Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

М. Шарову.

Название украдено, но это ничего не значит. Не называть же этот
текст «Абберация памяти», ведь всем известно, что нет ничего обманчивее,
чем воспоминания. Путаешься в именах, датах, да и сами события,
они тоже покрываются то ли паутиной, то ли патиной, а то и просто
налетом несмываемой грязи. Остаются лишь контуры того, что может,
и было в действительности, но еще в те времена, когда стрекозы
были размером с двухмоторный самолет, а в болотах ночам надрывно
и страшно орали зубастые ящеры.

Девочка стояла в дверях, у нее был заполошный и встревоженный
вид. Или смущенный и растерянный? По прошествии миллионов лет
об этом трудно сказать, равно как и о том, что бы за месяц, апрель
или май.

Отчего-то мне хочется, чтобы это был май.

Девочка училась со мной в одном классе. Сейчас сложно выудить
из черепной коробки хотя бы одну-единственную подробность о том,
как она выглядела, просто девочка как девочка, ценность воспоминания
в другом, зачем она пришла в тот день к нашему дому, поднялась
на четвертый этаж и позвонила в дверь.

В болоте опять раздается рык, очередной динозавр поднял шею над
смрадной мяшей, и разродился леденящим кровь воплем.

– Ты когда мне ее отдашь? – спросила девочка. А потом добавила:
– Папа сердится!

Я покраснел. Пластинки не было у меня дома. А если сказать, что
я отдал ее на время, то будет еще хуже. Придется распутывать клубок
до конца, и тогда моя визитерша сбежит по лестнице и пойдет к
отцу, который отличался, как все знали в классе, крутом нравом,
и что из всего этого выйдет, никому неведомо. Стрекозы планируют
над моей головой, почти касаясь болота своими толстыми брюшками,
крылья переливаются в свете тусклой луны, на которую и воет сейчас
длинношеее создание с перепончатыми ластами.

Пластинка называлась «Oldies But Goldies», отец девочки привез
ее то ли из Йокогамы, то ли из Сингапура. А может, Мельбурна,
Нью-Орлеана или откуда-то еще. В те времена каменноугольного периода
эти артефакты были настолько редки, что о появлении любого сразу
же становилось известно всем, особенно, если это была пластинка
Beatles.

Артикль the нарушит ритмику фразы, потому я и не использую его,
хотя этим нарушаю правила английской грамматики.

Мое помешательство на Beatles к этому времени длилось уже второй
год, обычно в руки попадались зачуханные магнитофонные бобины,
а пластинки встречались так же редко, как скелеты динозавров в
музеях, во Владивостоке, где я тогда жил, не было, к примеру,
ни одного. Но я все больше и больше отхожу от сути истории, у
девочки на глазах появляются слезы, динозавр подгребает к берегу
и начинает выбираться на него, наваливаясь на почву всей своей
многотонной тушей.

– Я принесу ее, – говорю, стараясь не смотреть ей в глаза, – сегодня
же вечером, но лучше завтра, обещаю!

Она уходит, а я собираюсь за пластинкой.

Все дело в том, что в этом то ли мае, то ли апреле, я, совершенно
сойдя с ума от неземных звуков, издаваемых четырьмя космическими
пришельцами, решил, что пророки есть ив своем отчестве. В город
на гастроли как раз приехали бодрые парни, именуемые «Поющими
гитарами». На один концерт я вытряс из домашних денег, но, услышав
во второй части их музицирования, ладно скроенную и так же ладно
сбацанную, хотя и лишенную космического очарования подлинника
Can’t Buy Me Love, понял, что хочу быть в этом зале завтра, послезавтра,
и так все дни, пока питерские гастролеры не уедут из города.

Только денег на билет мне явно уже никто не даст, динозавр выбирается
на берег и тащится туда, где начинается непроходимый лес, а за
ним очередное болото, хотя все это просто очередная метафора,
имеющая отношение как ко времени, так и к странному зверю, именуемому
памятью.

После концерта я вышел на улицу, и мне отчего-то хотелось плакать.
Скорее всего, по той причине, что завтра я не буду в зале и не
услышу, как эти бодрые парни вдруг возьмут первый аккорд и раздадутся
слова: «'ll buy you a diamond ring my friend/ If it makes you
feel all right». И меня оторвет от кресла, поднимет в воздух,
я начну удаляться от земли, леса подо мной будут становиться все
меньше, пока не исчезнут совсем, как на самом деле исчезли когда-то
и гигантские стрекозы, и болота с динозаврами, и непроходимые
чащи, в которых обитали эти монстры.

И тут меня окликнули.

– Парень, а ты не хочешь поработать на концертах?

Фразу эту я сконструировал из ошметков былого. Если я еще помню
девочку и пластинку, то момент, благодаря которому целую неделю
работал помощником осветителя на концертах «Поющих гитар» напрочь
погребен под мусором былого.

Но каждый вечер в течении скольких-то там дней, после школы, сделав
вид, что уроки то ли не заданы, то ли меня не волнуют, я шел на
концерт, садился за агрегат, именуемый «пистолетом» и в нужный
момент направлял луч света на того или иного артиста, обычно это
бывал солист, который выходил на авансцену и пел что-то, что так
же далеко от меня, как нынешняя жизнь от динозавров.

Единственная песня, которая мне нравилась, кроме, конечно, упомянутой
Can’t Buy Me Love, была про синий иней, что лег на провода. Тогда
я не знал еще, что мелодия элементарно украдена со знаменитого
западного хита шестидесятых, лишь дописан русский текст.

Песню эту пел некий Юрий Антонов.

Динозавр опять возвращается в болото.

Стрекозы исчезли, под мутным светом луны найдется место лишь перепончатокрылым
ящерам, что сужают и сужают круги над моей головой, с клекотом
и гомоном пикируя вниз и пытаясь меня достать.

После очередного концерта, собираясь домой, я вдруг достал из
сумки пластинку Beatles, как раз в тот момент, когда Антонов был
рядом.

Явно специально, мне хотелось, чтобы он обратил на меня внимание,
скорее всего, так оно и вышло.

– Такой я еще не видел, – сказал он, – можно взглянуть?

Я гордо протянул ему диск. Антонов начал вертеть его в руках,
я бы хотел написать, что он его даже понюхал, но этого точно не
было. Но в глазах его появился некоторый блеск, и вдруг он попросил
пластинку на вечер, записать, мол, там есть несколько песен, которых
у него нет, а вот слышал ли я новый альбом Beatles из двух пластинок,
в таком белом конверте? Нет? У него в Ленинграде уже есть, наверное,
и у на скоро появиться, надо, чтобы я обязательно послушал, очень
клевая штука, мне должно понравиться!

У меня не было слов, и стоит ли объяснять, почему?

Безропотно отдав пластинку, я пошел домой, совсем забыв, что завтра
за ней должна придти та самая девочка.

Ночью мне вдруг приснилось, что эту пластинку мне не вернут, и
что тогда я буду брошен в болото и сожран динозаврами. Но мне
и сейчас часто снится всякий бред, не про пластинки, конечно,
и не про динозавров, но вот двуногие монстры с оскаленными клыками
временами являются, и тогда стараешься как можно дольше не выходит
на улицу, подозревая, что один из них может поджидать тебя у подъезда.

Пластинку Антонов мне, естественно, вернул, и долго что-то говорил
про те песни, которых он раньше не слышал. С тех пор каждый раз,
когда я вдруг случайно вижу его по телевизору, седого, располневшего,
полного невнятной и неприятной фанаберии, я вспоминаю те то ли
майские, то ли апрельские дни каменноугольного периода, болото
с доисторическими ящерами, девочку, стоящую в дверях, и мне становится
грустно, ведь те песни давно уже сменились другими, и мало кто
поймет, отчего так билось сердце при звуках дешевого кавера на
великую песню, пришедшую к нам явно из космоса.

I'll get you anything my friend/If it makes you feel all right…

Синий, синий иней лег на провода…

Какая-то особо наглая стрекоза вдруг зависает над моей головой,
она огромна, размах крыльев не меньше трех метров, да и зубы она
скалит как монстр из уже упомянутых снов, и мне не остается ничего
другого, как самому прыгнуть в болото, которое затягивает меня
в пучину времени, все дальше и дальше отделяя от того мая, в котором
произошла рассказанная история.

Хотя может, это все-таки был апрель?