Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Хныщ достал банку с жарой и дернул за кольцо. Раздался негромкий
хлопок. Воздух задрожал, заструился, поплыл. Затем поплыл и
город. Хныщ ухмыльнулся: никогда не знаешь, на что напорешься!
Это как в телевизоре – на одном канале сериал, на другом
новости, по третьему старую киношку кажут, на четвертом еще
какая-то ерунда происходит, а вот на пятом...

На пятом была банка с жарой – Хныщ угадал.

– Повезло! – с завистью сказал продавец, и добавил: – Сейчас, поди,
на пляж...

Хныщ хмыкнул. Ему захотелось показать продавцу язык, а то и скорчить
рожу, но он удержался: бритоголовый детина не внушал
доверия, такие всегда таскают в карманах кто нож, кто кастет, да и
просто кулаками творят чудеса – Хныщ вспомнил и быстро
постарался забыть.

Он всегда пытался забыть то, что причиняло боль, как и тех, кто это
делал. А если ему самому доводилось довести кого-нибудь до
слез, то он просто улыбался, ведь он не хотел этого, как не
хотел пять минут назад брать с полки запотевшую банку без
маркировки и дергать за кольцо.

Просто вдруг пришло в голову.

Свернуть от остановки в сторону, пошарить в кармане в поисках
мелочи, протянуть ее продавцу и взять с полки банку.

Банки бывают с туманом, с дождем, с запахом прелой осенней листвы.

Резким ароматом свежего снега и стылых утренних заморозков.

По крайней мере, Хныщу до сих пор попадались только такие, ни с
запахами моря, ни с горячим ветром из пустыни, а самые редкие и
практически бесценные – с настоящей, неподдельной жарой.

Туман, дождь, прелая осенняя листва, свежевыпавший снег да стылые
утренние заморозки.

– Так что, на пляж? – опять спросил продавец.

Хныщ кивнул головой и пошел в сторону пляжа.

Опять перешел трамвайную линию, хотя трамваев поблизости больше не
было, как не было и рельсов.

Но дома еще стояли по обе стороны улицы, вот только уже начав
блекнуть и таять в томном и ватном мареве. Припекало все сильнее и
Хныщ пожалел, что не надел с утра старую выцветшую
бейсболку, которая с минувшего лета валялась на верхней полке в
прихожей.

С утра Хныщ взял в той же прихожей зонт и сейчас пытался сообразить,
куда бы его пристроить, чтобы не тащить с собой на пляж.

Он заметил урну, выкрашенную в веселенький голубой цвет и еще не
забитую доверху смятыми банками из-под пива, колы и другого
пойла, пустыми сигаретными пачками, пластиковыми одноразовыми
стаканчиками и разноцветными обертками от мороженного, хотя
наплывающая волнами жара уже приносила с собой все это, так
что Хныщ едва успел сунуть зонтик в урну и лишь зачем-то
смешно причмокнул, смотря, как тот исчезает в груде неизвестно
откуда берущегося прямо на глазах мусора, будто муравьиный
лев в песчаной воронке или же человек в прорве времени.

Точно так же исчезли угрюмые, серо-желтые дома.

Хныщ уже шел по пляжу.

Вместо домов ровной шеренгой были посажены пальмы, с темными,
острыми, тщательно отлакированными, будто искусственными листьями.

Откуда-то со стороны моря показался маленький ухоженный самолетик,
он пролетел совсем низко над головой Хныща, покачал зачем-то
крыльями и исчез за его спиной, будто провалился в какую-то
темную дыру в одном из самых дальних уголков мозга.

Хныщ помотал головой, будто стремясь выгнать из нее жужжащий
летательный аппарат, и это ему удалось.

Самолетик вновь блеснул на солнце серебристыми крыльями и опять, уже
окончательно, растворился в неприлично голубом небе.

Мелькнувшая на солнце дурацкая летучая мышь.

Пора было раздеваться, Хныщ посмотрел на себя и подумал, что он и
так уже раздет.

Лишь аляповатые плавки в цветочек со смешными белыми завязками.

И темно-синие сланцы на толстой подошве с желтым рантом.

Если бы он покупал их сам, то никогда бы этого не сделал.

Да и пальмам предпочел бы деревья Джошуа – эти незамысловатые
вечнозеленые растения семейства агавовых, известные еще как юкка
коротколистная, что так понравились ему на картинке в одном
глянцевом журнале.

Что-то про путешествия.

Про то, как в Калифорнию, в пустыню Мохаве пришли первые мормоны и,
увидев воздетые к небу «руки» этого необычного дерева,
вспомнили Иисуса Навина. Кто это был такой, Хныщ так и не
вспомнил, а потом журнал куда-то запропастился , но название
осталось в памяти.

Хорошее такое название – дерево Джошуа...

Под ногами уже был песок, очень желтый, мелкий и на удивление
мягкий, последний раз по такому песку Хныщ ходил много лет назад –
еще с бывшей женой, хотя тогда они даже не были женаты, на
их первом совместном пляже и первом общем море. Потом они
поженились, были другие моря и другие пляжи, затем Хныщ
остался один, хотя пляжи и моря никуда не исчезли, но вот такого
песка, очень желтого, мелкого и на удивление мягкого он
больше не встречал.

Как и таких милых людей, что начали попадаться ему навстречу.

Более того, ему казалось, что всех их он когда-то знал.

Кришнаит с колокольчиком и в желтом балахоне, которого он встретил
несколько месяцев назад – еще было лето – и при ближайшем
рассмотрении обнаружил, что это его давний приятель, давно уже
сгинувший в той самой прорве времени, куда он недавно
отправил переставший быть нужным зонтик, мило посмотрел на него и
улыбнулся, вот только не стал спрашивать, как дела, а
отчего-то предложил мороженого, но Хныщ отказался и пошел дальше.

Ближе к морю.

Миновал симпатичную миниатюрную женщину занятных лет – то ли под
тридцать, то ли немного за, крашенная блондинка с короткими
волосами и пухлым, но не очень большим ртом – где-то тоже
встречались, но где?

– Хныщ, – окликнула она его, – ты тоже здесь?

Он помахал ей рукой и подумал, что может уже стоит остановиться и
пристроиться на песочке рядышком, гладить, заигрывая, ее ноги,
уже коричневые от загара, с легким, выцветшим, милым
пушком. Иногда нравится, чтобы ноги были абсолютно гладкими,
безукоризненно отполированными, временами наоборот – чтобы что-то
наподобие пуха от одуванчиков покорно теплилось под
пальцами. У нее были именно такие ноги, так что надо лечь на песок
и взбираться пальцами по покрытой пухом коже все выше и
выше, пока ее ладонь не накроет его руку и не остановит эту
беспардонную аннексию, хотя – скорее всего – не остановит, а
просто прервет, до какого-то другого времени, более позднего то
ли дня, то ли часа. Вот только где он ее видел?

– Ты кто? – решил спросить Хныщ, но не успел.

Его внимание отвлек здоровяк с накаченным торсом и непропорционально
маленькой головой, да еще в очках. «Вылитый бывший сосед по
площадке!» – подумал Хныщ.

Миниатюрная женщина вздохнула и вдруг растаяла прямо на глазах, как
незадолго до этого произошло и с кришнаитом, хотя
исчезновение своего давнего приятеля Хныщ не заметил: видимо, женщины
исчезают из жизни заметнее, чем мужчины. Здоровяк же
осклабился в приветливой гримасе, сосед по площадке точно так же
вечно склабился при встрече и предлагал выпить пива. Предложил
он это и сейчас, но Хныщ отказался: было слишком жарко и от
пива могла заболеть голова, лучше уж колы, спрайта или
просто холодной воды из пластиковой бутылочки емкостью 0.33
литра, здоровяк укоризненно покачал головой и отправился следом
за кришнаитом и крашеной блондинкой, а Хныщ все ближе и
ближе подходил к невесть откуда взявшемуся морю, уже белая
рыхлая пена подбиралась к его аляповатым сланцам, а брызги от
невысоких волн достигали тела.

И тут он увидел себя.

Точнее, догадался, что видит себя, только это был еще совсем молодой Хныщ.

С которым он расстался много лет назад.

Как много лет назад расстался с приятелем, ставшим потом кришнаитом,
и почти уже забытой крашеной блондинкой с легким и таким
милым пушком на чуть полноватых, но от этого еще более
стройных ногах. Как после переезда из его жизни точно так же выпал
и здоровяк, любитель душевных разговоров и пива.

А совсем давно из нее пропал молодой Хныщ.

Или второй Хныщ?

А может, первый?

«Кто из них какой?» – подумал Хныщ и уселся на песок чуть в стороне.

Ему не было грустно, ему было любопытно и забавно.

Он смотрел на то, как второй Хныщ воркует с женщиной явно зрелых
лет, из тех, про которые говорят: она годится ему в матери.

И гордился им.

Хотя бы потому, что сам всегда предпочитал зрелых женщин молоденьким
девочкам, для которых потрахаться – что радио послушать, он
долго смеялся, когда впервые услышал эту фразу: настолько
она была неказистой и правильной одновременно, прикольной,
как объяснялась та его случайная подруга, что и просветила его
как-то раз о синонимичности радио и полового акта, то ли
всерьез вспоминая кого-то из бывших партнеров, то ли просто
стремясь лукаво польстить Хныщу.

Тощенькая, с очень маленькой грудью и большим ртом кузнечика.

Кузнечик между делом перебрался с ближайшего песчаного барханчика на
его колено, а потом решил прыгнуть на грудь.

Можно было легко прихлопнуть его ладонью, взять затем обмягшее
тельце пальцами и брезгливо бросить в песок, но Хныщ не стал
делать этого. Он позволил зеленоватому насекомому спокойно
прошествовать по груди, немного путаясь в жестких и курчавых,
черных и спутанных волосах, добрести до правого плеча, немного
посидеть на нем, а потом резко, с еле слышимым щелчком,
распрямить крылья и исчезнуть.

Пляж, с которого исчезает все и вся, вначале появляется, потом
исчезает, странная консервированная жара, выползшая из банки,
сотворила с миром что-то не то, хотя Хныщ не исключал, что это
могло случиться и безо всякой жары, как уже неоднократно
случалось в его жизни.

А между тем второй Хныщ все продолжал ворковать с дамой зрелых лет.

Первый Хныщ повнимательнее присмотрелся к аппетитной фигуре в
тигровом и явно маловатом купальнике.

Ему пришло в голову, что совсем не исключено, будто именно эта дама
некогда была его женой. Той самой бывшей женой, с которой он
некогда бродил по удивительно желтому, мягкому и мелкому
песку, песок повторился, должна повториться и жена, а то, что
она с другим Хныщем – даже справедливо, ведь она всегда
говорила ему, что ей нравятся мальчики.

Ну, почти мальчики.

То есть, совсем молодые, крепкие и мускулистые.

Как Хныщ номер два.

«Давай, давай!» – подумал про себя Хныщ.

Дамочка посмотрела на него невидящим взглядом.

Для нее его не было, видимо, у каждого своя банка с жарой и
действует она как-то по-другому.

Хныщ номер два потянулся к женщине, та плотоядно облизала губы и подставилась.

«Все правильно! – подумал Хныщ номер один. – Я бы тоже не стал
ждать, если ей надо, то пусть получит, а ведь всем им
действительно всегда чего-то надо...»

С моря подул ветерок, совокупляющаяся прямо на песке пара начала
вдруг размываться и таять, как совсем недавно вокруг Хныща
размывались и таяли целые дома.

«Все уходит...» – с каким-то безразличием подумал Хныщ, – «все
становится другим...»

Ему стало надоедать на этом призрачном пляже, но он даже не знал,
как найти дорогу обратно.

Желтая полоса тянулась что влево, что вправо, за спиной тоже был
песок, а впереди – море.

Хныщ подумал и пошел в воду.

Сзади раздался какой-то негромкий хлопок, Хныщ обернулся.

Стоящий метрах в десяти от него Хныщ номер два запускал воздушного
змея, а удовлетворенная дамочка лежала ничком на песке,
подставив под обжигающие лучи солнца свою спину и ноги.

Ягодицы были обтянуты узким куском материи, каждое полушарие будто
специально было присыпано песком.

Хныщу номер один стало неуютно.

Да еще и змей был каким-то неправильным, зловещая черная акула с
большой ощерившейся пастью, полной аккуратных и ровных,
белоснежно-острых зубов.

Ветер усиливался, акула трепыхалась на конце шнура, за который
крепко держался Хныщ номер два.

Чем больше Хныщ номер один смотрел на него, тем все больше
убеждался, что это совсем другой человек и что сам он таким никогда
не был.

Дамочка встала с песка и стряхнула песок.

Грудь у нее была большой, с темно-коричневыми, вытянутыми сосками.

То, что они появились опять, было не только странно, но и опасно.
Хныщ чувствовал, что они не видят его и даже не подозревают о
его присутствии, но почему тогда они так старательно ходят
вокруг, будто стремясь загнать его в воду, в ту самую
морскую, искрящуюся, прохладную и соленую воду, куда он был
безрассудно готов заползти сам еще несколько минут назад?

Можно было ускользнуть влево, вдвоем они не смогут отрезать его от
всей полосы пляжа, хотя нет, они уже не вдвоем.

Бывший сосед по площадке тащился по песку с тяжелой сумкой,
изображая из себя разносчика прохладительных напитков.

– Эй! – кричал он. – Кому кола? Кому спрайт? Кому холодное-прехолодное пиво?

Никто не отвечал, все были заняты своими делами.

Хныщ номер два все приспускал и приспускал бечеву, на которой
полоскался странный змей, сделанный в виде акулы.

Дамочка со взглядом бывшей жены загорала стоя, стараясь сделать так,
чтобы ни один луч уже направляющегося в сторону заката
солнца не миновал так хорошо знакомых Хныщу грудей.

Ему оставалось броситься вправо, но оттуда рядышком и не торопясь
шествовали кришнаит и крашеная блондинка, кришнаит позвякивал
колокольчиком, а миниатюрная мамзель так ласково и призывно
улыбнулась Хныщу, что у того по жилам пробежал озноб.

– Я тебя люблю! – крикнула мамзель и послала ему воздушный поцелуй.

– Она всех любит! – подтвердил кришнаит. Колокольчик звякнул и
возникла пауза. А потом голос давнего приятеля напевно произнес:
– Она как Кришна!

Хныщу стало жутко.

Консервированная жара попалась тухловатой, с гнильцой.

Надо было уносить ноги, броситься в море и плыть, плыть в сторону
закатного горизонта.

Море было совсем рядом, Хныщ уже вошел в воду, но вдруг осознал, что
и этот путь для него закрыт.

На берег, отряхиваясь как собака, выбирался кузнечик.

Тот самый, которого совсем недавно он бережно согнал со своего
плеча, только вот сейчас он прибавил в росте и весе, размером то
ли с дельфина, то ли с не очень высокого мужчину, но все
равно худой, с тощими мосластыми задними ногами и задорно
открытой пастью – ртом назвать эту разверзшуюся яму было нельзя.

Внезапно кузнечик то ли залаял, то ли загоготал, а потом,
прокашлявшись, продекламировал прямо в лицо Хныщу шершавым голосом
андрогина:

– Помни, милый, в любую погоду надо пить минеральную воду!

Хныщ похолодел.

Кузнечик потянул к нему передние лапки.

Длинные, ухоженные ногти, покрытые кроваво-ярким лаком коснулись
горла Хныща, но не сделали больно, а лишь пощекотали кожу,
будто лаская.

– Хочешь, я тебя поцелую? – нежно спросил кузнечик и прильнул своей
ямой к его пересохшим от страха губам.

– Поцелуй его, поцелуй! – то ли пропела, то ли провыла крашеная
блондинка занятного возраста, а кришнаит неистово трезвонил
своим маленьким колокольчиком, будто призывая всех, кто еще не
оказался на этом странном пляже, оказаться поскорее здесь, в
их теплой и милой компании, дама зрелого возраста с грудью
бывшей жены, Хныщ номер два, бесстрастно развлекающийся с
загадочным воздушным змеем в виде черной и довольно зловещей
акулы, здоровяк с тележкой, он сам с колокольчиком и
миниатюрная женщина, которую Хныщ номер один точно когда-то видел, но
никак не мог вспомнить – где.

А еще – кузнечик с голосом андрогина, печальным и шершавым, таящим в
себе как невысказанную злобу, так и неудовлетворенную
страсть.

Колокольчик же все звонил и звонил, солнце закатывалось за
успокоившуюся гладь моря и, будто услышав этот мелодичный и
настойчивый призыв, на берег стали выползать самые разные твари.

Здесь были ехидны с глазами, лишенными ресниц, но зато умеющие
прикрывать их своими плотными, кожаными наростами, какие-то
диковатого и непристойного вида ящерицы с длинными, раздвоенными
на конце языками, осьминогообразные существа, вот только с
человеческими и отчего-то абсолютно лысыми головами, будто
так и родившиеся, со сморщенной, темной, блестящей, будто
отлакированной кожей на голове.

А многих Хныщ так и не успел различить и распознать – зубы кузнечика
начали поигрывать его горлом, приняв то ли за флейту, то ли
за губную гармонику, и словно примериваясь к тому, с какой
ноты начать и в какой тональности повести мелодию.

Хныщ закрыл глаза, напоследок он вспомнил, как открывал банку с
жарой и даже успел улыбнуться.