Онтологические прогулки

В письме П.В. Анненкову от 28 декабря 1846 г. Карл Маркс (1818-1883) утверждал: «…общественная история людей есть всегда лишь история их индивидуального развития. Сознают ли они это или нет. Их материальные отношения образуют основу всех их отношений. Эти материальные отношения суть лишь необходимые формы, в которых осуществляется их материальная и индивидуальная деятельность»[14, c. 404]. В этом пассаже Маркса можно оспорить разве что одно (использованное дважды) слово «лишь» с его аллюзией некой незначительности, поскольку «индивидуальное развитие», «отношения», «деятельность» и ее «общественно-историческая форма» – это самые главные понятия, характеризующие социальное бытие человека. Не хватает только «пятого элемента» – личности.

Если на физическом уровне бытия человека главным в отношении «человек – мир» является разрешение противоречия между Хаосом и Космосом, неоформленным и оформленным, а на индивидуально-биологическом уровне – разрешение противоречия между жизнью и смертью (или присущей всякому живому организму дивергентности, как направленность во вне ради себя), то на уровне социально-исторического бытия главной коллизией становится разрешение противоречия между социальной функцией и внутренним миром человека. Соответственно, на физическом уровне отношение «человек – мир» выражает понятие «объектность», а на индивидуально-биологическом – «эгоизм», то на уровне социально-исторического бытия – «интерес».

Сама этимология этого латинского слова (in-te-res) указывает на то, что всякий интерес коренится в субъекте, прежде всего, в его неизбывном эгоизме, который из сугубо индивидуального превращается в коллективный, однако связан с чем-то находящимся вне субъекта, определяя отношение одного субъекта к другому. Поэтому интерес – это всегда отношение между людьми по поводу производства, распределения и потребления каких-либо материальных и нематериальных благ и вознаграждений. Не важно действительных или иллюзорных, полезных или вредных для личного здоровья и благополучия социума.

Как тут не вспомнить ленинское определение классов: «Классами называются большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного производства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а, следовательно, по способам получения и размерам той доли общественного богатства, которой они располагают. Классы, это такие группы людей, из которых одна может себе присваивать труд другой, благодаря различию их места в определенном укладе общественного хозяйства». (Cм. Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 29.С. 388).

Собственно, интерес (точнее, интересы) и превращают homo sapiens в «общественное (политическое) животное», а именно так определял сущность человека Аристотель  (384-322 гг. до н.э.) и в своей «Политике», и «Никомаховой этике»[2; 3].

Общественный характер бытия человека, как и всякая общность людей (устойчивая или временная, большая или малая) – это такая же «существующая на самом деле», а не в больном воображении философа объективная реальность, не менее реальная и объективная, чем физическая или биологическая. Только законченный «физиологический материалист» может ограничивать бытие человека исключительно индивидуальным телом, категорически отрицая (в духе средневековых схоластов-номиналистов) реальность какой-либо социальной общности: семейной, родоплеменной, национальной или цивилизационной (речь идет о вульгарных материалистах типа виталистов, которые были уверены, что жизнь зарождается из грязи, и которыми так восхищался – крайности, как всегда, сходятся – субъективный идеалист А. Шопенгауэр).

В каком-то смысле можно утверждать, что социальная общность всегда «реальнее», а главное действеннее индивида, ибо именно она определяет, каким будет тот или иной человек как личность, а не наоборот. Впрочем, справедливости ради заметим, что личность (не индивид!) для самого человека «реальнее» общности, ибо человек живет в первую очередь своим внутренним миром, в соответствии с которым он выстраивает свое отношение к миру внешнему. Но и внутренний мир человека, в свою очередь, обусловлен всем мирозданием.

Социальная реальность не вещественна, а идеальна. В этой реальности, которую по-другому можно назвать метафизической, нет и быть не может ни грана вещества. Кстати, слово «форма», которое употребляет К. Маркс в приведенном выше высказывании, имеет именно это, заданное еще Аристотелем, значение как чего-то идеального[7]. Это, к сожалению, мало кто понимает даже из самых ярых приверженцев социальной философии марксизма, запомнивших из вузовского курса только название ее название - «исторический материализм» да «сакраментальное»: «Общественное бытие определяет общественное сознание». А между тем К. Маркс в третьем томе «Капитала» писал однозначно: «Философия Гегеля нам подходит. Только надо ее освободить от идеалистической формы изложения» [14, 25]. И действительно, еще не кому не удавалось попробовать экономические, политические, социальные, межнациональные, нравственные или правовые отношения на вкус, цвет и запах. Но немногим (обычно субъективным идеалистам) приходило в голову на этом основании отрицать их реальность, объявляя семью, род, племя, народ, нацию «псевдообщностью».

Общность не может быть «псевдо». Она либо есть, либо ее нет. Всякая общность строится на отношении общения как координации деятельности ее членов каким-либо координирующим центром. Роль такого центра выполняет общий интерес, который надо отличать, как настаивал К. Маркс, а позже Э. Дюркгейм, от одинаковых интересов. Если первые объединяют, то вторые, напротив, могут порождать конкуренцию и конфликты[11, c. 402, 406].

Объединяющими людей и координирующими их деятельность являются такие, например, интересы, как сохранение своей жизни, этнической идентичности, борьба с врагом, жизненное пространство, единая вера, вдохновляющая цель. Особая роль в существовании социальной общности принадлежит системе ценностей: семейных, родоплеменных, этнических, клановых, национальных и даже общечеловеческих, хотя последние, как регуляторы поведения, на мой взгляд, играют ничтожно малую роль по сравнения, например, с семейными, родоплеменными или клановыми. В противном случае человечество давно бы забыло об угрозе третьей мировой войны с применением ядерного оружия.

Всякая социальная общность как бы разрывается изнутри самыми разными противоречиями и конфликтами, которых, кстати, вне рамок реальной общности не может быть по определению. Конфликт интересов – это самое веское доказательство того, что та или иная общность людей очень даже реальна. Более того, она еще и – подобно любому растительному или животному организму – одушевлена. Авиценна (980 – 1037) недаром писал, что «душа есть субстанция и она есть форма», благодаря которой организм (растение, животное, человек) живет, размножается и, в конце концов, исчерпав свой потенциал (энергию), умирает [1, 388]. Именно поэтому мы можем говорить о духе, присущем народу, нации, сословию, или какой-либо эпохе. Можем говорить об атмосфере (тот же дух) в том или ином коллективе, семье, компании, «тусовке» и т.п.

То, что сказано в отношении реальности социальной общности, целиком и полностью относится к истории, а также к традициям, обычаям, ритуалам. С той лишь разницей, что, говоря об общности, мы акцентируем внимание на одновременности (или, как модно сегодня говорить, «контемпоральности») социальных отношений, а применительно к истории – на их длительности. Мы потому и можем знать, помнить, понимать и ценить историю, что это не только былое движение человеческих тел и вещей, как полагал Л. Фейербах, а прежде всего объективная (существующая вне и не зависимо от сознания) форма развития человечества, цивилизации, племени, рода, семьи, народа, государств, то есть нечто идеальное. А. Шопенгауэр, кстати, интуитивно уловил эту особенность исторического бытия людей, поэтому отнес историю не к науке, а к эстетике, совершенно не понимая, в чем состоит онтологическое основание «эстетичности» истории.

Идеальность социально-исторической реальности – это главное условие бытия человека как «общественного животного». Как утверждал Б. Спиноза, «подобное взаимодействует только с подобным» [19]: камнем можно ударить по голове, но не по мысли. Так и с человеком. Как «разумная душа», он потому и может быть субъектом социума и истории, что субстанционально родственен идеальной по своему характеру социально-исторической реальности. В противном случае о бытии человека как субъекте общественных отношений не могло быть и речи. При этом нет нужды доказывать, что бытие идеальной социально-исторической реальности в принципе было бы невозможным без ее материально-вещественного и индивидуально-телесного воплощения и обеспеченья. В самом материале, из которого «слеплен» человек, должны присутствовать такие свойства, при отсутствии которых не могло бы быть ни человека, ни общества. Таким образом, реальность бытия человека – это не просто совпадение миллиардов случайностей в некую закономерность. Действительность человека – это всегда совпадение идеальной возможности с материально-вещественной и индивидуально-биологической возможностью.

Аристотелевское определение сущности человека как «общественного животного» указывает на дуалистичность человеческой природы, на то, что сегодня принято (на мой взгляд, крайне неудачно) называть биосоциальной сущностью человека, хотя совершенно очевидно, что сущность человека нельзя свести ни к животному, ни к тому, что Маркс определял как «совокупность общественных отношений» [12, c. 3], ни к симбиозу того и другого, поскольку за рамками остается, с одной стороны, чисто вещественно-физическое бытие человека, с другой, - его трансцендентное Я. Конечно, в определении Аристотеля есть и указание на то, без чего человека, как общественного (или политического) животного, и речи быть не может. Речь идет о способности мышления (интеллекте), сознании и самосознании. Аристотель называет это «разумностью».

В свете того, что сегодня социальность признается даже у муравьев и пчел, ведутся работы по созданию «искусственного интеллекта», создаются био-компьютерные интеллектуальные системы и даже делаются попытки по частям заменить нынешнее человеческое тело на якобы более совершенное (так называемый трансгуманизм), а также происходит зомбирование и программирование поведения миллионов людей, то напоминание о родовой принадлежности человека к homo sapienc (увы!) уже не выглядит излишним. Более того, возникает по-детски наивный вопрос: «А общество будущего – это будет объединение всё ещё людей или каких-то иных существ, лишь отдаленно похожих на homo sapiens?» Недаром американский миллиардер, генеральный директор компаний SpaceX и Tesla Элон Маск недавно назвал всё это самой главной опасностью, с которой человечество впервые столкнулось за всю историю своего существования [http://www.vestifinance.ru/articles/88234].

В нынешней ситуации кажущаяся «небрежность» аристотелевского определения человека, как и привычное для нас «биосоциальное», просто обнажает извечную отчужденность социального бытия от человеческой сущности. Однако заметим, что всякое отчуждение человеческой сущности – это неизбежная оборотная сторона процесса освоения человеком как природного, так и социального мира. Как говорится, за всё надо платить.

Сегодня, когда на смену обществу производства и творчества пришло общество потребления и тотального инфантилизма, социальное бытие всё больше оказывается формой деятельности по удовлетворению преимущественно не-духовных потребностей. «Богом» современного общества стал психологический и телесный комфорт, ради которого одна цивилизация готова физически уничтожить все другие.

Общество – это всегда набор социальных функций и карнавал социальных масок, за которыми скрывается как животный эгоизм, так и экзистенциально-личностное в человеке. Причем эти функции и «маски», или социальные роли, расписаны сотни и даже тысячи лет назад: вожди и ведомые, организаторы и исполнители, герои и злодеи, палачи и жертвы, грешники и праведники, преступники и судьи, строители и разрушители, кормильцы и нахлебники, проповедники и паства.

Однако, если в древности чувственная жизнь человека органично сливалась с его социальными функциями, в первую очередь, трудом, то «прогресс» человечества развел их так далеко, что трудовая жизнь для большинства людей становится всё больше похожей на некую неприятность, которой, к сожалению, не избежать и потому приходится мириться, но субъективно они живут совсем в другом мире – мире ожидаемых вознаграждений и удовольствий. А ведь, как говорил И. Кант, «наслаждение жизнью – это  работа». Можно вспомнить и лозунг социалистических времен: «Труд – основа нравственности». Иначе говоря, труд – это не только жизненная в материальном отношении необходимость. Труд – это и духовная необходимость. Его нельзя рассматривать лишь как функцию по поддержанию биологического существования, хотя это часто делается как на обыденном уровне, так и на уровне «высоколобых» интеллектуалов.

В этом отношении очень показательная социология американца Т. Парсонса (1902-1979). В его интерпретации социум – это не более чем система функций [15]. Как говорится, «ничего личного». Давно прошли времена, когда выстраивалась сугубо этическая конструкция общества (например, идеальное государство Платона). Уже Н. Макиавелли  (1479-1627) отделил политику от морали [12, c. 814], а в ХХ столетии Никлас Луман (1927-1998) вообще стал рассматривать политическую власть как механизм селекции социальных коммуникаций без относительно к тому, кто и над кем властвует, какие субъективные цели преследует, каковы субъекты политических отношений с точки зрения их личности, морали, таланта [10]. Такую власть, наверное, гораздо лучше людей осуществлял бы супер-компьютер (как в фантастическом фильме «Матрица»).

А между тем, именно социально-историческое бытие человека стало важнейшим условием становления homo sapienс, и остается главным фактором формирования интересов человека и его сугубо человеческих (неживотных) потребностей. Сама личность есть «продукт» социализации индивида и культурно-исторического развития человечества. Как, впрочем, и наоборот: только homo sapienс мог стать социальным и историческим субъектом, «атомом» (неделимым элементом), разумеется, человеческого, а не «насекомого» социума.

Где еще, как ни в обществе и его истории, человек может открыть в себе и реализовать самые разные таланты и способности, предстать в бесконечном разнообразии способов своей жизнедеятельности!? Более того, общество, которое перестает обеспечивать процесс развития творческой личности, неизбежно деградирует [20]. В творческом развитии человека состоит высший смысл существования социума или, говоря словами Гегеля, «внешнего государства» как гражданского общества – сферы реализации частных интересов за пределами семьи, – основанного на разделении труда как форме культуры [5, 342-343].

Кроме того, выполнение человеком тех или иных социальных ролей, какими бы чуждыми человеческой сущности они ни представлялись, требует от каждого, во-первых, известных физических сил (зачастую «нечеловеческих»), во-вторых, (и это особенно важно) сверхприродных усилий воли. Уже труд, как основа всякой социальности, возможен лишь при таких волевых усилиях, которые не присущи животным. Животное, будучи голодным, не станет, подобно человеку, заставлять себя часами изготавливать из камня наконечник стрелы, которым не наешься. Для него это было бы противоестественно.

Человек, как субъект общественных отношений, с необходимостью (на зависть всем актерам) играет одновременно множество ролей, в каждой из которых он способен создавать диаметрально противоположные образы. Вот где по-настоящему проявляется свобода выбора! Вопрос о действительности или иллюзорности социальной свободы может ставить лишь человек «закомплексованный», ибо выбор – гамлетовское to be or not to be – есть всегда:

В экономической сфере каждый из нас – носитель каких-либо конкурирующих (зачастую не на жизнь, а насмерть) экономических интересов и каждый стоит перед выбором убить (в переносном и даже буквальном смысле) конкурента или быть убитым им. Даже раб стоит перед выбором: жить, подчинившись нечеловеческим условиям, или умереть.

В политической сфере мы все – участники властных отношений. Одновременно господа и подчиненные, управляющие и управляемые. Субъекты и объекты организации (или, напротив, дезорганизации) порядка и безопасности общества.

В сфере права каждый человек может быть вменяемым, свободным, договороспособным юридическим лицом, который уважает свободу воли другого лица. Но одновременно может быть преступником, то есть человеком, «преступающим закон».

В сфере нравственности человек может в той или иной степени следовать «нравственному категорическому императиву»[i], принимать исторически сложившиеся нормы и правила так, будто они установлены им самим для себя самого. И/или в тоже время - тайком или публично, со страхом в душе или, напротив, вызывающе цинично – игнорировать какие-то нравственные запреты и установления.

В социально-нравственной сфере можно быть добропорядочным семьянином/заботливой женой, матерью, обеспечивающих воспроизводство рода, уважение к старикам и заботу о них, ревностно воспитывающих свое потомство. Или, напротив, уклониться от этих обязанностей и даже презреть их, подменив их разного рода суррогатами социальности вроде защиты «прав» животных, а то и вовсе вести асоциальный образ жизни, например, «удариться в загул», стать членом какой-нибудь преступной группировки, изуверской секты или «бомжевать», забыв и о своих родителях, и о детях.

Что же касается животных, то на мой взгляд, надо не «права» животных защищать (какие могут быть у них права; это понятие применимо лишь к существам, наделенных свободой воли и разумом, то есть к людям), а утверждать в человеке человеческое, чтобы он не превращался в безжалостное по отношению к животным садиста. Недаром Вл. Соловьев называл жалость по отношению к тем, кто слабее нас и требует нашей помощи, одной из трех (наряду с чувствами стыда и благоговением) составляющих совести, которая и делает человека человеком.

Социально-историческая форма бытия человека, подобно его биологической природе, сопровождает всю его жизнь, как говорится, без выходных и обеденного перерыва. Создатели  феноменологической социологии повседневности Альфред Щюц (1899-1959) и Томас Лукман (1927-2016) называли это жизненным миром[18], а Мерло-Понти (1908-1961) неким третьим родом бытия, отличным от материального и психического [21].

Повседневность – далеко не только идиллия совместной деятельности людей в достижении каких-то общей цели, не только рай человеческой культуры, заботливо возделывающей человека как богатую в своем содержании личность, но и ад непрестанной «войны всех против всех» [16] и неистребимых человеческих пороков, к которым помимо тех, что обусловлены плотью, добавляются сугубо «человеческие» (зависть, интриганство, прожектерство, обман, болтливость, тщеславие и многие другие). Ни одному животному не присуще такое множество самых разных недостатков, слабостей, пороков и преступлений, как человеку.

Вот, наверное, далеко не полный перечень определений недолжного в человеке и, как правило, осуждаемого. Того, что еще не выходит за рамки психического здоровья, хотя некоторые характеристики являются состояниями пограничными (о явных психических отклонениях тут речь не идет). Утешает одно – почти каждому отрицательному определению человека можно подобрать характеристику, которую обыкновенно считают неким достоинством:

Абсурдность Агрессивность Амбиционность Алчность Альфонство Аморальность Ангажированность Бабство Баловство Безалаберность Безвкусность Безвольность Бездарность Бездомность Бездумность Безжалостность Безнадежность Безнравственность Безответственность Безрадостность Безрассудство Бесноватый Беспардонность Беспечность Бесплодность Беспочвенность Беспутность Бессильность Бессовестность Бесстыдство Бестактность Бестолковость Бесчестие Благодушие Богохульство Болтливость Боязливость Бравада Бредовость Брюзгливость Буквоедство Бюрократизм Вампиризм Вандализм Вероломство Вздорность Властолюбие Виновность Воровство Вороватость Ворчливость Вседозволенность Вспыльчивость Вымогательство Высокомерие Глумливость Глупость Гневливость Гнусность Горделивость Графоманство Грубость Двуличность Демагогия Дилетантизм Дисгармоничный Доносительство Дурак Дьяволизм Ехидность Ёрничество Жадность Жеманство Жено/мужененавистничество Жестокость Жлобство Заброшенность Забывчивость Завиральность Завистливость Зазнайство Зазубренность Запущенность Заумность Закомплексованность Заносчивость Занудство Зацикленность Злобность Злобливость Зловонность Злопамятность Злопыхательство Злословие Зомбированность Идолопоклонничество Иждивенчество Избалованность Изворотливость Извращенность Издевательство Измывательство Иезуитство Инертность Интриганство Истеричность Истощенность Капризность Карьеризм Клеветничество Коварство Конформизм Коррупционизм Корыстолюбие Косность Кошмарный Красование Кривляние КритиканствоКровожадность Кумовство Легковесность Леность Лжесвидетельство Лживость Лихоимство Лицемерие Льстивость Малодушие Маниловщина Маниакальность Мания величия Мелочность Мизантроптропия Морализаторство Мошенничество Мракобесие Мрачность Мстительность Мужлан Навязчивость Наглость Надломленность Надоедливость Надругательство Назойливость Наивность Накопительство Наплевательство Напыщенность Нарциссизм Насилие Нахальство Нахлебничество Начетничество Неаккуратность Неблагодарность Невежественность Невежливость Невменяемость Невнимательность Невнятность Невоспитанность Негостеприимность Недалекость Недальновидность Недоброжелательность Некритичность Ненавистничество Ненадежность Необоснованность Необязательность Неопределенность Неповоротливый Непорядочность Непоследовательность Непочтительность Неправедность Неправомерность Непредусмотрительность Неприкаянность Непристойность Непутевость Нерадение Неразборчивость Нерасторопный Нерешительность Неряшливость Несдержанность Нетерпимость Неуважительность Неухоженность Нечистоплотность Никчемность Ничтожество Нытик Обидчивость Ограниченность Одержимость Одинокость Одурманенность Озлобленность Осквернительство Опустошающий Опустошенный Отказничество Отравленный Отравляющий Отречение как предательство Отсталость Отступничество Очернительство Панибратство Паникерство Пассивность Перебежчик Пессимизм Плагиат Плутовство Плюгавость Подлость Подозрительность Подстрекательство Позерство Попустительство Пораженчество Порочность Посягательство Потерянность Потребительство Пошлость Пофигизм Похотливость Праздность Плебейство ПредательствоПредвзятость Предосудительный Пренебрежительность Препирательство Пресмыкательство Преступность Придирчивость Приспособленчество Притворство Прихотливость Провинциальность Провокаторство Продажность Прожектерство Произвол Профан Профанация Психованный Пустой Пустословие Путаник Путанный Пьянство Раболепие Равнодушие Развращенность Развязанность Раздражительность Расизм Распутность Распущенность Рассеянность Расточительность Растление Растленность Расстроенный Расхлябанность Ревнивость Резонерство Ретроградство Садизм Самобичевание Самовлюбленность Самодовольство Самонадеянность Самоубийственные страсти Самоуничижение Самоуправство Сатанизм Свинство Сводничество Сволочизм Сексизм Сетование Скаредность Склонность к измене СклочностьСкотство Скрытность Скупость Слабохарактерность Словоблудие Слуга двух господ Смердящий Смехачество Снобизм Снохачество Соглашательство Социопатия Спекуляция Сплетничество Сребролюбие Стяжательство Суеверие Суетливость Сутяжничество Тенденциозность Терроризм Трепливость Трусость Тщеславие Тщетность Убийство Убожество Угодничество Угрожающий Угрюмость Ужасающий Ужасный Умствование Унижение Уныние Упрямство Уродливость Ущербный Фальшивость Фанатизм Фанфаронство Фатовство Формализм Хамство Ханжество Хвастливость Холопство Хулиганство Хулительность Цинизм Циничность Цитатничество Чванство Человеконенавистничество Червоточность Чистоплюйство Чревоугодие Шантаж Шизоидность Эгоизм Эксцентричность Эпатажность Язвительность

В силу несовпадения интересов или их конкуренции возникают конфликты между родственниками, соседями, поколениями, цеховыми объединениями, политическими группами, субъектами экономики, между сословиями, классами, нациями, конфессиями, военно-политическими союзами, цивилизациями, между богатыми и бедными, власть предержащими и бесправными. Невозможно перечислить все причины и поводы, которые приводят к конфликтам между людьми: от конкуренции за физическое выживание на земле до разногласий в эстетических предпочтениях и должного порядка на полке в ванной комнате.

В каком-то смысле человек – хуже паразита. Если паразит живет за счет организма другого, более развитого биологического вида, то человек – за счет других людей. Никто из живых существ на планете так не эксплуатирует и не истребляет себе подобных, как человек.

Нигде «в царстве животных» не существует такого неравенства, как среди людей. Почти во все времена «цивилизованной» человеческой истории 1% населения распоряжался и распоряжается до сих пор 50% общественного богатства [4]. Правда, само по себе это не делает процент избранных счастливее, не избавляет их от экзистенциальных проблем и не обеспечивает бессмертия. В этом отношении мир людей отнюдь не аристократичен. В имущественном же неравенстве можно видеть и чудовищную несправедливость, и объективную закономерность, обусловливающую социальное напряжение, снятие которого через борьбу классов и сословий, согласно Марксу, означает поступательное развитие человечества.

Когда конфликты обостряются до такой степени, что встает вопрос о сохранении самого социума, как правило, находятся люди (вожди, правители, диктаторы, «группа товарищей», то есть хунта), которые прибегают к одному из двух средств: либо к непосредственно применяемой физической силе, против которой несогласные и «пикнуть не смеют», либо праву. Однако всякое право опирается – в зависимости от исторической эпохи – на возможное применение физической силы общиной или государством. В сущности, всякое право – это всего лишь договор о перемирии в вечной войне «всех против всех», которое обычно обосновывают уважением к традициям и обычаям, божественным установлением, морально-нравственными нормами, правами и свободами человека, в первую очередь, естественным правом человека на жизнь.

Даже Гегель, показавший сущность права как свободу, принявшую форму необходимости (закона), и основу социальности вообще (по своей важности едва ли уступающую экономической), был вынужден признать, что в истории человечества меняются лишь формы и методы противостоянии и умиротворения, а суть остается одной и той же – война[5, c. 364-365]. Неслучайно выражение «вечный мир» на всех языках звучит двусмысленно: и как отсутствие войны, и как вечный покой на кладбище[8]. Но именно в этом аду социально-исторического бытия, безжалостного и лицемерного, живущего по законам власти и бунта, прагматизма и безрассудства, корысти и расточительства, мудрости и безумия как в тигле, выплавляется высшая форма бытия человека – личность.

(Окончание следует)