Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Начало

Глава Десятая

1. Рисунок на греческой вазе... Ключ – к Воротам!..
На чëрной эмали и красным лаком – древние греки выписывали на вазах своих порой
такую порнуху из областей мифологии, что только тогда 
					и становится ясно – что лаком
им был не сюжет, т.е. – как говорят... – содержание, а лишь – одна форма!.. – 
    Сюжет-то – один, мифологический, всем он и так известен! – 
	На вазе ж Олена – по вазе шëл кругами аж целый роман
				Зевса с Данаей, в результате чего герой
Персей и получался – на вазе! – Т.е. на чëрной эмали и красным лаком

была – во-первых! – изображена сцена проникновения Зевса в Данаю... 
						Но проникновение – да,
конечно, проникновение – реализм, то есть! – но, с другой стороны, никакого
реализма! – Я лишь попробую описать сцену... – ... это трудно с живописью!.. – 
						но тут – надо! – В Да-
наю – Зевс проникал там сзади... Т.е. – Даная была согнута, 
	но руки и ноги – соединялись чуть впереди головы, a – вся основа

еë тела – т.е. узкие плечи, тонкая талия, торс, a то есть – 
				широкие бëдра с ягодицами – всë это
вместе – выглядело так, что Зевeс проникал как бы в плафон лампочки, чей цоколь,
т.е. голова с греческим профилем и руки—ноги соединëнные, были поодаль!.. 
		– Вазописец же, собственно, изобразил грушу или же вид ранета,
согнутый – так! – по причине судьбы ль, pока ль –

перед входящим в него – провидением!.. – ибо Зевес
был прям, мускулист, с профилем и бородкою, а обнимал
торс Данаи – одной – левой – рукой, как будто и вкручивал лампочку в Свод Небес,
входя!.. – И, в сравнении с Зевсом – входящим! – 
				торс Данаи был – бесперспективно – мал!..

... и – никакого Золотого Дождя!.. А дальше – т.е. – прямо из головы Данаи! –
вылетал Персей! – в сандалиях с крылышками, со щитом и мечом!..
– ... Ты почему задумался? – спросил Олен – 
	Это не странно! – ведь Персей – брат Афины,
		единоутробный брат! – а утроба их – что? – боль головная
Зевса, так ведь? – Вот он и вылетает – тут! – из Зевса – через Данаину голову! – и
	носится на крылышках Гермеса – проводника в Аид, между прочим! 
					– как будто всë ему ни по чëм,

размахивая сестриным оружием!.. – А далее шëл по вазе –
я опускаю сейчас все сцены убийства Медузы и так далее... 
					– странный уж окончательно из-
образительный ряд – про чудовище и Персея!.. 
	– ... Представьте себе Персея—фигуру – алую! –
				в окружении вьющейся, как костëр, грязи,
с комком – грязи же – точно такой же! – в руке! – 
				А следующий – ... называю его эскиз... –

представлял собою – Персея – вне грязи! – а в руке – вместо грязи – была уже
рука Андромеды!.. – Да, вазописец был кирпич в ассоциациях, как ассирийские 
							бороды! – ... Ан-
дромеда – совсем не замена грязи – Олен сказал – а отмытие от неë в душе
даже и полу-бога Персея!.. – ибо чудовище – ясно что! – ваш мир, 
			а голова Горгоны – это тот ком его грязи, который дан

был Персею... а тебе, скажем... но – подождëм... Смотри – дальше!.. 
					– Ну, я и смотрел дальше... ибо – 
всë дальнейшее – полностью противоречило «Метаморфозам» Овидия 
						и мифу Персея! – Там –
на следующем эскизе – Андромеда становилась не женой Персея и не созвездием, а – 
						представлялась как глыба
от головы Горгоны! – которую тот же отдал Афине! – 
			За что? – что случилось? – почему такой трам-тарарам,

короче, вместо – нормального хэппи-энда!..
– ... А далее – Персей с головой
Горгоны – влетал, как в эндо-
кринные железы Зевса, в его красный контур, сидящий на троне!.. – A потом – вой-

ско – шло куда-то... То ли – мстить за Андромеду, то ли – в Тиринф, где тот,
по идее, царствовал... Но – во главе войска! – был изображëн сам Персей –
причëм не хуже Лаокоона! – изломанный молнией!.. – Какая здесь логика? –
			       спрашивается... – кто здесь кого ведëт
и куда? – если Персей – впереди войска, но – лицом к нему!.. – Ах, Олен, рассей

мрак древне-греческого менталитета! –
– ... Видишь ли – Андромедой
Персей-то отчистил себя от грязи мира ожидания, но ведь саму Андромеду это
чище – не сделало! – Так что его победой

стала – не Андромеда, а – он – как бы! – сам!.. 
			– Но ведь добродетели (я не люблю термин! –
ну да ладно!..), они ведь – и у полу-богов даже! – не в чистом виде,
а – вперемежку со слабостями! – т.е. они – с теми 
змейками из oдного кома грязи, которые вьются, развиваются в то, 
						что никакой Овидий

не описал! – если их не отчищать самому и постоянно,
без напоминания – свыше! – А, то есть, грязь-то мира ты, скажем, отчистил, 
			а слабости – внутренние! – как костëр грязи
внешней – могут так запылать! – что хоть будь ты сто раз Божья лампочка, 
		а этот грязевый пламень – как будто а) роза и б) рана
открытая! – Ты теперь внутри – их свойств, а – не собственных! 
		– ты – там и лазаешь, как муравей!.. И – вот так лазя

ты и теряешь все свои свойства – т.е. Божьей лампочки! – А Андромеда вся
была так занята собственным совершенством – а не совершенствованием друг друга 
					и не Персеем! – что грязь
мира – сделала еë – чем сделала! – глыбой, серостью, а – не ярким созвездием, как 
	Провидение – желало того!.. – ... Персей же – вернулся в Отца, неся
Его головную боль за Персея – с собой! – а – по-вашему! – вознесясь

в небо – не созвездием, а – войском слабостей, 
			         которые он, Персей, видит-то сам! – но – как
лампочка – вечно—горящая, в которой – нет количества отмеренных ей ватт,
а их – ей то убавляют, то – так прибавляют, 
				что и плафон – кажется – вот-вот хрясь—бряк
на землю, и поэтому – Персей-то в небе, у Отца, у трона его, 
	но горенье такое – ад, лишь укутанный во множество мягких небесных ват!..

– ... Плюс, ваза – ведь чëрная, как и тьма вот здешняя, так ведь? – но почему же ты
видишь при этом – тогда! – все эти – как ты их назвал безграмотно!.. 
							– эскизы, а? – Разве
только красные линии – делают их видимыми?.. – или только твоë ясновиденье?.. 
							– Или ж у темноты
тоже двойная природа – как и у зрения, н-р, твоего? – Или линии, н-р, здесь 
		только кровоточат, подобно только—открывшейся 
					и живот наполняющей кровью – язве?..

– ... То есть, зачем – как ты думаешь? – я принëс эту вазу – 
						перед тем, как все мы втроëм
откроем две половины Ворот Твоей Боли и ступим за их порог? 
						– В чëм, говоря иначе,
заключается – моя тренировка этой вот вазою? 
				– ... В том, наверноe, чтобы этот дверной проëм
не таил теперь – ничего удивительного!.. – ... и что тутошние – красномордые 
					от злобы на индивидуумов – апачи

с колчанами бесконечными, или парфяне
со стрелами в пять метров – одно и то же,
т.е. вечное и внешнее: тянущаяся грязюка! – Но я не
могу стать дикобразом – т.е. героем, стоящим внутри утыканной стрелами кожи!.. –

а потому – наверное... – и ничего удивительного, что и
за Воротами Моей Боли – сгорел... – Кто? – 
			... наверное, человек по имени – я сам! – После
той трагедии моей и до того, как я понял, что моë сложное – это еë простое,
из-под Ворот Наших – валил и валил чëрный дым!.. – А дальше? 
					– ... Но тут-то и вспыхнул осле-

пительный блеск, который и есть – L!..
– ... A чья же кожа на сургуче? –
– ... Это – смерть моего отца! – мстящего! – оком за око! 
					– Он и запечатал, ибо не захотел,
чтобы мы с нею – были вместе, т.к. он пылал – чтоб я сгорел, погорел, сдох!.. – 
		– ... Может, он бы и хотел,
			но это – не его печать! – здесь – не его мир! – уче-

ниям – отца твоего – это противоречит! – Думай! –
ведь лоскут-то кожи – жëлтый!.. – при этом, не золотой и светящийся, 
						а – отвлечëнно, так
просто – жëлтый!.. – Суммируй!.. – не пренебрегай суммой...
отбрось еë!.. – ... как называлась обложка, выловленная тобой?.. – тут во рту 
						я нащупал твëрдый наждак

вместо гибкого и влажного языка!.. – Господи, неужели?.. –
а зачем? – неужели – кто? – сестра еë? – но ведь она жива! –
как она-то могла запечатать? – Чисто китайское убиство, – сказал Олен, – это
	сложное убийство – именно в самом конце его!.. – Сестра еë – это желе-
образное такое семейное чудище, не то – медуза, не то – ква-ква,

а, другими словами, она – все те существа, которыe П.-то поуничтожал, а еë одну
и пропустил – потому только, что она – подобие их всех-то сразу!..
Она – липнет сюда – к этому мировому дну! –
а, то есть, там, наверху – к экрану передач! – 
			не отрывая ни левого, ни правого своего глазу!..

– ... ведь – ты посмотри на медузу внимательно сверху! – там ведь что-то
такое брезжит у ней: как два глаза, слипшиеся в незарегистрированный отпечаток
пальца – с чëткими, да, но – разводами... 
			Она ими-то – и развела—запечатала Ваши Ворота,
да – только для вас! – по снуру и обтëсанные!.. – А, то есть, я буду теперь краток –

она – сестра жены твоея! – печать
и есть – еë разрыва с тобой! – за коим
ты – Персеем горел и дымился! – не успев и начать
даже регулировать ровный свет – между жжением страсти твоей 
				и толстенным на вольфраме жены твоея напоем!..

– ... а за что – тебе это? – ну, вернись к Персею! – за то же самое! – ты мир,
может, и отчистил в себе, но от слабостей – естественно, не отчистился! – Вот они
тебя и сожгли всего! – то есть, ты был – там трупом! – но, да, к счастью, миф
оказался сильней, чем – моя ваза! – спасибо ангелам 
				и выбору своему скажи! – Но сперва шагни

за порог! – Я и – шагнул! – Там лежали:
кругловидное зеркало, меч и сандалии с крыльями, и – никакого трупа! –
– ... Сандалии – это замена сапог, Орфеевых! – Зеркало – пуленепробиваемое! – им ты 
			от любых апачей и парфян и пулемëтов любой крали –
вместо кожи дикобраза – защищëн будешь!.. – А меч! – Зачем тебе меч? – настоящий? –
		а потому что – с кар-кар-тонным! – ты не герой, а – труппа!..

2. Второй псалом—полëт, но уже в сандалиях...
– Господи мой, почему – несмотря на Твои дары –
я чувствую такую богооставленность! – Это – ведь просто нелепо чисто
хотя бы – логически, да ведь? – чувствовать себя так!.. 
					– ... Я стремлюсь к Тебе из дыры,
вырытой мною самим – прямо посeреди!.. – перебитой моею лопатой 
			грибницы глобальной – стоика, эпикурейца, софиста!..

... но она – осаждена грибами, как гробами, вставшими на попа!..
Словно – Суд Твой уже начался!.. – но над одним мной!.. –
словно и не осаждена моя дырочка—крепость, а – осуждена заранее! 
						– И вот-вот толпа
белых лампочек—шампиньонов или миньонов загасит меня, этих подобий 
						лампочек Твоих в земной

непроходимости – но ничего... если – мы сами, да?.. 
		А они – не светятся, а – белеют, зловеще! – в любой коже:
чëрной, азиатской, латино—американской и – евро—англо—
саксонской, естественно!.. – Боже,
пошли мне ангела – восклицательного! – чтобы этот ангел

был – непременно! – с мечом – прямым, остриëм – вверх! –
ибо – именно так восклицают! – а если – вниз! – это точка – 
				т.е. – ни то, ни сë... – ... жест
ожидания – пока нападут... А уже – так мной хрустнули, что кто кого – вверг
куда! – я теперь и сам не пойму!.. – Не делай 
			из красной лампочки Твоей – внутри меня! – жертв

для их фотолабораторий – она не может освещать их! –
эти снимки безадресные, привыкшие к авто—
вспышкам, ибо все, все ведь они во тьме! – а настоящий вспых
принимается – за ненормальность! – Пусть отсюда и до Тебя – как нафта

я разольюсь по мирозданию, а ангел – отгоняя мечом
грибы—гробы эти! – поджигает меня! – Ведь это
и есть путь – к Тебе, правда? – Ещë о чëм
мне просить у Тебя – кроме пути к Тебе!.. – как один полководец
	зажëг хворост на рогах у быков и прочистил ряды 
			противника, шарахнувшиеся от сцены света!..

3.  Два слова – в полëте...
... И Сведенборг мне сказал: – ... Пойми, что этот полëт—путь—эпос твой,
как и вопросы твои, не может
быть завершëн, замкнут!.. – ... Он – как лампочка или как грива
	   у льва! – их – вопросы эти – разбрасывает—расстреливает головой
своей! – a поэтому быть замкнутым в, допустим, яйцо Парменида, c ожид-

аемой скорлупой его! – даже
и по сюжетным линиям своим – ну, никак
скомкан быть не может!.. – Поэтому, друг мой дража-
йший, не делайся ты себе – сам свой враг!..

– ... Не становись им – прошу тебя!.. А лишь – остановись, когда
я скажу – остановиться!.. – Именно, когда я и скажу тебе: – Остановись,
Эпос!.. – ведь Эпос – он бесконечен! – ты сам ведь это сказал да-
же когда меня ещë рядом и не было! – Эпос ведь вширь растëт, вниз и – ввысь!.. –

а сейчас – мы и летим вот ввысь!.. – А куда летим? – обратно!.. – Мы как бы в дужке 
							с тобой кружим 
замка, ушедшего тою частью, где скважина, в чëрно—мутную землю, а дуж-
ка – так высоко приподнята – сквозь чëрно—красный космос – в то золото, что
			она – и есть твоя нафта, зажжëнная ангеловым оружьем!.. –
Ты же – просил об этом? – ... но пока ты должен – ещë раз – встретить П.! – он что-то 
							по части душ

собирался – тебе продемонcтрировать... – ... Господи, неужели опять шоу? 
							– Уже ведь было
одно! ... А теперь даже и не Твоë, Господи, а – П.! 
–... Шары лотерейные – в колесе? – что ли?.. – A колесо это – что? – как не гигантское 
							пресс—папье,
где выниривает сперва нос, а потом корма, которая меня – что? – промокает!.. – 
	и – что? – возносит или уносит на промокашке 
				своей – все кляксы мои и почерк туда, 
						где смешиваются ночь и чернила?..

– ... Ты же хотел знать, как
можно влиять на судьбу, правда ведь? – и ещë что-то
ты хотел знать, и ещë что-то П. хотел, чтобы ты – знал... – Это не шоу, не шок, но – мак
ты видел? – он выглядит, как верх башни в каком-нибудь Лас-Вегасе... 
						– там вот и заседают перевороты

судеб вашего мира!.. – т.е. все теневые 
кабинеты, готовя
разное, и заседают именно в маке – усыпительном, замешанном на склонëнной вые
где-то внизу, и на игре – тоже где-то внизу; а, то есть, башня мака стоит 
			посреди неоновой – зажжëнной со всех сторон света – крови!..

– ... Т.е. – нельзя же убить П. за тебя – всех зайчиков и так далее, ибо мак – он
как набалдашник трости – тебя ба-бах
всегда готов почти с облаков и неизвестно когда! – Поэтому мы и летим вон
аж куда – чтоб ты знал, как влиять на свою судьбу и разбираться в стоящих мелочах

поведения мака... Иначе –
даже при наличии величия L – это круглая штука
может сделать из тебя, говоря по-рачьи,
тот обратный ход, из которого нет выхода вообще, 
				т.е. – не будет тогда ни свиста, ни звука!..

4. Встреча с осликом...
... ослик – это тело отдельно, а голова –
это вовсе отдельно, а уши – на пружинках, как две травки
с желобками. И они – к нам оборачиваются, словно выпрыгивают, едва
спотыкается – вдалеке где-то – тело ослика, топавшего к бензозаправке

по этой плоскости золота... Наверное, и бензин
здесь должен быть, как – что ли – куриный бульон, с разводами
золотого жира, а – не павлиний хвост – как на земли! – синий, с глазом?.. 
							– Знать, шин
здесь – кроме свето—ребристой у L – нет других: 
				вот и становится всехними углеводами

златоподобие лишь!.. – Вот и ослик пошëл – к заправке... А почему – нам
встретился вдруг этот ослик? – что он здесь делает? – Taк ведь он идëт к Ие-
русалиму! – а это – путь по злaту пустынь и барханов и дюн, 
					а те похожи ведь на сплошные
или безе,  иль равиоли,  а у них внутри – либо совсем пусто, 
					либо – такая начинка, что драм

не оберëшься!.. – А все они вместе – холмы, холмы инто-
нации!.. – ... а, то есть, осциллограммы! – как Сцилла, псами пeрепоясанная вся, или
неровные, как нижние зубы и горная панорама издали... 
					A – когда взбираешься вверх – то винто-
вую лестницу, но – без перил! – только и зришь над собой, 
					плюс – чуть погромче заговорили! –

и уже камушки сыпятся, а если – на крик
или на вопль – упаси Господь! –
срываются – то тут и разворачивается вся лавина, словно павлиний пасьянс, хоть
и бурлит онa, как отколовшийся – в упоминании П. – 
					и уходящий под воду хвост—материк!..

– ... Под воображением – можно, выходит, и угробиться, если ослик не дойдëт до Ие-
русалима... – То есть, он – ослик – царей иудейских великий конь! – 
должен туда, как пешка – при короле и съеденной королеве – опять дойти! – 
				хоть и с ушами и щенячьими, как у oслика И-а,
но стучащий ногами – из отдельного телa ведь!.. – чтоб на него потом – 
		там! – и воссел кто-то, который и скажет опять: 
					– Я принëс вам не мир, но – огонь!..

– ... а я здесь – при чëм? – Ты? – Ты – ни при чëм... Но ослик – он бензобак
для жертвы архетипической... Вообще – ослы
коров каких-нибудь и тельцов – жертвенней, ибо – уже послы
от Того, Кто... Ну, да ладно... Ты, я вижу, совсем размяк... 

... Но я – не размяк, а смотрел, как на плоскости золотой – вдали
исчезал этот ослик, похожий на золотой ключик
в процессе вращения, но на ножках: и он вертелся внутри петли,
завязанной белым бантиком, а шëл так, как ищет пропажу детский фонарный лучик...

5. ...пинг—понг на золоте...
– ... она, разумеется, для тебя-то свет, но какой? – а? – ведь то гаснет, то вспыхнет, то
				затрещит, то опять светит! – а это ведь ест
всю твою энергию, так ведь? – плюс страшно, да? – эдакий, прыгучий, словно батут,
свет, на который нельзя положиться... То есть, можно! – но как на подъезд
тëмный – с одной—единственной лампочкой! – где ломом или ногами вот-вот забьют!..

– ... поэтому и сотворил П. из зайчиков и прочая – лампочек для ада, что там – в аду! –
не золото, как, н-р, здесь, а – сплошные огни, сплошная электрификация! 
							– т.е. – гирлянды света
из таких вот миньонов—лампочек, как грибы на деревьях и пнях; их тáм – зату-
шить, выдернуть – неоткуда, и они – всë трещат себе, вспыхивают, гаснут, 
			и опять вспыхивают, и воняют, как вечно—недокуренная сигарета...

– ... а рай – это встреча света с жаром!.. – Если свет не понимает про жар,
а жар – света не поддерживает, то нет и встречи!..
А она – не понимает!.. Боится!.. Ну и хрен с ней!.. Какой может быть «О мой кар!»
кроме – накаркиванья! – а ей – кар и жутких! – за оскорбление кармы 
							и за такие eë все речи

во время «сеансов» у Даффи и в ответ – на подзуживанье друзей, т.е. – еë помои
на тебя, ведро и так уже переполненное и несомое – за дужку—нимб его – к цели,
ей неведомой!.. – Я знаю, ты – так страдаешь, по-мое-
му, что до сих пор, до сих пор аж – не можешь поверить, 
					насколько вся она сделана из «еле—еле».

– ... а тебе надо это «еле—еле» еë или
поддерживать постоянно – собой, в себе, в ней,
или – бросить, шмякнуть о что-то твëрдое, как осциллограмма, н-р, Пиреней –
они же ведь внутренний еë мир, то убавляющий, то прибавляющий свои шпили!..

– ... может тогда – от разбитого! – и разольëтся свет—жар
по еë сердцу снаружи, и зальëт хребты
истерики, настроения, интонации... Всë бывает!.. – Может, это и будет!.. – но кар
всë это – не отменяет ей! – за то, что в таком одиночестве и так глупо – ибо кому? – 
						здесь горишь так вот ты!..

– ... хотя золотая бляха Олена
и будет высасывать гной, как шприцом, прямо
из сердца, но – боль останется, пока – ты с ней или вновь не соединишься, иль – не
						грюкнешь об стены
хребтов еë настроения – этот жар свой, у коего на вольтовой-то дуге – тоже ведь 
						     плясунья—осциллограмма!..

... Это мы летели над золотом со Сведенборгом, но слов обрывки –
как отталкиванья от золотых изречений – не его были, а – тогда же чьи?.. 
... Может, даймонионовы? – ... скорее всего!.. 
				Он – по скорости! – подобен был только Сивке—
Бурке, явившись – как лист пред травой! – ... которую тут же стали 
				перебирать полоскучие, сомневающиеся ручьи...

– ... ведь он – тем, что говорил – про грюканье и так далее 
						– как бы противоречил всюду
П., вещавшему, что я должен любить только свист, только свист – без рака,
который не должен – в силу пословицы – и свистеть... 
				– ... Он – ещë свистнет! – но в силу чуда!.. –
ибо чудо – явленье нормальное, хоть чрезвычайно редкое! – 
	это опять говорил даймонион, всë знавший про мeждумирие света—мрака...

– ... в общем, он сам – до некоторой степени!.. – представлял, как посол, 
							тот чëрный подъезд
с одной—единственной нервною белою лампочкой!.. – то есть, и был знаньем
опасности, которая вся живëт – переменой мест
лампочек – от провода к проводу, что мы, люди, тянем

из стенки – в стенку... – ... А потом – на грязном шнуре с патроном
одна какая-нибудь свисает нам с потолка
в том самом подъезде, где даже воздух выглядит напряжëнным,
как нарезка, пружина, пружинка, подрагивающая слегка...

– ... и это уже не чëрный подъезд – а сам воздух такой—Гурвинек,
чешская марионетка – с чубом—пружинкой, чьи глазки
дико вращаются, a тело – ломается в направлении половинок
и четвертей своих, как складной нож, загрубевший в пальцах 
					     от бородинской пляски...

– ... и вот – между этим подъездом и золотом этим – даймонион, как связной
и работает... Вы же – слышите голос, но его – которой вообще-то
прилагательное! – видеть не можете... А что, нужно? – представьте тогда поясной
портрет – оранжевого, разгудeвшегося! – букета...

6. Последний разговор с П.
– Я раздражëн, – сказал П. – всем перекосом
твоей судьбы – из-за одного моего недосмотра! – Весь зоопарк – я что? – 
ведь отдал аду, а про одну лишь тварь позабыл! – а теперь она стала колоссом
между тобой и моею-ведкой... Щетинясь кокосом, почти как мир Парменида,
		и кормится изнутри его молочком, 
				а чтоб его расколоть – тут надо не долото,

а – подкуп, деньги... На деньги – она падучая...
Но и этого – мало, ведь наше золото – воображение, а у ней –
оно земное, т.е. работает только в случае,
если тëтка иль мать начнут пересчитывать свои миллионы, а ей тут и кажется, 
				что обворуют – еë, недодадут – точней...

А я – в том злате бессилен!.. – Когда воображенье еë парило,
как бы тебя, т.е. союз твой с сестрой еë уничтожить (разумеется, из-за денег!),
я мог – тогда! – сделать с ней всë!.. – Но у воображения есть перила –
материя!.. – вытеснив тебя из жизни своей сестры, исхлестав еë всю, 
						будто бы банный веник

до красноты, она – потеряла и гибкость, и листья, да и – зачем ей, теперь? –
тебя ведь нет!.. – Вот она и залегла ежом—кокосом огромным 
					в Нью-Йоркской своей квартире,
и пусть хоть топорами ломают там дверь,
еë – не пробьëшь!.. – Надо бы ад мне попросить – о специальном буксире

для неë! – ибо с душой ничего не получится, а вонь
разложения – стоит уж и так на все миры!.. – Наверное, скоро
ты узнаешь, что с ней – произошëл или несчастный случай 
					или ещë чего... – От погонь
ада – не денешься ни за какою коркой... – А там выберут и режиссëра,

и исполнителей – это ты сам видел как...
Я раздражëн, я – в гневе, поскольку дело не в том, 
				что страсти мне застилают глаза, а в том,
что эта туша – жене твоей застилает глаза и мрак
расстилает перед глазами – еë!. – Кротом,

конечно, можно быть долго—долго, но – всë ж – не вечно – человеку-то! – Я
попробую что-то сделать!.. – не торопись только!.. Даймонион –
он голос летучий! – хотя и прямой... Так что живи, учтя
то, что я – сейчас тебе наговорил тоже!.. – Теперь про башню мака и разливанную 
							кровь—неон...

– ... Продвигайся – акупунктурой! – надавливай на те точки рока,
которые – чувствуешь!.. – смело надавливай!.. – если сейчас
не работают, то – заработают! – это их обязанность, заданная... Что же до «дрока,
цеплявшегося за набалдашник», то это подходит и к маку... 
				Ведь в цитате про дрок – кто? – Петр! – а нас

интересует как раз – рост!.. – Т.е. никакой набалдашник мака
тебе страшен – не будет, если ты роста не прекратишь, а неоны,
с кровью смешанные – их так много! – что только с роста собственного,
				       а не зацепившегося хвостом, как макака—
миньон за лиану, ты cможешь бесстрашно их встретить 
					– как, кстати, и женины миллионы!..

– ... А Провидение – ведь ищет тебя!.. – пойми, ищет и постоянно!..
Если ты – растëшь к нему, то и оно быстрее
находит тебя! – Поэтому, как ни горит сейчас твоя рана,
ты – помни! – выжил уже, а она – раскрылась в такое отдельное L, какого хрусталь
				не обнимал и даже не видел в оранжерее!..

– ... Кстати, ты думал хоть раз, почему это Дядю Сэма
всегда изображают – в цилиндре? – Не думал? – Причëм, в высоком
цилиндре таком? – тебе ответят, конечно, что это всë сема-
нтика американского капитализма, связанного с пуританами и тем же дроком...

– ... Но ты не поддайся
на объяснения эти, а
вспомни миф о Мидасе,
который – да! – всë обращал в золото, но жил-то ведь – с ушами – кого? – осла!..

– ... Первый дар ему был – от Диониса, а второе несчастье – за Пана,
за то, что тому он, тому присудил победу в соревнованье с Аполло;
вот Аполло – и дал ему эти уши, которые он укутывал в подобье тюрбана,
за неименьем цилиндра, чтоб никто не увидел их, плюс сплошь ведь золо-

тым – становился он одновременно и постепенно: и внутренности золотыми
становились, и кожа, и так далее, так что в результате –
ничем, кроме золота – в жидком виде! – питаться не мог он уже ... Бензин – имя
этой едe, a кромка кубка – скважинa в Аль—Риаде...

– ... ибо как есть Эрос и анти—Эрос, так есть ослик и анти—ослик!.. – Тут П.
свистнул, и такой же точно, как предыдущий, появился, топая... П. по золотой шее
погладил ослика и отпустил... – Если б я не держал его здесь, то спе-
шащее воображение денег перегнало б и рытьë твоë ямки своей, 
					и защитной – любой – траншеи!..

– ... а так – как ты видел – я его контролирую, хотя в тот – ваш! – мир денег
вмешиваться не могу... Т.е. – могу! – но через та-а-аких посредников, что стараюсь не
вмешиваться, делаю это, когда ну нет выхода... – Мир деген-
ератов – это не весь мир людей ещë... – а дегенераты – т.е. люди без воображения! – 
					это не по моей части, к этой ко всей шпане

я – отношения не должен иметь! – это кесарево... Только если они стоят
на пути – великого замысла, воображая что-то
супротивное!.. – тут я их лампочки бью и отсылаю освещать ад,
но и то – если у душ их нет никаких уже шансов на полные развороты!..

– ... А здесь – столько света, что – куда ещë? – А дальше – ещë больше! 
							– Т.е. ведь единенье
души со здешним светом – через свет + жар оной и происходит! – а всë остальное –
личный опыт!.. – Я знаю, ты разочарован! – ты ждал чудес и прочая, 
							плюс про ДНК!.. – нó я
сказал тебе нуль про это!.. – Что ж, я дам тебе шанс и отправлю к колоннам в Греции 
							и к пушкам у Nota Bene

одновременно – они ведь и похожи, если их положить рядком! –
или пушками подпереть портики, а колонны положить на лафеты...
Соверши этот тур со Сведенборгом, встреть жену свою – грустящую, а о ком? –
это ты уже сам свои кольца и ДНК распутывай, 
				как у вас там блестящие разворачивают конфеты...

7. ... путешествие – с зеркалом и настоящим мечом...
... и в следующее мгновенье я стоял в центре уже вовсю идущего сражения: 
							но с кем какая
у кого идëт битва? – Kaкое-то тело в джинсах – рядом со мной! – 
						на колени синие пало,
а за ним – тело в твидовом пиджаке, a – там! – я видел – шла конница чья-то, 
				и – совсем ужe рядом! – грудь коня, полыхая
двумя ногами, но разделëнными аж на три – каждая! – и заканчиваясь на овала

чуть преувеличенное бритвенное зеркало – наступала на лица маленькие – трусливыe, 
						в костюмах, и все гладко—выб-
ритыe пеной «Жилет», а теперь надвигалась на прочь—бегущего кого-то, 
						а тот путался в шестернях,
но – тут! – весь и размазался между этих выдвыжных и складных глыб—рыб
и брюхом конной машины этой!.. – Что здесь происходит?.. 
			– Овал третьего складня конской ноги был лицом, что страх

отражал мой, конечно, но лицом – вполне ясным, говорящим, как зеркало! 
							– И их была два
лица—близнеца у ног лошади! – Так что же здесь происходит, эй, вы,
Диоскуры конские! – что здесь за битва такая? – кого топчете? – зачем? – 
							неужели приятно ва-
шу же морду – макать в чью-то кровь, а? – 
	... Битва – это всегда мордомакание! – чужое и 
					собственное, в одно и то же!.. – увы!..

– ... А морда коня – та, что на шее! – она высоко и незапятнанная... 
						– лишь мы, Диоскуры—копыта,
и отражаем реальность, и вытаптываем еë!.. – ... Тут вдруг пушки пошли охать,
и всë затянуло – гарью, как резью – живот после посещения общепита,
и я – тоже скрючился, а вокруг – падали и падали 
					какие-то странные мужчины, но хоть

и падали они – бесконечно, а пушки – ухали, я – скрючившись – увидал, 
							что все мы в заторе
находимся – в одном зале, очень большом, каким должен выглядеть бы сенат,
видимо, римский – в минуты убийства Цезаря (там Опера нынче – на Виа ди Торре 
Аржентина), а вокруг них – падающих и падающих! – колонны кружком стоят...

И это были всë те же колонны мои – одни мраморно—целиковые, 
							а другие – брелоки
белые, и в одних я видел внутри, что стержень их – или дев 
мечтательных (это в целиковых), или – дев бешеных (это – в извивных), 
					словно те – $, $, $, т.е. потоки
дев—денег, скользящих по тому шесту, что внутри этих колонн находится – 
					т.е. столь жуткий виден был перегрев

внутри внешне—спокойных их форм, дорических или уже ионических, 
						в зависимости лишь от
того, что – там было стержнем внути у них! – а я это ясно—ясно видел! 
					– так вот, значит, как эти все девы
на самом-то деле – ни на что не влияют! – ни мечтательные, ни яростные! 
						– ведь битва, она идëт
всë равно! – а они – и те, и другие! – лишь смотрят или – знай себе вьются, 
как плющ по шесту или
		тирсу или знаку доллара! – 
				и это и есть Ворота Денег! – 
						вечные! – а мои напевы –

те же колонны, но скользящие вширь! – и от земли до аж куда захочу! – 
					но и эта моя вертикаль с их брелоками,
c их – внутри! – шестами и $, $, $ атлетикой – не имеет совсем ничего общего!.. 
							– Может быть, ко-
нечно, ключ какой – совершенно случайно! – сквозь внешнее—белое, 
					и выронется наружу! – в своëм трико
гимнастическом или в пеплуме замечтавшемся... – но и это – будет всë та же рыба, 
						c вывалившимися молоками...
 

... Распрямившись, я увидaл, что лошадь – с копытами выдвинутыми! – 
							отнюдь не
вобрала их в себя обратно, как зеркало бритвенное на гармошке 
			в гостиничном, н-р, номере, а так и стоит – то есть,
стала, так сказать, ещë одним Фальконе,
но – без всякого всадника, а Диоскуры—копыта глядят на меня – именно на меня! 
	– чтобы – что? – 
		показать мне – что? – что я как-то не так в них выгляжу? – 
			или рассказать мне очередную липу жизни, 
						сиречь – что? – повесть?..

Но я – вместо выслушивать очередной реализм – 
						прямо спросил: – Ты чья
лошадь-то? – Я-то чья? – я боевой скакун всех мужей: 
					и Персея, и Одиссея, и Nota Bene!.. –
А битва за что? – А это всë идëт – в вечности! – вечное избиение женихов!.. 
			– А где же всадники? – Бьются!.. То есть, сперва скача
на мне, они потом спешились – чтобы биться с женихами жены своей 
					лицом-к-лицу, хотя и в сопровожденьи

кавалерии и артиллерии, как у NB, или головы Медузы—Горгоны, как Персей, или
Афины, как Одиссей... – Но все они – а все они – это мой единый всадник! – 
							здесь бьются за
жëн своих – против женихов жены своей!.. – за ML, за Андромеду, за Пенелопу – 
						против вот этой гнили,
тянущейся к жëнам их отовсюду! – и эта битва вечная, 
			так что – включайся! – Но тут я меч свой, как раньше за-

ступ лопаты в грибницу! – вонзил в эту самую лошадь!.. – и Диоскуры—копыта еë из
белых—белых – стали сразу чëрными—чëрными, т.е. – закатились... 
					А лошадь – свалилась набок, как
та самая – у Паоло Учелло!.. – лишь 4 ноги торчали, прямые как палки!.. 
						Всë! – закончился ваш лиз,
мужья, этой лошади!.. – Если надо драться вам супротив женихов 
		и при живой жене! – то лучше уж либо сразу напринимать в кишки железяк

от них – и побольше, или... – а, впрочем, какое такое или, когда
у вас и пушки, и Горгона, и Афина с еë эгидою! – Но лошадь сдохла, короче...
Одною лëгкостью и нужностью побарывать женихов этих – меньше, правда?.. 
						– ибо – зачем? – да-
нная вам жена – и в толпе женихов?.. – зачем?.. – вам-то!.. – Тут корчи

в животе моëм опять рассвирепели так, что я заново скрючился, а Сведенборг отвëл
меня в какое-то место, где – при всей дикой боли! – я всë же видел, что происходило
в этом зале, запертом колоннами, но я был – хотя бы вне досягаемости самого сражения... 
							– Ты вол-
шебную лошадь – пытался убить, т.е. – принять решение и настоящим мечом!.. 
							– Его сила

означает, что ты – принимал решение для себя!.. Т.е. – о самоотречении!.. 
							А теперь – возьми
зеркало свое пуленепробиваемое... Что там
видишь ты?.. – И я увидел – тебя! – очень невнятно увидел внешне, но все мысли
							твои, как под ми-
кроскопом – там отчëтливо суетились, но главной из них была – 
					страшная тоска, с желанием пополам!..

И это была тоска – по жениху!.. – Нет, не новому жениху, а мне – как жениху, 
							а не – уже! – мужу!..
Т.е. там – не было вообще мыслей – как таковых – обо мне как человеке, 
						а лишь о женихе, но в виде
меня! – т.е. почти абстракция!.. – и это, конечно же, позволяло 
						любые новые битвы за то, кому же
в реальности будет принадлежать этот облик!.. – 
	– ... Ну что, увидел? – Так вот, про зеркало твоë,
		как пользоваться им вообще и с нею, в частности... 
				Разверни его блестящей частью – к ней! – И, де-

йствительно, твои мысли тотчас изменили свой ход и вид! – это
было просто потрясающе! – ты вдруг стала
думать обо мне, т.е. – мне, мне! – Я дам тебе род совета:
разворачивай свой зеркальный щит – зеркалом к ней! 
					– Зеркало сильнее меча и вообще металла –

в любом поединке мужчины с женщиной!.. – Оно ведь с ней соглашается; 
							то есть, она в оном
видит то, что и хочет видеть, а не то, что ты ей будешь показывать в ней самой указкой
меча – а, то есть, правду! – Правда – это испод зеркала, он виден тебе! 
						– А ей зачем?.. – Быть влюблëнным
и – одновременно! – демонстрировать испод, крашеный чëрной краской,

нельзя cвоей женщине!.. – да и почти никакой!.. 
Зеркало ведь – что? – поддакивает! – ну и показывай ей эту часть своего 
							щита—зеркала, коли
не хочешь, чтобы шлo – внутри неë – вечное избиение женихов!.. – ведь покой
еë и нарушает такая вечная битва, в которой для неë мужа – никогда нет, 
		но где он – лишь один из женихов,
				сражающихся – в еë воображении, сиречь – боли! –

за право стать – опять и опять! – еë мужем!.. – Taк
и используй свой щит зеркальный: то одной стороной – чтобы видеть, то
другой поворачивая его – к ней! – И тогда никаких атак
женихов – не будет принципиально!.. – Так что – верти—вращай его, 
				как монету—отвëртку, и выворачивай, как пальто

сверху – жаркое, а с исподу – зеркальное! – Тут он и произнëс: – Эпос!
Всë!.. Остановись!.. Ты – не закончен! Но ты – весь
так горяч, что жарко – притронуться! Поэтому – и сиять тебе! А это небо с
его лучами – такая же незаконченность!.. 
			Так что – всë, остановись! На этом вот!.. Здесь!..