Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Моя встреча с ним произошла в конце лета, полного в тот год ос и
беременных женщин.

Осы отчаянно кружились у каждого овощного ларька, у каждого
фруктово-овощного торгового места, с жужжанием набрасываясь на мимо
проходящих, а чуть ли не – опять же – каждой пятой
оказывалась то юная дама, то уже не совсем юная, но все равно
беременная, если и не на сносях, то с заметно округлившимся
животиком, у одной – арбузиком, у другой – огуречиком, сплошное
«ом», Ом Хо Хом, Ом Мане Падме Хум, у первой должна быть
девочка, у второй – мальчик. Осы настырно торпедировали беременные
животы, видимо, принимая их за очень уж какие-то правильные
фрукты/овощи, если и не сладостно перезрелые, то достигшие
той кондиции, когда так и хочется вонзить в плод томящееся
от постоянного голода жало.

А еще внезапно полетели бабочки, траурницы, они же – шоколадницы.
Темно-коричневые, с желтой каемочкой по краешку крыльев. Осы,
бабочки и беременные женщины – вот как оно было в тот год, к
концу августа.

И внезапно, за одну ночь, все это было снесено, смыто, сдуто. Ветра
пришли с севера, из-за гор, вначале дохнуло стужей, но небо
по-прежнему оставалось ясным и кристально голубым, с той
интенсивной ноткой печальной синевы, что отличает августовскую
темную голубизну от блеклой расцветки июньского неба, как
цвет новых, еще не стираных джинсов от уже многократно
прокрученных в машине.

Осы исчезли, как скрылись и бабочки, беременные женщины тепло
оделись, но к вечеру и они исчезли с улиц – ветер нагнал плотные
серые тучи, они все ниже и ниже спускались к земле, а за ними
ощущалась мрачная, набухшая дождем чернота, которая лопнула
уже ночью, и тяжелые потоки воды обрушились на город.

К утру дождь поутих, но не закончился – из немилосердного холодного
ливня он превратился в унылую осеннюю дождевую взвесь, от
которой тоска сразу же поселяется в сердце.

Мне надо было ехать по каким-то делам, я посмотрел на термометр и
понял, что придется надевать куртку, а что касается зонта, то
он был необходим, что называется, «по умолчанию».

Не помню уже, какой это был день недели, то ли будний, то ли
выходной. Помнятся лишь промозглость, морось, да все тот же
северный ветер, правда, поутихший, но все равно неприятно дующий в
спину – маршрут мой лежал на юг.

Я вскочил в трамвай, запотелые окна, холодный пластик сидений.

Грузная кондукторша неодобрительно посмотрела на меня, будто своим
появлением я нарушил какую-то пресловутую, явленную лишь ей
трамвайную ауру.

Мне стало тревожно, а вот отчего – понять я никак не мог. Скорее
всего, просто внезапная перемена погоды, изменение атмосферного
давления, смерть лета и рождение осени, и все за какие-то
сутки, дождь сбивает еще немногочисленные желтые листья, они
падают на асфальт, грязные, жухлые, утратившие свою
вчерашнюю яркость.

Кондукторша опять посмотрела на меня, взгляд ее был холодным и
недобрым, я встал и пошел к выходу, трамвай как раз подходил к
остановке, хотя до той, что была нужна мне, оставалось еще
минут десять езды.

Но тревога росла, какой-то внезапный выброс адреналина, вот-вот, да
потеряю над собой контроль – такое уже бывало со мной, пусть
и не часто.

Двери открылись, я соскочил под моросящий дождь, трамвай внезапно
сорвался с места и, погромыхивая на рельсах, с какой-то
непристойной скоростью помчался вперед, унося в своем чреве пяток
пассажиров да сумасшедшую старуху, в которую внезапно
превратилась грузная кондукторша. Старуха хохотала и показывала в
мою сторону пальцем, и плевать ей было на то, что пяток
пассажиров внезапно начал таять прямо на ее глазах, одежда,
кожа, ткани – все это исчезло, лишь пять скелетов, бряцающих
костями, тупо пялились пустыми глазницами на кондукторшу,
которая, так и не поборов смех, так громко, что даже я смог это
расслышать, объявила следующую остановку: – улица Нигде.

Понятно, что трамвай, шедший в никуда, должен был притормозить на улице Нигде.

Я посмотрел по сторонам, и вдруг сердце мое учащенно забилось. Я не
просто хорошо знал это место, я знал его прекрасно, хотя и
не был здесь последние лет тридцать. Дождь вдруг перестал, я
сложил зонт, поднял воротник у куртки и свернул в сторону
ближайшего двора, того самого, в котором был последний раз
именно что лет тридцать назад.

Ветер опять ударил в спину, но потом затих, раздался треск и в небе,
посреди серо-черных туч, показалась странная, будто
проведенная по линейке, яркая голубая полоса.

Обычно я всегда смотрю на цифры в билете и высчитываю, счастливый он
или нет. Но тогда я точно этого не сделал, а вот почему…

Наверное, чтобы не искушать таким странным образом судьбу, ведь
нумерологические экзерсисы отчасти напоминают увлечение
гороскопами, а желание знать, что будет, вносит элемент разрушения в
туманную картинку наступающего будущего.

Хотя в тот момент, когда я перешел улицу и свернул во двор, я
углубился не в будущее, а в прошлое, пусть даже на тот момент оно
было лишь внутри меня самого.

Голубая полоска на небе становилась все шире и шире. Двор, в котором
я оказался, был не просто знакомым – именно в нем я жил
много лет назад, наверное, это и было причиной, отчего
несколько десятилетий я сюда не захаживал, кому понравится
встретиться с призраком самого себя, не говоря уже о тех близких
людях, кого давно нет на свете, но тенями которых по определению
полны подобные (и у каждого из живущих существующие) места!

Только вот был он, как говорится, тем, да не тем. Дом, построенный
буквой «г», стал намного ниже, двор – меньше, а все еще
возвышающаяся на клумбе в самом его центре декоративная чаша из
невнятного ноздреватого камня совсем потеряла былую
привлекательность, да и была пустой, хотя по определению в ней должны
были расти высаженные еще в самом конце весны цветы –
скорее всего, что-то незатейливое и неприхотливое, типа анютиных
глазок.

По крайней мере, так было тогда, когда я здесь жил.

У меня схватило сердце. И это никакая не метафора, и не эмоционально
окрашенное описание моего тогдашнего состояния.

На самом деле в груди что-то заныло, да так, что стало трудно дышать.

Голубая полоса на небе еще расширилась, уже лишь половина небосвода
оставалась в серо-черных тучах, все остальное же было
чистым, с четко различимым кругом солнца, но не обжигающе-желтым,
а приятно греющим, чуть белесоватым, и как-то очень уж
аккуратно встроенным в самый центр все время расширяющейся
полосы.

Я снял куртку и бросил ее на пустую каменную чашу. Рядом положил
зонт – не знаю, зачем я сделал это, отнюдь ведь не из любви к
местным бомжам, которые повылазят из щелей сразу же, как я
пойду дальше, мимо вот тех гаражей, за которыми должен быть
корт, на котором мы летом играли в футбол, а зимой особо
продвинутые – в хоккей.

Самое странное, что во дворе не было ни души. Двери подъездов
наглухо закрыты, ни одной распахнутой форточки, есть тут кто
живой?

За одним из окон метнулась тень. Это было не наше окно, не мое, наши
были темны, хотя стоял день, и солнце уже слепило во всю.

Я собрался с духом и направился к выходу из двора, куртка и зонт
остались там, где я их и положил, только вот клумба была уже
другой – живой, с цветами, да и в чаше густо росли анютины
глазки, а на веревках, натянутых между вкопанными тут же, во
дворе, столбами, сохло чье-то белье.

Сердце отпустило, дышать стало необыкновенно легко, может, все дело
в том, что воздух стал другим – каким-то более вкусным, что
ли? Хотя опять же – иллюзия, фата-моргана, заманчивая игра
памяти, желающей подсластить горькую картину изменившегося
мира.

Навстречу мне шел мужчина, лениво, расслабленно, и прямо на меня –
будто не замечая.

Внезапно я услышал, как женский голос сказал за моей спиной: –
Посмотрите на этого психа!

Странно, еще мгновение, как там никого не было – и вот уже тащатся
две дамочки неопределенно-стертого возраста, и громко, чтобы
всем было слышно, обсуждают, только кого?

Меня?

Мужчину, что идет навстречу?

– Больной, – говорит та, что повыше, одетая в несуразный плащ, и с
лаковой сумкой через плечо, – он опять выгуливает свою
собаку!

Значит, все сказанное относится не ко мне, у меня нет и не было
собаки, я их боюсь, еще с тех пор, как будучи совсем маленьким,
проторчал несколько часов кряду на крыше домика сторожа в
коллективном саду, где у дедушки с бабушкой был участок,
здоровенная псина сорвалась тогда с поводка и загнала меня по
лестнице на верхотуру, где я и хлебнул адреналина по полной, да
так, что и сейчас, при появлении рядом четвероного и
лающего существа, меня начинает колбасить, в ногах появляется
слабость и поджилки, что называется, трясутся, хотя обычно я
ничего не боюсь.

Сколько лет прошло, а все помню. И лестницу, и серого, клыкастого
зверя, и крышу, с которой чуть не сорвался.

– Она ведь у него подохла! Давно уже! – Это говорит дамочка ростом
пониже, на удивление тощая и облаченная в какое-то подобие
армейского кителя, не хватает только брюк, заправленных в
сапоги, да стека в руках.

Мужчина не обращает на них никакого внимания.

Он совсем близко, и мне хорошо видно, что в правой руке у него
поводок с ошейником на конце.

Внезапно он останавливается и кричит:

– Мартин, Мартин!

Дамочки шугаются и исчезают, будто их и не было.

Странное место, странный день, странная встреча.

Мужчина поравнялся со мной, остановился и спросил:

– Простите, вы тут пса не видели? Такой белый, с черными пятнами,
красивый очень, и глаза умные…

Глаза у него самого были траурно-пустыми. Будто почувствовав, что я
увидел то, что мне совсем не стоило бы видеть, он достал
темные очки из кармана, и надел.

Я не заметил никакого пса, никакого!

Лишь две дамочки, которые то ли пригрезились мне, то ли
действительно быстро прошмыгнули и исчезли, да он сам, вот и все!

– Вот, – сказал вдруг мужчина, – вот он где, мой хороший! Хотите
погладить? Не бойтесь, он не кусается!

Я растерялся.

Появилось ощущение, что и сам я схожу с ума. Или уже сошел? Вначале
этот трамвай, дождь, потом двор, солнце, дамочки, этот тип с
поводком… Понятное дело, если бы я принимал какие-нибудь
пилюлечки-пилюльки, или что-то подобное, что вызывает
неправдоподобные видения. Но если я что и принимаю иногда, то это
таблетки от головной боли, да экстракт валерианы, тоже в
таблетках, и никаких галлюциногенов!

– Так погладьте же! – Очень настойчиво повторил мужчина. – Он
действительно не кусается, он и тогда не кусался, когда был живым…

– Так вы знаете? – Не удержавшись, спросил я.

Мужчина зачем-то снял очки, и я опять увидел его глаза. Очень
близко. Все такие же траурно-пустые, только вот пустота эта стала
вдруг заполняться болью, тоской и отчаянием. Мне стало
страшно за него, только вот чем я мог помочь? Разве что исполнить
его просьбу…

И я послушно погладил рукой воздух…

– Шелковая шерстка, – сказал мужчина, – к ней прикоснешься, и легче
становится!

Я кивнул, слова куда-то подевались с языка. Да и что я мог сказать?
Что время лечит, и мир когда-нибудь опять станет местом, где
можно, да и нужно жить?

– Не станет! – будто читая мои мысли, возразил мужчина. – Вы
что-нибудь знаете о призраках?

– Ну, – выдавил из себя я, – это такие бестелесные сгустки, что, по
слухам, окружают нас, только вот кто и когда их видел?

– Посмотрите внимательнее! – Мужчина вдруг ухмыльнулся, и опять надел очки.

Я посмотрел по сторонам.

Пространство вокруг было заполнено людьми, которых я не видел уже много лет.

И не мог видеть.

Просто их всех уже не было в живых. Даже мои бабушка с дедушкой – и
те были здесь, дед был в сером плаще и с большим рюкзаком за
плечами, а бабушка была одета в голубой плащ-болонью, и
катила перед собой сумку на колесиках, из которой торчал
черенок лопаты. Видимо, они возвращались из сада.

– Видите? – Спросил мужчина.

– Нет! – честно ответил я, потому как нельзя видеть тех, кого давно
уже нет, а призраки…

– Радуга! – вдруг сказал мужчина, посмотрев на небо.

Я задрал голову.

Действительно, через все небо пролегала радуга, какая-то
необыкновенно яркая и широкая, хотя дождя не было. Здесь, по крайней
мере, он остался там, где был трамвай и серый, чумной город,
полный невнятных лиц и обезумевших машин.

– Он сейчас там! – Как-то очень нежно сказал мужчина. – Это Радужный
мост, знаете про такой?

И не дожидаясь моего ответа, продолжил:

– Рядом с Раем есть место, что известно как Радужный мост. Когда
уходит любимец, то он попадает туда, где луга и холмы, и где
много таких, как он, с которыми можно играть…

Я смотрел на радугу. Почему-то я даже вроде как видел дальнейшие
слова, они возникали в голове, кружились, крутились,
оказывались на языке, и выпархивали бабочками в воздух, только вот
поймать и рассмотреть их было невозможно, лишь последнее
задержалось перед моим лицом, слово из шести букв: «вместе»… _ ¹

Призраки, Радужный мост, собака, которой давно нет на свете…

Голова шла кругом, я понял, что пора возвращаться.

– Подождите, – сказал мужчина, – я с вами! Он расстегнул ошейник и крикнул:

– Беги, Мартин, беги!

А затем повернулся и уверенно пошел туда, где должна была быть улица.

Небо опять стало серым и низким, вновь почувствовался ветер, от
радуги не было и следа.

Мужчина явно торопился, будто то ли опаздывал, то ли принял какое-то
решение. Поводок с расстегнутым ошейником так и болтался у
него в руке, да и темные очки он не снял, хотя выглядел в
них чудно, ударение на последний слог. Призраки – на первый,
чудно – на последний.

На улице же творилось что-то чудовищное, видимо, уже наступил час
пик, одуревшие машины неслись одна за другой, мужчина, все так
же не останавливаясь, подошел к кромке тротуара, и вдруг,
не дожидаясь нужного для перехода сигнала светофора, ринулся
на мостовую, все так же размахивая поводком с расстегнутым
ошейником, будто отмахиваясь им от одуревших от внезапной
помехи машин.

Одна не успела притормозить. Я ошарашено смотрел, как его тело
перелетело через капот и с каким-то жутким, непристойным звуком
шмякнулось об асфальт.

Навороченный драндулет остановился, из него вывалился кто-то большой
и широкий, остановились и другие, я бегом ринулся к
мужчине, надеясь, что еще можно чем-то помочь.

И вдруг я услышал вой. Рядом с неподвижно лежащим перед капотом
испуганной машины телом, сидел прекрасный, пятнистый призрак, и
пел песню смерти, встречи, верности и любви.

Хотя нет, не призрак – живой пятнистый пес, призраками же были все
остальные здесь, на этой улице, этой дороге, в этом городе.

Включая меня, потому как я вдруг осознал, что внезапно для себя
самого давно уже перешел из мира живых в мир мертвых, и если что
и остается, то лишь одно: вновь попытаться отыскать дорогу,
ведущую обратно.

Внезапно тучи с треском разошлись ровно посередине, и я увидел, как
на небе снова появляется радуга.

Пятнистый пес перестал выть, завилял хвостом и подошел ко мне.

Рядом шла тень его хозяина.

Я посторонился, пропустил их вперед и направился следом.

_________________________________________________________________

Примечания

1. Частичный пересказ стихотворения «Радужный мост» Пола Дама.