивилизованней, чем лампочку вворачивать в рот, что-нибудь из Гомера,
где в одной «Одиссее» – этих видов столько, что – бери и казни в подробностях! – 
							Это в класс не
принесëшь с собою, гомеровед! – Там удушают людей, как дроздов, 
		а те дëргают ножками ещë этак строк 12! – вот это высшая мера,

я понимаю! – цивилизованно, в гекзаметрах, полнозвучных!.. – я не говорю
про другие виды, н-р, такие, как вырванные языки
или ноздри, обрезанные уши, отсечëнные руки—ноги, плюс – тела, 
					брошенные собакам!.. – В хрю-хрю,
н-р, обращение Даффи – на четыре, скажем, строки –

было б вполне достаточно для всей его остальной
жизни: и окружение подходящее – одни энтузиасты! – т.е. розовы все, как он
был, и дерьма – навалом, ибо – Греция, древняя, так ведь? – 
	плюс, вспомним Авгия, да? – т.е. дерьма по колено! – 
			вот и хрюкай, Даффи! – покамест ты отбивной
не станешь – а там становятся быстро, т.к. – сплошь симпозиумы, пиры! – 
			на чьей-нибудь вилке! – Трезубец свой Посейдон –

если уж подымает! – то на Одиссея, а – на тебя, Даффи, лишь вилка,
только вилка – и будет! – в том мире, уж попомни мои слова! – Ибо мне
интересоваться – ещë и там! – дальнейшей твоею судьбою – извини, нет времени! – 
						Ты так пылко
интересовался – здесь! – моею женой, что с тобою мы квиты! – До свидания! – 
	Тю-тю, хрю-хрю, Даффи! – А пока я так вот говорил, что-то в стене

зашевелилось – слева от меня! – Тень, что ли? – Чья это тень от стен
вдруг отделилась, пока я рассуждал про Даффи? – Кому он нужен вообще, кроме
жены моей, а? – И вдруг тихий такой, вкрадчивый голос пробрал меня всего: – Я – Олен!
Зачем ты честишь лже—пифия? – Ты – должен был сам убить его, а – не порицать! Ты
				должен был убить его и напиться его крови,

а кто-то – это сделал – вместо тебя! – Лже—пифии –
это в нашем мире не просто какие-то самозванцы, психиаторы по-вашему, а – хуже,
чем все вместе убийцы и клятвопреступники! – Подумай о мифе и 
реальности! – Кстати, вот твой баран—бумага! – я уже напился из его лужи!

– Не бойся, он—она не оскудели ни светом, ни мощью! – Вообще,
ты – ничего не бойся! – это тебе уже говорил когда-то
другой настоящий провидец! – Ты же боялся за жену, н-р, больше, чем за себя! – а это – 
				как если бы дверь, откуда бьëт свет, за ще-
ль начала бояться свою! – и что вышло? – а психиатр, один, другой, третий! – плюс
					из тебя они сделали сверх—психопата!

– Ты стоишь – на пороге тайны!.. Но я – не имею права
сказать тебе еë – прямо, а только – обиняками,
только – намëками!.. Помни, я – пифий! – Поэтому, первое: Даффи – искал уже 
		не жену твою, а золотой дождь! Второе – Ворота! – 
			Вспомни: ограда, сказал ты себе, это что? – лава
денег? – да? – но и одновременно – что? – аккордеон из колонн, пропадающий за облаками,

если ты – начнëшь их раздвигать, как захочешь, так ведь? – Плюс,
что сказал Пиндар о Храме Аполло? – о том самом Фризе
Золотом, а? – что «на нëм – в золоте все! – пели чудесно чародейки», так ведь? – 
						А это что? – ведь Муз
песнь, да? – а ты – кто есть? – их Уста ты и есть! – ты только должен сложить 
						всë вместе и не унизя

себя – до опять белой кости! a попрошайничества тем более! – 
			вспомнить к тому же Гомера! – Т.е. – взять том
«Одиссеи» и перечесть то место
перед казнью женихов, где даëтся описанье Денницы и еë – колесницы!.. Вот и всë... Там
ты найдëшь свои лампочки и, может быть, поймëшь, чьих рук – это дело!.. Но я б не лез-то

очень уж так – сам по себе! – во все эти детали
без настоящего провожатого!.. Ибо – а это я предрекаю
совершенно без обиняков! – убийства ещë не закончились!.. 
		Ищи Сведенборга! – а не жену! – Он отыщется! – Тали-
сман я тебе дам – свой! – эту вот бляху нагрудную. Я воткну еë тебе в грудь, как 
	прозрачную иглу! – Для чего? – Это секрет! – Но если я буду нужен, всегда я

появлюсь – если ты – скажешь сердцем своим: – Олен,
ах, как же ты мне сейчас нужен! – Tут я от вздрога 
внезапно – упал! – а – встав с колен –
увидел – Дельфийский Золотой Фриз! – огромный, как стопа и жëлтые ногти Бога!.. 

9. Продолжение пути... Важные выводы..
– ... короче, я понял, что зренье моë – внезапно удвоилось! – и как бы было
теперь таким – как на барочной картине, приписываемой Домeникино,
и которая висит – напротив моей кровати... На ней – Св. Лючия, 
						которой (согласно eë био),
вырезали глаза, а на холсте – она зрячая, а два глаза – лежат на ладони! – Но при этом
						такая она вся прикину-

то—страстно—барочная, что – глаз (собственных) не отвести!..
T.e. есть зренье и зренье и зренье, а сколько точек
зренья – это вообще несчитано! – Я ж говорю лишь о собственном, 
						которое сжать в горсти
можно было, а можно – и выпустить из ладони, как удвояющий взгляд источник

поведения!.. – У Св. Лючии – глаза на руке! – похожи на биллиардные два шара
						      или на игральные кости...
В любом случае, взгляд этот – взгляд Случая, Судьбы и Рока,
тогда как – взгляд eë, человеческий, всех и всë приглашает вовнутрь себя, зовя в гости
даже то, что отвергает лежащее на ладони – Око!..

– ... что вовсе, вовсе не означает – нескоординированность еë, так сказать, взглядов! –
Наши мозги, кишки (сердца –  я опускаю, ибо – тем более!) вообще ведь
гостеприимны, даже для наших убийц! – но и для воображения ведь тоже, да? – 
				через зрачки, похожие на пещеры с рытьëм кладов,
глубокие пещеры – ибо цвет-то их разный, меняется от свода к своду он! – 
						это смотря как смотреть

в них! – другому – тому, кто роет, да? – но и мы ведь – то же самое! – 
						Т.е. внешнее-то – окра-
шивается в цвет наших зрачков с самого же начала глядения! – Это, как мир – есть кисть,
которая окунается в зрачок – как в олифу! – И тут начинается вся, вся наша игра
с этим миром – в глядении, в любовании! – т.к. кто кем пишет по холсту, а? – он нами, 
			или мы – им? – Конечно, мы! – Т.е. видим так, 
				как окунается тот в наш цвет, т.е. – в нашу ист-

ину – о нëм, о мире, да ведь? – а не наоборот!
Вот и получается, что цвет глаз плюс рытьë 
кладов – где-то в чужих мирах! – и составляет ход
нашей жизни! – А второе зренье – это взглянуть в неë

чужими глазами, другого цвета, но – тоже своими! –
ибо хотя оба они – вне вас,
т.к. принадлежат они – Tому, Чьë Имя
не произносят всуе, но – нервы-то ваши – у них снизу! – 
			как у конфорок –  бьющий снизу бесцветный газ!..

– ... И если – к газу этому! – Случай, т.е. Судьба, Рок – вдруг да поднесут спичку, 
							то ваш взгляд
извне – взгляд сей Божий! – вспыхивает так, что вы
начинаете видеть то, что не могут другие, и вы – прорицать даже можете! – 
						Но как отдаëт приклад
магнума, скажем, в плечо – с дикой болью, так и здесь – глаза могут запросто 
						выскочить из головы!..

– ... И тогда вы и получите Св. Лючию – из Доменикино! – с очами
вне обычных глаз! – Дикая это боль – видеть всë иначе! – Но как же иначе,
если их – очи эти! – уже подожгли, ведь как? – А никак! – Быть очень, 
			очень осторожным, зная про этот приклад и про амми-
ачные газы тоже! – те бесцветны, но – пахнут так, что и значут: Здесь – зло! – Пахнет
			злом – заранее! – Адом, то есть! – а там – отдачи

в плечо – от взрыва! – не будет! – Будут сразу – одни горелки
под ногами, плюс – горелки—домá, конфорки –
всюду, то есть... Такой вот пейзаж! – как в фильме (недавнем) «Константин»... Фильм,
				м.б., не больно уж и крупный, а даже мелкий
и смешной местами, но – в чëм-то – настолько точный и абсолютно зоркий

на предмет пейзажей Ада! – что и думаешь: – ... A, собственно, почему вы, люди,
хотите, чтобы – там! – было для вас, сидящих – здесь! – всë и умнó,
и – к тому ж – не наивно? – А, может, там – всë (именно, как в фильме) наивно, и – судя
по пейзажам Ада! – ужасно глупо! страшно глупо! и вообще так страшно, что смешно,
				грешно, хочется – неизвестно куда деваться! – но

не деваешься ведь! – Так вот – небось! – и там:
деться-то хочется, а – ба! – и некуда – всë кругом в огне! Впрочем,
зачем даже о фильме, если он – почти по Сведенборгу? В Сведенборге – 
		Ад такой же почти! – Но я – возвращаюсь в Аид свой, к своим местам
следования, объяснив вам, кажется, почему мы со зрением теперь не только – 
					видим за двух, но ещë и – пророчим!

– ... Это всë – дар Олена—Олега! его бляха—кнопка—флаг,
воткнутые в меня! – Его, так сказать, наследие... И когда я увидел эти
Врата Золотые Дельфийские, мне сразу же голос был: – Ляг
на землю! – Я – лëг! – А сколько лежал – не знаю... Ждал, что скажут, когда –
			подняться мне... Но голоса – не было, я – встал сам... 
					В воздухе витал сладкий запах эти-

лена... Олена – естественно! – не было... Т.е. был запах газа
без огня. Видно, конфорку выключили уже,
а то, что я видел – было нормальным виденьем глаза
того, другого! – И я стал вспоминать то, что Олен мне сказал обо всëм положе-

нии дел. Итак, Даффи искал золотой дождь. Второе,
что твои, ©, ворота – есть лава—павлиний хвост денег, мои же ворота – аккордеон,
который я в мозгу раздвигаю – когда захочу! – 
				из полосатых, как гармошки, греко—колонн
из этого в мира – в тот! – И третье, что я – есть Уста Муз, т.е. сам – 
				тот Фриз Золотой Дельф, которого землерои

так и не отыскали в слоях земли, куда тот ухнул некогда. 
				Четвëртое, что я должен все эти три
обстоятельства суммировать, не унизив себя – до поисков тебя в куче
перипетий! – и хорошенько подумать, что выходит из их суммы!.. 
					И – пятое, сказал он, смотри
«Одиссею» – там, где про выезд Денницы у Гомера, но лучше

сперва – найди таки (до пятого, то есть!) Сведенборга, ибо
без него – как проводника! – узнавши пятое и начав
догадываться про тайну, ты, сказал он, не выдюжишь. 
				Да, и шестое ведь! – что глыба
убийств иначе меня придавит, т.к. они ещë далеко не закончились! – 
					т.е. лампочек-то «пиф-паф»

ещë и впереди стрелков, так ведь? – Я, то есть, так понял,
что лампочки-то – почему-то! – первичнее, чем
люди, которые были убиты!.. – Но какой за этим смысл? – Это 
					как скакуна рядом с пони
поставить и сказать, что пони – и выше, и быстрей, и вообще – чем-

пион – пони, а не скакун – изначально, по, так сказать, природе
и при равных шансах!.. Т.е. что убийство – это не главное, а вот лампочки-то – они
и есть – главное, плюс – главная причина убийства! – Всë это, действительно, 
				без Сведенборга мне – было слишком уж оди-
озное приключение – в ту, видимо, область, где не то – только один свет, 
					не то – токмо одни огни!..

– ... ибо ведь – лампочки, да? – A лампочки (только что!) вот были
буркалами – у Даффи! – т.е. пойдëшь в область света, а – угодишь в сплошные
вокруг горелки, так ведь получается? – Т.е. лампочки, они – или-или! –
т.е. раскидываются на оба мира и миры – там! – столь же легко, как – что? – кости, карты? – 
						Так что пойди я,

н-р, дальше – там – точно! – нет лампочек, а пойди
я, н-р, с колоннами-аккордеоном – во весь свой мелос! – вверх, то, может, как раз
там – и найду эти лампочки, так ведь? – Но тут бляха в моей груди
началa светиться как-то странно! печально! – и я понял: что-то я делаю – не то! 
				думаю – не так! – весь поворот моих фраз

не тот! – Ибо фраза моя – есть Фриз
Дельфийский, Златой! – а, значит, ею
я не располагаю настолько, чтобы решать: вверх идти или идти вниз! –
Идти надо – куда светит он! – т.е. фраза – ведëт! – А вела она меня дальше: в аллею

спуска! – И я – тронулся вслед за бумагой—бараном моим, озарëнный стопой
Бога, с жëлтыми ногтями!.. – туда,
куда медь люка – скользила! – Я надеялся, что нахожусь 
	ближе к ножке чаши, чем к ободу, где – по слухам! – тени-то всей толпой
как раз и толкаются, а – чем глубже в чашу – тем одиноче (как и было сказано!), но езда

моя – опять вдруг прервалась!.. – Что же опять такое? – Какие такие опять
пороги? – Это – что? – Днипро
потусторонний, где одни – пороги, что ли? – Недаром блестит здесь, как гладь
серой, ядерной, мощной реки! – Всë это мне про

что-то такое напоминало, о чëм
вам, н-р, напоминает несмятая часть постели
справа от вас – льва! – каждым утром, когда плечом
вы – сбрасываете одеяло, как врага, повисшего на вашем же теле,

и вы озираете это поле
битвы! – и что? – с кем
вы там сражались, a? – то ли
с кошмарами, то ли – с крабами ночных клемм,

подключающих вас – к ней, к ней! – а вы бились,
отбивались от тока! – А проснулись: порог! – т.е. пра-
вая часть постели! – она хоть и ваша теперь, но – ан нет! Запретна! 
						А ваш часть – мылясь
гневом, бела вся и пенится до черты порога, но – не перейти его! – 
			Шторм ваш – замирает у нуля еë тела, как у шнура.

– ... Так вот и здесь я замер – как у шнура! – Т.е. – что? – опять по снуру
порог какой-то обтëсанный, а? – или
это чувство такое лишь? – Я внимательно посмотрел: 
				всë было так гладко, как будто, ну, ру-
ками – не только вообще не прикасались, а даже и не вытирали пыли,

т.к. пыли – не было в принципе! – ни отпечатков, ни пыли, ни
каких-либо зазоров, трещин, прокладок, швов! –
а, то есть, почему я вдруг наткнулся на что-то 
			и был этим вот – остановлен! – необъясни-
мо совершенно! – если не брать во внимание мной сказанное про альков,

где шов – внутри вас исключительно, хотя он – извне
и виден, т.е. сохраняется – вами же! – как внешнее отражение того шва,
который – внутри, да? – Но какой мог быть здесь-то шов, на этой-то глубине
сознания – если Ад брать уже как сознание! – ведь на такой глубине говорится – вся
				правда уже: и про неë, и про себя, льва! –

так ведь? – A с правдой – мы всю, всю сказали! –
Так что – что-то другое здесь, и не в правдах—неправдах дело!..
И тут – меня озарило! – Я вдруг понял! – Это таки шов! – но как у Али-
бабы! – он невидим и открывается – т.е. делается видимым! – извне и внури! – одним
		каком-то словом... Ведь пещера-то тоже – для всех! – чернела

снаружи – обычной скалой, да? – Кто же видел, что шов меж камнями есть, а? – Кроме
случайно подсмотревшего и услыхавшего слово – Али-бабу, так ведь? – Так 
и здесь – шов станет виден, если я найду: закономерность! – А где она? – А почему
	не в лже—колоннах, а? – в той замазке, что суть маны, души, да? – 
						Если, как в хромосоме,
разделить их ДНК – у этих колонн-то, то они – блоки их! – 
	перестануть душить друга друга,
		как спирали ДНК, вращающиеся на экранах, которые этот мрак

там – в Дельфах, к примеру, – понаставил – белые! – для каких-то своих целей!..
Вот они и вращаются—трутся там – лже-колонны эти! – как хромосомы, чьи ДНК
все настолько перемешаны замазками чуждых другу блоков, что и душат друга друга их 
					плющи—спирали, как именно параллели, – 
 да так, что аж маны, духи подземные их – и вопят из мрака, и путают всë здесь, 
						и создают подобие тупика!..

... но как же их – расцепить, а? – ДНК эти! – здесь-то! – какое-такое слово
я должен почувствовать, чтобы – корни колонн заработали, как магниты
и как дуршлаки одновременно! – притягивая и просеивая: 
					чтó их, чтó не их, да? – От рëва
же духов подземных, манов то есть – даже львы склоняют гривы, 
				как знамëна на поле битвы!.. – Мы-то, 

львы, одно, но имеем с корнями общее – внешность! – Т.е. ты сам (это я себе
говорю) можешь, в принципе, и просеивать-то и притягивать-то – 
						правильные все блоки
колонн, не правда ли, лев? – И что говорил Олен? – Что с колоннами ты – как бе-
дуин с гармонью! – можешь раздвигать их и жать на какие угодно кнопки ведь—завитки! – 
					а колонны внутри – что? – брелoки,

кóльца для вcех, вcех ключей, для всех образов, т.е. бесконечные ободы для
твоих уст ведь, да? – и именно ведь по кольцам этим, по какому-то из колец
их и – обрывают, обрезают, а потом – надставляют на другое-то кольцо, т.е. блок! – деля
таким вот образом и смешивая их ДНК! – Вот и получается, что
		творец их генетики – кто? – не археолог же или дверной торец!..

– ... Вот именно!.. – ты, гармонист колонн, и есть хромосом-то их единственный инженер,
и только ты можешь – закрыв глаза, т.е. сосредоточившись! – ту воссоздать хотя бы
колонну – хотя бы одну! – но чистой древне-греческой крови – из кольца в небе, 
							как в периоды хромосфер: 
этой красной каймы вокруг солнца! – т.е. поймав некое белое вовнутрь еë подлинной крови, 
		и вытянув это белое – уже окольцованным в небе! – 
					в его подлинно—генетические масштабы!..

– ... Но зачем – эта генетически—идеальная колонна? – только чтобы унять манов? –
их ужасные вопли? – ведь вся-то идея попахивала Герасимовым, который по
костям—черепам восстанавловал всех – от Аттилл до Чингиз-ханов! –
а за этим всем: лежала-то мыслишка об их будущем воскресении! – а я – 
					и не Герасимов, и не Эдгар По,

у которого – тоже макабры воскресают, но из черепа его самого, из, так сказать, воо-
бражения или кошмаров собственных! – Так где же разница? – А разница? – 
							Вспомни бедро
своë – удалëнное Первотворцом! – и ту, ту генную инженерию! – 
						Ты считал-то, что твоя воло-
окая жена – и есть то ребро, помнишь? – А ещë – помнишь? – ты писал, 
					что святой с нимбом – это ведро

с дужкой! – Вот это, т.е. последнее высказывание, глубже: ибо святые –
это те, кто – наполняемы, а держатся – рукою свыше!.. Святости ведь никто от
тебя не хочет, но – наполнения, процесса!.. Тебя же – держат и несут к цели! – а ты и
всë отказываешься – быть несомым!.. – Так какой-то голос внутри со мной говорил! – Нет,
	 не мой он был голос, не бляха, не Олен, а – другой! – 
		Даймонион, как у Сократа, что ли? – Каверзный он (иль оно!) заглот

даже для сократо—платоноведов! – Ибо – что точно! – не голос совести, плюс не
мономания – что тоже точно! – а принадлежит – что скорее! – к слою
существ между Богом и человеком, к тому ж – абсолютно телесно—реален! – Он злое,
по Сократу, велеть вам – не может, ибо – уж коль дан! – то даймонион этот – 
						на человеческой стороне!..

– ... стало быть, мне – добавился ещë один внутренний спутник! – Но – всë ж! – колонна,
как с нею-то быть, а, даймонион? – Что ты скажешь? – Кому такая
генетически—чистая дорийская колонна и зачем, 
				и что она даст – для вскрытия шва у лона
земного – вернее, подземного! – там, где нахожусь я теперь, остановленный на пути? – 
				И опять, т.е. вдруг, некий голос – извне толкая

барабанные мои перепонки, как листья трогающей вас ветки,
от которой вы-то отмахиваетесь, мне прошелестел: – Колонна
такая – это сноп света Эллады! – сквозь который к тебе спустятся те мои предки
плюс их потомки, которые и скажут, и предскажут тебе – где твоя-то препона!..

– ... Ибо эта препона – которую ты называешь «порог» – для
того, чтоб тебя предупредить – в чëм и в ком! – ждать препон
тебе – в дальнейшем пути, средь убийств, крови! – 
			где каждая капля еë и выглядит-то, как петля,
внешне! – ... и неважно, что она – наполнена, важно, что – душит, как пружина,
	 если ты – будешь соваться в это море с пружиной в нëм! – как Лаокоон...

– ... Никогда не суйся в петлю—пружину чужой крови! – Еë – море! – над
тобою и под тобою! – В мире очень мало синего и голубого! – Твои глаза –
синего цвета! – это приятно и очаровывает, но у крови на жизнь взгляд –
совершенно другой: отнюдь не сквозь зрачки в душу! – 
			Так что: дои колонну! – из солнца! – когда из-зá

лужи крови вокруг себя – Аполлон—Гелиос
ослабевает, белеет! – Вот это твой час
из небесной этой кровищи – и ос-
вободить чистый белый его свет и втащить его в мир, который для остальных вас

невидим, а для тебя – теперь! – видим!.. И сквозь свет—колонну,
как по шесту соскальзывают циркачи
иль (а почему – нет?) стриптизëрки, ты и увидишь будущее! – 
					соскaльзывающим по склону
ДНК, сцепленных, как пружины – в вашей общей когда-то кровати! – Но ты – молчи! –

дай ему – говорить! – этому будущему! – а оно,
ой, говорливо! – Его не надо
занимать беседой, ибо то, что – где-то предрешено,
уже – там и сказано! – Вот оно и болтает, как сплетница с лавочки – 
						хоть и в пещерах Ада!..

– ... Однако сперва ты должен дождаться – всë-таки! – этой хромосом—хромосферы...
А посему – займись-ка пока – раздумьями о золотом дожде,
который искал в Греции Новой, принимая еë – за Древнюю, тот безграмотный труп! – 
							Думай, где
мог он его – искать, и – что он искал-то, собственно, а? – 
					такой безграмотный, такой серый!..

– ... А от дождя – и будут ясны Врата – и твоей жены, и Твоей Боли,
и, м.б., ты и откроешь их – нет, нет, не сейчас! – а потом, 
но ключ-то – найдëшь от обeих Ворот, м.б., и сейчас даже!.. – Короче, думай! – 
					А там вон – трава «моли»! –
возле того вон изгиба блестящего – растëт вовсю! – она помогает 
					от всех чар! от всех гекатомб!

– ... Тебя – если наешься! – нельзя будет превратить ни в хрю-хрю, ни в гав-гав, 
							ни в мяу-мау,
ни в совиное ух-ух! – Кроме львиного, т.е. своего, тебе нельзя будет добавить ничего из
чужих – а их ведь навалом, ибо все – звери! – звериных качеств! – 
						Так что – дерзай помалу:
пока – рассужденьями, а потом – и колонной, и помни всегда, 
					что ты – и есть Золотой Фриз!..

– ... Эх, Сократ, Сократ! – даймонион твой, судя
по концу твоей жизни, и твоим проповедям, и по Ксантиппе,
наисквернейшей жене в мироздании! – честен был настолько, что мог бы на блюде
подаваться, как уже Голова Иоанна Крестителя, но опять-таки – Говорящая! – 
			и лишь правду вo всеобщей – о мире и о себе! – липе!..

– ... Так что – Сократ—Несократ! – а даймонион и меня
честностью подхода к жизни, т.е. прямотой оного, а никакой не диалектикой, убедил
в том, что он – говорит правду! – Диалектика ведь – у всех разная: 
		что во что – превращается это вопрос личности! – Ты, н-р, мня
Парменида гением, меня, н-р, смешишь! – Ибо мне гений – кто? – Эмпедокл! – A Парменид
   считал, что есть только одно, целое, а множества – нет, а его целое – как яйцо, без крыл!..

10. ...Тайна золотого дождя...
– ... Так что я – стал держаться советов и Олена, и даймониона... 
						А, то есть, начать сначала! –
с рассуждений—поисков, а что же такое – золотый был дождь! – для полного ну кретина
Даффи?.. – Глазная моя ретина
впитывала теперь и невидимое, но – не способна была видеть децибелы мыслей дебиллa! – 
							a поэтому излучала

свет ярко-синего эха –
oт колебаний внутренних морей, с их гребнями недо-
умения! – Kак же это,
он – выскочка в пупырышках! – стал из гриба—дождевика жены моей 
					кем-то вроде и дождеведа?..

– ... Ладно, будем спокойны, эпичны, терпеливы! – в размышленьях, иначе, до вывода, 
	    как же Даффи в Дельфах – аж! – бухнулся, 
				как пахучая дыня в какой-нибудь Бухаре? – 
мне не докарабкаться!.. – Итак, Золотой Дождь!.. Он-то что такое – сам по себе? 
				– Куда он упал? – Нет! – Не упал, а – пролез!
Вот это – волнует, н-р, меня! – А для Даффи, н-р, я думаю было – интересно, 
						как Даная, и при такой жаре
тела! – отдавалась Золотому Дождю! – раскаляясь, как, собственно, колба, так ведь? 
	– а – ведь Золото – оно, ой, Раскалëнное! – И чтó – плавилось оно, или как? – 
			И отвердело ли? – Короче, конвертируется ли, a? – Зевес? –

вот что, видимо, и допекало Даффи... Но – развиваем... Опосля телефонного иро-
низма со мной, Даффи – конечно! – в Грецию полетел-то в Афины, хоть я
точно знал, что ты – не прямо в Афинах, а в Коринфе, неподалëку, 
				на симпозиуме (не путать хоть этот с «Пира»
названием у Платона ) – международном, где ты вещала об изгнании – им-им! – поэтов! – 
	Зная о поэзии лишь то, правда, что я о ней тебе рассказывал! – 
				Но –  и это нормально! – Свой экзорцизм свистя

в уши немцев—платоноведов! – ... Уж не эту ли флейту я и – 
				услышал параллельно тогда? – Может быть. Но мы
отвлеклись!.. Даффи – в Афинах – быстро, конечно, узнал, что ты в Коринфе. 
							Но тут – беда
с Даффи! – ибо путая (уже в разговоре со мной!) Новую Грецию с Древней, 
			Даффи решил, что Греция-то – Древняя! – не смы-
лась никак, а – уж тем более! – и никуда

за все промежутки – жуткие! – истории! – Что – по его компетенции, 
				вполне розово-дéвичьей! – и имело виды
на Грецию – до Ахейского союза ещë, т.к. – Коринф Даффи воспринимал 
						именно по Гомеру, ни дня и
не сомневаясь, как и – прости меня Господи! – шлем Эллады Шлиман, 
		что всë – как в Гомере, а Коринф – часть вечная Арголиды,
a – то есть – Аргос и есть!.. – А Аргос – это, конечно, Данай и данайцы, 
					или, как Гомер их называл, данаи.

– ... Тут мы – на секунду! – упираемся в миф об оводе 
				(я писал об этом в молодости!) и об Ио,
плюс – как его результат! – о сыне Зевса и Ио – Беле! – 
				а, то есть, был сын у них – Бел! –
а у белого сына было два сына: один – Египет (смуглокожий сын), 
					а другой – Данай (ибо
жил он в Ливии, можно предположить, что – под цвет пустыни! – был золотокож он). 
						Данай же – горел

лампочками—девами 50-ти красавиц—дочерей, а Египет (живший в Египте) 
	столько ж имел элекропатронов—сыновей, числом – 50 (это я по Эсхилу
излагаю!), но Данай – отказал сыновьям брата – в электричестве! – 
				и удрал в Арголиду, где их бабка Ио
родилась! – Но Египет двинул на Аргос всю свою армию, египетскую! – 
	И Пеласг, царь Аргоса, дал Египту – бой! – Но разве можно такую силу –
разливанную, как их Нил, аннулировать! – Разбит в битве Пеласг и бежит, 
				а Данай – стал царëм Аргоса, но за агио-

графию – надо платить! – по-чëрному: дочерьми! – Их женят, на сыновьях Египта, 
				но в брачную ночь – все эти золотые дочери,
кроме одной—единственной! – закалывают своих смуглых мужей! – 
						И этот один, Линкей
по имени, становится корнем истории Аргоса! – вот где корень-то! – все остальные: 
						ну так уж подточены
за время истории и мифологии (а это у греков – одно и то же), 
   что там не корни – а клюшки, плюс чëрная изолента, т.е. подземный уже хоккей!..

– ... Было, короче, видимо так: Даффи помчался за тобою в Коринф, но – по дороге
или уже в самом Коринфе! – что-то произошло... А что – могло? –
Во-первых, он мог решить, что Коринф и есть Древний Аргос и повернуть ноги
к Аргосу, которого – нет! – иль, во-вторых, – тебя не найдя в Коринфе твоëм! – 
					сделать выводы, что число

(нет, не Пифагорейское, до этого Даффи
бы – не допëр даже по книгам! – настолько был мал
умом этот труп) – а чего число? – да денег, естественно! – в твоëм штрафе
неприходов к нему на «сессии» онo уже превысило затраченный на твои поиски – капитал!..

– ... т.е. – нужно, нужно тебе, Даффи, чем-то эти деньги ведь 
					компенсировать, да? – как-то,
то есть, – нужно изловчиться и здесь! – а как? – Греция-то, Древняя, ведь набита
сокровищами, золотом разным! – Нет, мрамор нам не подходит! – его тащи-то
чуть ли не на спине, а у меня – спина, ах, нежная! о ней – нужно заботиться! 
	– а вот золото – это так, что даже кишка не выпадет у меня из тракта!..

– ... ну да, Даффи, золото, когда – «ночное»! – 
				то это – оксюморон, конечно... Но я думаю,
что ты – как всегда! – думал о мини-
муме перегрузки мозгов и токмо о гузкe своей (a она – твоë всë!) ради максимума 
						разжиться суммою,
совершая лишь эту пружинку на стуле, размером с его сидалище, но – взлетающую,
	   как монетка—дайм, вверх – пред чековой книжкою не закрывающей рта 
						 дамы, т.е. его богини!..

– ... это вот – вся твоя мифология!.. Так что было не мудрено – тебе-то! –
запутаться уж в такой, как древне-греческая, где и греки-то – новые! – 
						ну, полные-полные турки!..
А коринфяне плюс аргивяне – согласно ещë древним! – это, как мы б сказали, 
						не мудрецы с Тибета,
а – вруны поголовные! – Вот, наверно, и начали тебе заливать про чудеса, 
			зарытые в каждой – чуть ли не! – штукатурке!..

– ... И тут, наверно, была – ма-а-а-аленькая неожиданность! – для ладошек
мозговых полушарий твоих, Даффи! – Это как – вроде оладий
приятных, с корочкой, с маслицем! – на тарелочке, да? – 
			Ведь аргивяне говорят, что у них – О, Шек-
спир, где ты? – хранится вывезенный из Трои – тот самый, упавший с неба! – Палладий!..

– ... И как было тебе, Даффи, не пере-
возбудиться – ещë и этим фактом, так ведь? – Ты ведь знал (по нашим тем «сессиям»), 
							что меж нами –
граница-то дохлой рыбы, рухнувшей с неба, как Палладий! – 
	Вот ты и метафору мою (а в США, повторяю, метафоры 
				– как для японцев – американский адмирал Пэрри! –
т.е. – покушение на суверенитет – мозга!) воспринял – буквально! – 
			Если Палладий в Аргосе, то и надо его, так сказать, ами-

кошонствовать, а т.е. – изъять!.. – по-великодержавному!.. А зачем? – На какой хрен
сдался Палладий-то – тебе, Даффи? – Да всë очень просто! – Палладий-то ведь – Афина,
плюс – Афина-хранительница! – А ты, любимая, язычница! – 
					А вот заберëт он еë и – твой плен,
это первое, обеспечен! – и, второе, пропасть меж нами станет – не как рыба уже, а – как 
			вырезанная еë – я всегда их путаю! – кишки, брюшина?..

– ... Плюс – а это, наверное, очень большой плюс! – ибо он, этот плюс к дóсто-
примечательностям Аргоса, никакая не липа, а – история, которая мифология, 
							что суть то же
самое! – в Аргосе есть таки то, то место, где внук того самого Линкея – Акрисий, 
							прорубил в земле доступ
к бункеру – из меди, в коем и была заточена его дочь Даная! – 
				Тут есть некий конфуз, видать, из-за цвета кожи,

т.к. Овидий – позже! – говорит, что бункер был из жëлтой бронзы! – Нет, из меди,
как утверждают греки, следившие за своей мифологией, как садоводы!.. – А конфуз,
видимо, от прадеда! – золотокожего ливийца! – Этой Ливии, правда, 
		Персей, сын, отомстил, напустив – в полëте! – в пустыню из Медуз-
ьиной головы крови, а та – стала с тех пор змеями Ливии! – Но я отвлëкся несколько. 
				Если сама Даная – была золотой, то ведь и

слияние с золотом – лишь, так сказать, рука руку моет!.. Так? – Но
тут – а я-то – не забывайте! – всë-то теперь вижу, как оно и было на самом деле
тогда! – не замешаны ли колонны опять? – а вернее – колонна, 
	как – душевая – что ли – кабинка! – Я вернусь ещë к ней, 
		ибо – осмотревшись! – увидел, как всегда, блестящее полотно
меди – вокруг себя! – и подумал: – А не вышел ли я в Аргос-то, часом, а? Сам? 
		В этот бункер, куда Дождь Золотой – просочился не хуже дрели?..

– ... Я-то – а это точно, по пристальном размышлении—рассмотрении! – 
						находился как раз в том
гладком медном бункере, где Даная – и была омыта Золотым Дождëм! – и, причëм, вся:
с головы до самых до мизинчиков! – и именно так-то 
				(а я это теперь знал!) и зачала! – путëм
блаженствования под струями дождя! – a вышла из-под него, неся

под персями уже – своего Персея! – т.е. другой этимологии нет! – А эти вот перси
онa и подымала, и трогала, и омывала – дождëм золотым, т.е. – золотясь вдвое
ярче обычного! – Лампочка ведь, не так ли? – из данаев! 
    А они – что очень важно! – дамы все
	гневные! – жгуче-гневные! – кожей-то – гладкие, а душой – пемзе
подобные! – Вот и кто кого тëр под дождëм, а? – 
		Эта она – душой своей! – так дождь стëрла,
			что всë золото стало кровавое, а не – золотое!..

– ... И я – теперь! – точно знал, как выглядит эта колонна, которая – «сноп света Эллады»
(как еë называл даймонион): Это – действительно! – колонна света, 
						но внутри у неë – свет
вроде дождя! – Т.е. она – действительно! – как душевая кабинка: 
				Можно встать внутрь и принять на себя каскады
золота! – А можно – стоять снаружи и ждать, пока этот ливень закончится, 
		и начнëтся спуск – сквозь свет! – будущего... 
			Ведь оно спускается – только видя, что настоящего ведь нет

по-близости, не так ли? – А мы – как раз-то! – и рядом!
И что – как предрекал даймонион – остаëтся этим вот циркачам
и стриптизëркам света делать, как ни скользить вниз, да? – 
		Но я отвлëкся от Аргоса! – Конечно, услышав про бункер, 
						Даффи полез бы за кладом! –
но ступени – они – что? – ступени!.. – Т.е. лезть-то куда? – Вот он и подался – в Храм!

A какой есть Храм? – Один, в Дельфах, там где (как я ему сообщил!) сидит его, 
							так сказать, коллега!..
А с коллегой – как многие почему-то уверены – легче договориться,
чем с не-коллегами в незнакомой стране... Но об чëм? – вот загадка, 
						не легче пифийской! – Эго-
центриком – Даффи не назовëшь! – для него – я убеждëн! – визуально: 
							Аполло – как пицца –

самая большая, с тройным количеством сыра! –
А о чëм вопрошать – пиццу-то, а? –  об отсутствии пепперони?
–  ... Так зачем ему были Дельфы? – для галочки? – абсурд! – для познанья мира? –
тем паче, абсурд! – Нет, он что-то хотел узнать, 
				зная что-то об одной там таки колонне!..

–  ... А одна – там! – колонна истинная былa-то – лишь я!
Что же получается? – что Даффи лез в гору Дельф, чтоб поизмываться – хотя и без
тебя, любимая! – надо мной? – Чтоб выпытать – что? – Ну, конечно, конечно, тайну
		    глубин! – Но от кого ж он узнал-то – кромешный такой балбес! –
что я лишь и знаю, где – под землëй – что находится, а? – Плюс, что я колонной стою
		       в Дельфах! – как почти что – бу! – белая простыня?..

– ... Влезем в голову Даффи... Это – трудно, очень, но – всë же! – полезем
по извилинам недоумка! – Если он предполагал, что Золотой Дождь – из
золота, а – после осеменения Данаи – оно тогда что? – ещë оставалось 
	в таком количестве, что та – просто не могла унести его в животе, что ли? – 
						a, благодаря резям
в том же животе, т.е. токсикозу, она – что? – начала им рвать? – ну, тогда этот Даффи –
					отъявленный реалист-дефис-

натуралист, юный! – Ибо именно, именно так и никак иначе
он – а я перебрал все его извилины! – мечтать и не мог! – Но – 
					обращаясь теперь уж к В-Пене-
Рождëнной! – я ещë подумал – а что Даффи знает про семя? – 
				Он думал, видно, что семя – это как сдача
в магазине! – она-то здесь, главным образом, белая... 
	А жëлтой – он, наверно, не видел: ни спермы, ни желтоватых пенни!..

–  ... Это я говорю – языком натурализма! – для стеснительных... как, н-р, Даффи
был... Стеснительный такой, а вот – и не постеснялся! – позариться 
				на Зевeсово семя, так ведь? – И ни на одну
секунду – в башку ему не вкралось! – что из семени этого вырастают – одни лишь герои! – 
	но ведь он – психиатр! – т.е. герой – это кто? – отклонение от графи-
ка нормального аборигена! – т.е. – угроза обществу! – поэтому: –  Чем скорей я его спихну

в дурдом – тем свободнее общество! – так вот у Даффи и иже!..
А Зевесово семя – золотое! – плодится и множится... Но загадок – оставалось ещë полно:
– Первое, кто жe таки порешил Даффи, когда он ко мне – 
					уже подобрался почти?.. Второе – то дно
бункера этой самой Данаи! – с Золотым Дождëм, ладно, всë ясно! – 
	но с Воротами? – мне что? – колонну ту – «сноп света Эллады» – 
					вызывать здесь? – или спускаться ниже

по медной аллее? – И там – когда еë начну вызывать! – круги
внутри всех—всех колонн когда я начну расцеплять, как брелоки ключей, то ключ
один или два – мне  удастся ли подобрать от Ворот твоих и Своей Боли, а? – 
						Ах, Олен, помоги
мне! Я совсем – запутался! – Плюс, кто же всë-таки навëл Даффи этого – 
				на меня! – Ах, Олен, отзовись! не мучь! –

– ... Но Олена – не было! – хотя бляха его – ныла! – может быть, Арголида
слишком уж далеко? – а – что скорее! –
надо мне искать Сведенборга (как было велено уже – дважды!), 
					но сперва – я никуда не выйду,
прежде чем не выдою эту колонну белую, угадав красное солнце 
					в его хромосом—эмпирее!..