Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

елизавета

1

тема фильма – стрижка: протестантов стригут
(в самом начале) католики – волосы вместе с кожей,
а потом – на костёр, его гуд, и единогрудое go–о–od
черни, как эхо костра на английском. короче, божий

мир озверел окончательно. раздвоился, как мозг
шизофреника. раньше стригли – вот так – овец,
жгли их в жертву богам, множественным, как монстр
о головах. а теперь, когда и творец-

то один, жгут человека, остриженного под овцу.
видно, чтоб снять вопрос о подобии божьем и знак
ножниц поставить на – смиреньи, овечьем. отцу,
сыну и духу «good» черни своим не закрасить «ах!»

потому что дело не в протестантах и католиках, а что – один:
бог, а потому, видать, и человек. он один, даже если с кем-то
делит себя. это странно и страшно, в общем. т.к. человеку необходим
человек, что правда даже более абсолютная. это лента

мёбиуса. что ж до черни – семантика всё сказала.
после в фильме появится елизавета,
танцующая на зеленом лугу, как посредине зала,
посредине лета, и уйма света.

2

ибо тема фильма – любовь: елизавета танцует с первым
своим мужчиной – сэром робертом дадли,
игравшим, кстати, шекспира во «влюбленном шекспире». перьям –
там – он был верен, здесь – только ей. но вряд ли –

хотя верность – музейна, она ко двору, во благо
кому-то. об этом позже. пока же – танец грубо прервав –
елизавету увозят в тауэр. она как язон, но и с арго
с родового древа не стянешь шкуры наследных прав –

сестра упирается рогом и её епископы. в общем, рим.
но – вдруг – сестра умирает. и – без подготовки – елизавете
приходится стать королевой. по профессии. прим
терпит балет, но с трудом – политика, где атлет на атлете

на подхвате, которые часто женщины (есть в фильме и эта линия).
елизавету ж её советники подбивают на брак, но за
кого? – это жирный вопрос… испанию? францию? она выбирает лилии,
но там – та же раздвоенность, сексуальная, что – для неё – шиза.

а как же сэр роберт? теперь он лорд роберт и
в первую же ночь елизаветы дворца он к ней
приходит, и – абсолютны оба! здесь – главное обрести
понятье, что любит он не королеву (её-то всего трудней

любить ему в елизавете), а – ту, до неё, танцующую на лугу.
это – большая его ошибка. всё поначалу идёт – вроде бы – без перемен
жанра. но если голову не спросить вовремя, там тако–о–о–е рагу
стушится, что и врагу не предложишь… как, например:

плывет королевская гондола. рядом, всюду – гондолы разных
особ, т.е. с особами этими. фейерверки орут в вечернем
небе; это елизавета даёт такой водный праздник
в честь французского ухажёра. чем не

идиллия, если ты в одной лодке с елизаветой и ты –
лорд роберт? – вот он и говорит ей попросту: «выходи
замуж – за меня!» елизавета смеётся. поскольку слова просты,
предложенье ей явно нравится. тем более, у воды

есть свойства воздуха – уносить, а суша – трезвость, серьёз.
лорд роберт – с палубы – кричит гондоле испанского посла: «эй, синьор,
вы ведь еще и священник… обвенчайте нас!» аж до слёз
хохочет елизавета. но – тут выстрел… из арбалета… двор   

– на гондолах – в панике… поскольку стрела промахнулась, труп
упал на елизавету, пачкая кровью… за первой – ещё стрела…
почти что попала! у елизаветы – истерика. люб – не люб,
а лорда роберта к ней не подпускают: государственные дела!

дальше – больше. дадли узнаёт от испанского же посла,
что елизавета будет скоро и наверняка убита,
если не выйдет замуж за испанию… а он – чтоб зла
не грянуло – должен любовь их принесть в жертву.
		                        в те времена для бритта –

типа дадли – предать любовь – немыслимо! не по дням
тем даже – рыцарство, пусть вымирающее, но как его ни зови,
планку ту плантагинет так высоко поднял,
что и при свирепых тюдорах стараться быть собой и не предавать любви –

для лорда роберда – это хребет этики… на что испанский посол –
«чего б я ни сделал ради такой любви!» – восклицает… для	
дадли – сама идея: спасти не (даже) престол,
а свою любовь от неё отказом – есть жертва, достойная даже не короля,

а короля небесного. тем временем елизавета
думает о предложении дадли и, видимо, постоянно:
что если ей, королеве (ведь никто не наложит вето),
выйти за дадли и стать, как остальные жёны

англии, женой англичанина? тем временем папа в риме,
видно, григорий восьмой, пишет грамоту, где
убивший английскую еретичку заранее свят большими
буквами. отпущающи – вместе с письмами – едет в англию по воде…

3

ибо тема фильма – власть: сестра елизаветы, мэри
кровавая, которую я любил
в самолетах – пить, правила англией, а по вере
она – католичка; елизавета ж – несмотря на весь нужный пыл –

якобы протестантка (как их отец). мэри – вроде бы – забеременела от филиппа
испанского, который с ней и не спит. елизавету
запихнули в тауэр за измену. что беременность мэри – липа,
выясняется быстро. живот – это рак. совету

советников не внимая – казнить елизавету – мэри
просит ту – после себя – сохранить католицизм, на что
она отвечает, что будет действовать лишь в той мере,
каковую ей совесть подскажет. и в этой игре, в лото

жизни внезапно вытягивает: «боже, храни королеву!» –
хотя до последней секунды у мэри просят приказ
подписать о казни сестры. но ввиду огневого зева
та ото всех отвернулась, земному на этот раз

не поддавшись. елизавета – рыжая и – вообще – хороша,
начинает правление с танцев. она танцорша
уникальная, как и дадли. его же – ах! – антраша
и как он на грудь берёт!.. но политика много горше –

горше тауэра – решения надо все принимать самой.
а тут – в шотландии – гизы, франция… как введенье
в курс власти: слушается советников (ибо в груди – амор)
и шлёт в шотландию новобранцев – на полное изничтоженье.

потом – вопрос о замужестве. те же советники, про
женскую слабость на троне трещат беспрерывно, но ведь
у неё, во-первых, есть дадли, а, во-вторых, это как ядро
к ноге привязать… и кого? испанию? францию? обескровить

протестантов своих – католиками? а она – протестантка, хоть
католицизм пока и все ещё госрелигия, но уже
протестантов не жгут; теперь же, когда их плоть
вне опасности, надо подумать о духе, о вираже

настолько опасном, ибо собственном (политически), что она
сознаёт своё (здесь) одиночество, или – его – «почти».
речь произносит за унификацию церкви, за отдельную – англии, на
собранье палаты лордов и епископaта, вожди

которого заперты вольсингамом (как у пушкина) в подвале.
голосованье – перевес в её пользу как раз на число тех рук,
что в подвале – заперты. так вот проголосовали
за англиканскую церковь и откол от рима. и в нём – испуг.

а в елизавете – первая твердость. ибо эта политика – только её. но рим –
очухавшись – идет в наступленье: заговоры, покушенья
на её жизнь. всю жизнь быть хорошей она хотела, но совместим
ли принцип власти с таким желанием? воду пеня,

бык-зевс умыкнул европу, чтоб изнасиловать. ну и что ж
получилось, кроме этого ужаса? – да вот все мы
с нашей культурой и цивилизацией и насилием… не хорош
мир и не плох. он – разжиженность темы

тьмы – хоть и редким – светом. елизавета достойна похвал:
власть удержать, оставаясь почти что хорошей, есть труд.
прознав о грамоте и про письма – кому их папа послал –
она тех велит казнить. их прирежут или головы отсекут.

всем, кроме одного: лорда роберта дадли.
как он вдруг – протестант – оказался среди
католиков? плюс заговорщиков? не вода ли
та, праздника на воде, виной ошибок в его груди?.. 

4

ибо тема фильма любовь, ошибки понятны даже
елизавете. какая любовь не городит ошибок,
если она взаправдашняя? – т.е. ни о пейзаже
вокруг любимой не думающая (т.к. кто сразу гибок,

с самого же начала – тот не любит), ни о себе – тем паче –
не думающая. пейзаж – это люди с учетом любимой, плюс «надо
так» иль «не надо», экономия действий, желанье сдачи
с поступка каждого, a – в результате – самовливанье в стадо.

и это всё было понятно елизавете. что же произошло
такое, что всё изменило? – она ведь женою дадли
почти соглашалась стать. прозрачная, как стекло,
тогда была ее мысль про «стать» и «стать ли»

для советников… даже когда таилась она, идея
в ней – не скрываясь – жила, освещая во много ватт
всю её фигуру, пока один из советников не выкрикнул, холодея
от дерзости: «вы не можете выйти за дадли. он ведь уже женат!»

и в ней все рухнуло! мы спросили бы – почему?
ну и что тут такого? женат – и женат… развод,
во-первых, не так уж и сложен, а, во-вторых, не чму
она доверилась, а – человеку чести, и – если он врал и врёт –

значит причина была; значит, поговори,
выясни, а не отворачивайся, что и сделала на балу
елизавета, танцуя с дадли… как будто бы на пари
с собою же… но – не выдержав – и в пылу

заорав, что блядью его не будет, что хозяина нет у ней
и тоже не будет!.. и как ни пытался дадли хотя б объясниться с ней,
все подходы к её величеству были кучей серых камней
в шляпах–шпагах завалены. а он любит, и все сильней,

и все безответней! интересно, что каким-то чудом чувство её
мигом – всё! – просохло! тогда как его, как губка
влагу впитывает даже со стен соборных… плюс остриё –
как узнаeт он в том же соборе – грозит ей. вот тут-то 
	рыцарcтвенность поступка

и случается. но сперва – выясним, почему ж
всё-таки елизавета поступила так дико, не по-
европейски по отношению к дадли, который ей был как муж
с юности, пусть и имея где-то жену… знала ведь, что он слепо

любит её – не жену, не королеву – а женщину, и когда
она ещё ей не была, а тем более – королевой.
так при чем здесь жена? факт женатости? – коль узда
брака – что ясно – не существует? и не налево

лорд роберт – ходит, а весь – её лишь. так почему?
ошибка дадли – есть сделанное на воде
предложенье. как письма, посланные тому
любому, кто елизавету – убьёт, папою – по воде. в среде

елизаветы вышеуказанное суть аргументы
вполне уместные, но для неё одной –
нетерпимо по сути, поскольку таит приметы –
как религиозная или сексуальная – очередной

раздвоенности, двойственности. от них
елизавета бежит всю жизнь или ж
хочет добиться единства, унификации. как под дых
поэтому ей факт – пусть и номинальный – женатости дадли. вылижь

рану желанья – быть женою его и брось
думать о нём. это – да, примитивно, по-американски,
нежели по-английски, но ведь – голливуд! – авось
и сойдёт… психологизм – липов, но много краски,

т.е. отличной игры. что ж до «по-американски», я – взявши том
интервью с ним – наткнулся у бродского: в сша вся любовь как стул –
не нравится – вынесли. не понравилось что-то чего в другом –
выгнали, развелись, опять вышли замуж, и проч. голливуд, короче, –
			так вот и сказанул.

в том и ошибка, что женщина – та, в которой
хорошо разбирается дадли, – может бы и простила,
но королева – не может; в ней женщина – как за шторой,
её не увидеть анфас, и не подпускают с тыла.

и елизавета сама. и особенно с эпизода
с платьем. одна из фрейлин – из нового туалета
её надев платье – натыкается на ораландо-дадли. не дав прохода
и платье задрав, он её имеет, вздыхая ей в лицo: «ты – моя елизавета!»

фрейлина дико кричит, но не от возмущения, а от боли:
платье жжёт до крови! дадли – бежит. сбегается двор,
после – елизавета. кто-то видел дадли бежавшим – то ли
от чего-то, то ль просто… выясняется, что в костёр

платья, ядом пропитанного и присланного в подарок
елизавете, естественно, она и должна была
сойти, а – не фрейлина, не одна из ее товарок,
её спасшая любопытством тела. тела,

им страдающие, ей понятны. но дадли – что в нём
могла пробудить эта фрейлина, пусть он и в опале? – ей
непонятно. – да то, что она звеном
была их любви, последним, плюс платье, которое, как хорей,

ударяет по сердцу – сразу: знакомым телом; а не как ямб –
прежде чем ударить – сначала думает… дадли –
поскольку любит – человек без местоименья «я»,
он – собака павлова, наступающая на грабли

своей же слюны и дважды, и четырежды… он выкупался в грязи
своей настоящей любви: my love is deep –
the more I give to thee
the more I have… но здесь – хоть и роза, у розы – шип,

который есть правило стула: психологизм à la 
современность à la любовь женская в новом свете.
елизавета истории, кстати, дадли любила для
дадли всю свою жизнь. в киношной елизавете

важна непримиримость (рим?), она ж – однобокость, что,
конечно, абсолютизм, стремление к единице, но и
примитивизм, допотопность. дадли дает ей сто
очков вперед: перевозчик чувств, он метит, конечно, в нои,

когда волны (заговоров) её накрывают. и – становясь
их частью – он действует как лазутчик
в тылу. тот, кто любовь понял всей мордой в грязь,
тому глубина волны навряд ли срашней колючек

его розы. и елизавета – его не казнившая, а – засадив
дадли в тауэр – и спрашивающая: «но почему
thee, роберт?» – не понимает главного, про мотив:
быть в тылу у врага, её охраняя тем самым. её уму

не разгадать ни ответа – «а разве тебе непонятно?» – ни до того
от почти что рыдающего лорда дадли предложенье
ей – выйти за испанию… чего это он? наглое шутовство?
если не на себе, то хоть и на черте женим?!

5

и всё ж тема фильма – стрижка: рыжие, длинные – аж
к талии – волoсы режет фрейлина, как
католики б у протестантов. накладывается макияж:
на щёки – нашатырный крапплак;

на – почти что лысую – голову: в две головы парик,
тоже рыжий, но в мелких коротких буклях. «я теперь снова, –
это после стрижки, – девственница!» – срываясь не то на крик,
не то на визг, выдыхает елизавета, рыжая, как корова,

пеструха, словом… и куда все подевалось?! «я
вышла замуж за англию!» – изрекает она двору.
выпущенный из тауэра, лорд дадли глядит, не тая
удивления, на эту куклу – как он бы смотрел в дыру:

дыру, куда вдруг oбвалилось время… затраченное… и легко
так провалилось, что тело души стало куклой не раздвоясь…
так провалилось время, как проваливается в очко
лишь человечья грязь.
 



						

памяти и.б.

«… не это ли то самое лицо,
что на воду спустило целых тыщу
кораблей?..» – ах, кит марло,

соревноваться в елизаветинском лито
нельзя с тобою – ты же
падаешь: горящая балка, хмара –

на строчки всем ходом строк,
например «фауста», с метафорой не в
строке, а в хребте, в сюжете:

там завязывается в узелок
вскрытая вена – этот вот зев
чернильницы для сети

договора… т.е. кровь сама
сопротивляется сере: свернись! свернись!
так обратное – при опасности: не засни!

на столпе, когда-то обычном, теперь – из дерьма
столпника, столпник стоит, озирая высь.
так и поэт – не продавшийся. эти дни

последнего тепла – тебе, убитый
собственным кинжалом в трактире,
я посвещаю, марло, –

свернувшийся в небе – но и трубя – улитой
про то, что лица нету больше в мире,
хотя кораблей немало.
					
сентябрь 2004
 




елизавета и гамлет


	Она [Елизавета] стремительно расхаживает по личным покоям, – 
	записывал Джон Харингтон, – […] и, схватив свой проржавевший меч, 
	тычет острием в гобелены. 


	К.Эриксон. Елизавета. Москва, 2001, с. 414.


Королева: Что ты задумал? Он меня заколет! 

          Не подходи! Спасите!

Полоний (за ковром): Стража! Эй!

Гамлет (обнажая шпагу): Ах, так? Тут крысы?

                    На пари – готово.

Полоний (за ковром): Убит!

	        (Падает и умирает)

           
Шекспир. Гамлет. Пер. Б.Пастернака
	

1

в елизаветинской стае самый
до нас долетевший, книг
источник – умных и глупых.
но только живущ в скорлупах
художника сам – за драмой
умерший черновик

видит, чего, увы,
академические глаза
просто не могут. они –
в принципе – головни,
но отнюдь не гомеровы…
их пепелище из-за

того, что оно
тухлость после огня
чьего-то – тому огню
не в силах (так же, как ню
сказать о себе «мазня!»)
пожалиться, как черно

на совести их углей,
поскольку а) сам огонь
угас, б) они ж
остались – прыщей и грыж
образами. облей
водой их – одна лишь вонь…

угли не способны знать
о связях всего со всем –
даже огня с водой…
ибо это стихии – знать
мироздания, драм, поэм,
а угли – суть гладкий слой.

с углями черновики
сходятся чернотой,
но живут они в небесах –
как и в тетрадях… с той
разницей, что ни страх
спички, ни от руки

времени им
свойственный (хоть справедлив,
ибо рукописи горят,
становятся сажей и в
атмосфере – чечёткой – чад…),
страх этот неприменим

к интенциям, что легли
в черновики, так как
услышаны, подарены
неотсюда… но слово «сны»
о словах скажет уголь, мрак.
поэт есть житель земли

их слышащий, а потому
со временем ходит он
в связке. это –
т.е. время – искать уму
среди всех остальных времён
и должно. поэт поэта

видит в его прыжке
лосося… т.е. двигая носом
интуиции – там, где вам
трубку мира в вигвам
он не занёс; меж одним откосом
и другим не привил перке

доски… поэтому и громоздят
томы как мостки, и плюс
комментарии – без
понятия времени: нет, не дат,
не атрибутов, а – то, что груз
оно; что поэт – это анти-крез;

т.е. – кирпичей окромя
времени, а не златых
слитков, ещё – помимо
воли в нём (времени) роли мима –
у поэта есть мало чего: ну, стих,
груженый этими же двумя…

2

1597. уилл
шекспир – после танцев, пиров дворян –
играет в пьесе на рождество
во дворце. что за пьеса? кого? –
неясно. ясно, что он там был.
ясно, что был специально зван.

значит, в фаворе. значит, не первый год.
с 1600 по 1601 пишет гамлета. даты
знаменательны! в эти – именно в эти годы! – елизавета,
по свидетельству всех, и сделалась странновата –
это сказано мягко! а правильнее: разброд
в голове, род помешательства. для поэта –

хотя бы и боком близкого ко двору,
но все слухи слышащего и даже
наблюдающего в пол-глаза
королеву – не ободрать кожуру
с того, что бр-р-р-ызнуть – внутри – на страже,
было бы странно… какого раза

и чего – достаточно, чтоб
безумную и к тому ж старуху,
но красавицу умнейшую столь когда-то
представить юношей принцем? – дата
смерти елизаветы: 1603. духа
силой она отложила гроб,

как, впрочем, и гамлет умалишённый. ей –
как никому другому эпохи – были
присущи колебания в духе принца
гамлета (т.е. – наоборот), чей принцип:
мысль, что привносит частицу «или»
к действию, хороня его средь затей

не имеющих смысла… но когда повеяло тленом –
как гамлет – тыча мечом в шпалеры,
кого она заколоть хотела? полония? короля?
второй – как идея – в прошлом; полоний – юля
перед королем-идеей – за гобеленом
(он же ковёр-шпалера) ещё не спрятался… меры –

короля против гамлета – в англию и убить – не для неё: она
уже в англии! причём – принадлежащей ей!
здесь – тончайшая ирония, которую ни один,
естественно, не просёк… но сын
(раньше писали – кость) времени – так страстей
просто не измышлял, а высасывал времена

чужие из пальца, как кровь из пореза, дабы
остановить – своё… мне возразят: а как
же мать? а призрак? – на что мне лень
даже двигать пером! – елизавета, хоть от судьбы
бежала в «или», была фаталисткой, и коль до драк
доходило (самых неравных!) – рвалась! что ж до призрака – анн болейн,

мать её казненная (всем известно!) пред ней
вставала гигантшею и примером
а) всех женских достоинств, б) её, елизаветы же, понуканья
тем, что она – её, а, значит, выблядок и гомером
бы спетый список распутств, в) надолго заарканя
их в душе, она всем отомстила за мать и себя. точней –

считала себя отцом
на троне, а в остальном –
матерью… но не в жанре
матроны, а тем венцом
женственности, чьим огнём
лучшее б вспыхнуло, худшее бы в пожаре

уничтожилось. кстати, не здесь ли корчи
гамлета, когда королю он в рот
кричащий про англию сунет – на! –
«прощайте, матушка!» – на что тот:
«прощай, отец! – ты хочешь
сказать.» «нет, мать. муж и жена

плоть едина. а, значит, прощайте,
матушка!» елизавета –
и мать, и отец, и гамлет как таковой
или – таковая. средь всей живой,
верней живущей, шатьи
придворной ли, нет – их нету,

других прототипов для гамлета. не афина –
гамлет, чтоб из головы и в латах
со щитом, т.е. весь целиком и сразу.
здесь помощник был нужен, характер и на
расстоянье – которое можно глазу
измерить в истории, как в палатах.

3

что ж до сюжета, до
гамлетовских интриг,
офелии и т.д. –
это, простите, дом
автора, где
фантазия – вздох и взбрык

автора. элиот,
сказав, что пьеса
важнее гамлета, прав
до той степени лишь, что тот
умирает, а весь состав
проблемы, вся суть замеса

на или-или нам
остается. всё ж
это – парадокс, т.к.
вся драма, её костяк
всё-таки гамлет. драм
нет – чтоб драже и дрожь

кожи у нас не за
даже офелию, нимфу, рифму
к гамлету, а на все сто
лишь за гамлета… что
доказывает: нельзя,
томас стернз, твориму

характеру, стержню всей
нашей нынешней жизни – вдруг
объяснять, что он меньше нас,
ибо нас больше… аз
есмь – как и вы – тот круг
меньшинства лишь, чей

гамлетом мозг разбух;
что же до большинства –
оно александром блоком
предсказано: наших букв
не чтец, ибо дважды два
там четыре, смеясь над роком –

корнем шекспира – тем массам
«не падать духом, всегда
быть бодрым, готовясь стать
хорошим пушечным мясом
и гражданином» – звезда
вот путеводная. ать-

два в будущее… какое
тут или-или? оно
есть индивидуализм, индивид
то есть. гамлет изжит
почти полностью. за строкою
быть иль не быть давно

пустота плюс месть
шекспирова словаря,
которого в сша
почти ни одна душа
не сечёт… говоря,
что надо б всё перевесть

на современный язык,
т.е. язык их масс.
гамлета – элиот!
вас бы сюда сейчас,
вы б отказались от
прежнего взгляда и к

гамлету поворот
был бы ваш столь же крут.
язык – тот же язон,
сеющий зубы… он –
бросивши камень – ждёт,
когда всходы себя убьют,

чтоб по-новой начать. и я
понимаю, зачем
ваш пафос – тогда. тогда –
деперсонификация,
т.е. школа. но тема тем
сегодняшняя: стада,

жвачная пустота,
не верящая ни в зло,
ни в добро… всё депер-
сонифицировалось теперь
настолько, что ремесло
наше – не ждать куста

горящего, а – снять дефис,
или ж – сменить приём,
заменить звено у звена:
полония за ковром
(т.е. гобеленом) на
гамлета, чтобы из

этого тайника
дожидался он – индивид
совсем последний минут
последних своих – пока
тыкать в ковры не начнут,
не скажет ковёр: «я убит!»