Комментарий | 0

Бунтующая Золушка европейской онтологии

 

Впервые опубликовано в "Топосе" 4 сентября 2018 года

 

 

Один очень неглупый человек, как-то заметил, что материя – это самое безобидное, что может быть на свете, а вот идеи могут быть опасны. И, действительно, именно от них – все войны, поломанные судьбы, разрушенные империи и горы трупов. Я бы сравнил положение материи в философии (не в жизни!) с бедной Золушкой, правда, вечно бунтующей и, может быть, поэтому обреченной вечно оставаться без принца и, как следствие, без короны.

С чего началась история европейской философии? Есть известная концепция, что рождение философии в Древней Греции – это переход от Мифа к Логосу[1]. Красивая и глубокая метафора, но требующая уточнения. Рождение философии в древней Элладе началось с бунта против господствовавшей тысячелетиями мифологической и религиозной картин мира в пользу, условно говоря, материалистического миропонимания. Первый мудрец Греции Фалес Милетский (VI в. до н.э.) задался вопросом «Каково единое основание мира?», или «Что порождает все вещи на свете?» Его ответ на вопрос о первоначале (ἀρχή)  почти материалистический – вода, но вода не простая: мудрец логично рассудил, что неживое в принципе неспособно породить живое, а потому вода у него обладает душой. Хотя в наши дни наука связывает рождение жизни не обязательно с водой, но выводит ее (жизнь) уж точно не из таинственного ничто, упорно предпочитая экспериментировать – в попытках создания искусственных форм жизни – хоть с чем-то. Например, с молекулами ДНК, как это делают в генной инженерии, или с электрическими импульсами в компьютере при создании искусственных аналогов человеческого интеллекта.

Хотя Фалес – при всем уважении древних греков к гению, предсказавшему солнечное затмение 585 г. до н.э. – ничуть не поколебал верования большинства людей в олимпийских богов, он положил начало естественнонаучному взгляду на мир.

Ученик Фалеса Анаксимандр пошел дальше своего учителя и обозначил основу вещей как апейрон, то есть беспредельное и неопределенное, такое, что заполоняет собою всю вселенную, но еще не определившееся в какой-то конечной вещи. Правда, материально-вещественный (физический) характер этой основы был совсем не очевиден. Эмпирическую неочевидность Анаксимандровского апейрона вскоре исправил другой ученик Фалеса – Анаксимен. Ему удалось синтезировать принципы понимания первоматерии Фалеса и Анаксимандра. «Физичность» воды и беспредельность-неопределенность апейрона Анаксимен обнаружил в такой природной стихии, как воздух, разная степень концентрации (сжатия и разряжения) которого могла порождать всё многообразие веществ и, соответственно, тел. С тех пор наука только подтверждала эту причину многообразия: в сущности, один атом в таблице Д.И. Менделеева ничем иным, кроме как концентрацией и, разумеется, конфигурацией элементарных частиц (электронов, протонов и т.д.), не отличается от другого. Все остальные свойства любого атома (от водорода до сверхтяжелых) – всего лишь производные этой концентрации.

В соседнем с Милетом городе Эфесе другой гений – Гераклит (544 - 483 гг. до н.э.) также искал материальное основание всех вещей и нашел, что это – огонь. Весь мир Гераклит уподобил пылающему факелу, что как нельзя лучше соответствовало его диалектике непрестанного движения и борьбы противоложностей, единства существования и несуществования, ибо огонь пылает до тех пор, пока что-то сгорает, уходит в небытие. Даже земля (как первостихия), согласно Гераклиту, – это как бы затаившийся, свернутый огонь. В эпоху атомной энергетики и ядерного оружия предположение Гераклита уже никому не кажется фантастическим или даже вздорным: ядерная энергия есть ни что иное как результат расщепления атомного ядра. И подобно тому, как вода Фалеса обладала душой, гераклитовскому огню был присущ вселенский разум – Логос (λόγος) как образ сугубо рациональных, родственных логике и потому познаваемых человеческим рассудком естественных законов природы.

Великий спор диалектика Гераклита с метафизиком Парменидом (540 - 470 до н.э.) о том, стоит ли мир на месте или «всё течет, все изменяется» и потому «нельзя дважды войти в одну и ту же реку», – это «спор глухих». Один говорил о становлении, или существовании, противоречивого мира вещей, а второй утверждал неизменность и непротиворечивость заполоняющего собою всё, что можно помыслить, бытия, которое не оставляло ни малейшего шанса ни движению, ни  возможности небытия. Сам факт одновременного рождения этих противоположных и вместе с тем взаимодополняющих концепций свидетельствовал о единстве и внутренней различенности всего сущего: бытие может быть, лишь обретая форму существования, а существование не может существовать, не имея под собою бытия как своего основания. Кроме того, и Гераклит, и Парменид апеллировали к Логосу, как вселенскому разуму, то есть к логике сущего вообще, хотя акценты расставляли по-разному: Гераклит говорил о логике Космоса, Парменид – о логике субъекта.

Позже Парменидовский принцип «Бытие есть, небытия нет» Аристотель назвал основным законом философии, хотя сегодня мы бы уточнили – это основной закон науки. Как бы ни хотелось ученому, он не может (да и не должен) выходить за пределы чувственного опыта (относительно математики – разговор особый; об этом речь пойдет ниже). Иначе это будет не ученый, а обыкновенный шарлатан. Не дело ученого рассуждать об устройстве рая или ада, о влиянии духов умерших предков на жизнь ныне здравствующих, о жизни после смерти или о личности Бога. Это блестяще показал еще Кант. В «Критики чистого разума» в заключительном абзаце трансцедентального учения о началах  он написал: «Истинное назначение этой высшей способности (разума – А.Ч.) состоит в использовании всеми методами и их основоположениями только для того, чтобы проникнуть в самую глубь природы сообразно всем возможным принципам единства, из которых главное составляет единство целей, но никогда не переходить границ природы, за которыми для нас нет ничего, кроме пустоты»[2].

Но вернемся к древним грекам.

Эмпедокл (490-430 гг. до н.э.), хотя и пытался, подобно Пифагору, выдавать себя за живого бога, тем не менее нарисовал картину мироздания вполне материалистическую, в которой боги – не более чем символы. Резонно рассудив, что из одно корня – как ни старайся – не получишь всего многоцветия мира, философ стал утверждать единство и противоборство четырех стихий: воды, огня, воздуха и земли. В своем непрестанном комбинировании они и порождают всё многообразие вещей и тел. Соединяют же их и вновь разъединяют силы притяжения и отталкивания. Этим силам, как и природным стихиям, Эмпедокл дает имена богов: боги любви, Эрос и Афродита, обеспечивают соединение четырех стихий, а бог войны Арес и богиня раздора Эрида вновь и вновь нарушают «любовный» союз природных стихий. Примечательно, что Эмпедокл не упоминает в этой связи Танатоса – бога смерти, которого часто (например, З. Фрейд) называют в паре с Эросом. Оно и понятно: Эмпедоклу интересно бытие природного мира, а не его окончательный распад, необратимая смерть, или небытие.

В сущности, Эмпедоклу удалось синтезировать представления о 1) материальном основании мира Фалеса и его учеников; 2) диалектику Гераклита; 3) метафизику Парменида и даже 4) нумерологию Пифагора, согласно которой цифра четыре символизирует существование конечных вещей, и только их сумма 1+2+3+4=10 есть число Бога. Принцип четверицы и вечно скрытый за нею пятый элемент – квинтэссенцию – позже мы обнаружим и в физике Аристотеля, добавившего к четырем традиционным стихиям эфир, от которого ученые-физики стали отказываться (может быть, и напрасно) не так уж давно – когда появилась, мягко говоря, «загадочная» теория относительности Альберта Эйнштейна (1915).

В традиционной же четверице никакой мистики нет. Можно спорить лишь о том, то ли так объективно «устроены» вещи нашего мира, то ли человеческий рассудок по другому их и мыслить не может. Во всяком случае, соответствие структуры сознания субъекта и картины явлений природного мира просто поражает. В самом деле, с одной стороны, – четыре категории рассудка (количество, качество, отношение, модальность); четыре типа суждений в формальной логике; четыре антиномии чистого разума, четыре «компонента» сознания (ощущения, эмоции, понятия, ценности или смыслы), четыре темперамента и т.д. С другой стороны, – четыре стороны света, четыре времени суток и четыре времени года, четыре природные стихии (вода, земля, воздух, огонь), четыре рода существования физической реальности (энергия, вещество, информация, отношение), четыре измерения физических тел (трехмерность пространства + одномерность времени), четыре типа элементарных частицы (протон, электрон, нейтрино, фотон), четыре «компонента» всякого социума (люди, вещи, отношения, идеи) и четыре его сферы (социальная, экономическая, политическая, духовная) и т.д.

Анаксагор из Клазомен (500-428 гг. до н.э.), основатель Афинской школы философов, учил о вечных элементах мира, «семенах» (по-гречески  «гомеомериях»), которые включают в себя всю полноту мировых качеств и управляются космическим Умом (νοῦς). Таким образом, согласно Анаксагору, «источников» многообразия вещей – бесконечное множество, а сила, превращающая возможность в действительность, – одна. Нетрудно заметить соответствие Анаксагоровской картины мироздания принципам  Парменида в понимании бытия, в котором каждая точка есть центр, а периферии нет вовсе, ибо бытие бесконечно. Также, как и соответствие (если не сказать «тождественность») понятий νοῦς и λόγος, которые обеспечивают миропорядок. Хотя совершенно очевидно, что Парменид явно тяготел к идеализму, тогда как Анаксагор был мыслителем, ориентированным больше в сторону материализма и атеизма, за что едва не поплатился жизнью (отделался изгнанием благодаря защите своего друга царя Перикла). Но, может быть, еще важнее в учениях Парменида и Анаксагора – предвосхищение принципа сингулярности как в математическом, так и в астрофизическом и, наконец, постмодернистском понимании. Но об этом мы еще будем говорить во второй части статьи.

Вершиной античного материализма называют учение Демокрита (V в. до н.э.) об атомах. Правда, он не был автором этого понятия. Демокрит, – как это ни странно для философа-материалиста, – автор гораздо более важного для философии понятия – «идея» или «эйдос», позже «приватизированного» без указания на источник Платоном. Понятие «атом» (буквально неделимый) Демокрит заимствовал у своего учителя – Левкиппа, для которого атом – неделимая единица бытия, существующая в пустоте (аналога небытия как отсутствия чего бы то ни было). Правда, присвоенное в XIX веке определенному (субмолекулярному) уровню физической реальности названия «атом» можно считать либо недоразумением, либо поспешностью: тогдашние ученые были уверены, что достигли предела делимости материи, но развитие науки впоследствии показало ошибочность таких представлений, однако от термина «атом» отказываться не стали: за ним закрепилось достаточно определенное и уже привычное содержание. Суть же античного понимания атома как неделимой единицы бытия состоит в том, что, разделив атом, мы получим не половину атома или элементарные частицы, а пустоту, то есть небытие. Поясню это аналогией. Индивид, как «атом» социума, разделенный пополам, не становится половиной человека. Он становится половиной трупа, из которых общество в принципе состоять не может.

В сущности, Демокрит, а позже Эпикур и Лукреций Кар отождествили бытие и материю как вещество. Это тождество – «священная корова» радикального материализма XVIII – XIX вв. и нынешнего «школьного» естествознания. Для большинства людей и сегодня «настоящее», или «объективное» – это обязательно что-то материально-вещественное, а всё остальное – в лучшем случае субъективное мнение.

Следующим этапом в развитии античных представлений о материи стала древнегреческая классика, связанная с именами Сократа, Платона и Аристотеля. Возможно, Сократ высказывал какие-то суждения на этот счет, но они до нас не дошли, а вот позиция Платона хорошо известна по его сочинениям. Хотя создание системы объективного идеализма Платона было, пожалуй, самым крупным событием для всей последующей истории европейской философии, для античного учения о материи это стало «черным днем». Как для Золушки появление (после смерти родной матери) в доме злой мачехи. Платон, правда, не «гнобил» материю, признавая ее со-вечность идеям и всеобщий характер, но онтологической Золушке, заявившей устами досократиков о своих правах, было указано на место, прямо скажем, не самое почетное. Как минимум, подчиненное. Как максимум, «вредительское»: идея, воплощенная в материальной вещи, становилась изуродованной до неузнаваемости. Особенно идея человека как его сугубо персональная душа. Она становилась алчной, похотливой, вечно одолеваемая неприятностями, болезнями и страхом перед грядущей смертью. К тому же,  душа, воплотившаяся в тело страдала застарелым склерозом – она с трудом могла лишь припоминать суть познаваемых вещей, то есть родственные душе идеи той или иной вещи. Платон называл это анамнезом.

Аристотель подверг суровой критике платоновское учение о царстве идей, ограничив бытие-существование вещей исключительно посюсторонним миром. Аристотель предложил более сбалансированный, можно даже сказать, – научный вариант взаимоотношения 1) идеи, которая предстала у него как идеальная форма всякой вещи, и 2) материи, как одной из четырех причин всякой вещи. Сегодня Аристотелевское учение об идеальной форме, как фактора, определяющего основные свойства вещи, нетрудно соотнести и даже отождествить с понятием структуры (например, вариантами кристаллической решетки алмаза, графита и угля, которые в основе своей оказываются одним и тем же элементом – углеродом), а еще логичнее – с понятием информация, которая есть не что иное как «мера снятия неопределенности» (определение основоположника кибернетики Норберта Виннера). По-другому, внутренней формы, или по-латыни in-form, а по-русски – внутреннего образа и способа существования вещи.

Позже – уже в Средние века – арабский мыслитель Ибн-Рушд (XII век) усилит материалистический «уклон» Аристотеля и заявит о том, что в самой материи потенциально уже содержится всё многообразие вещей, как неодушевленных, так и живых. Аллах же, утверждал Ибн-Рушд, есть та всемогущая сила, благодаря которой имеющаяся возможность превращается в действительность. Сходную с этой точкой зрения концепцию развивал и самый крупный мыслитель эпохи Возрождения Николай Кузанский (1401-1464): для него Бог – это бесконечная возможность всего сущего, которая и реализуется в природе. Из-за этого некоторые теологи и по сей день обвиняют философствовавшего кардинала в пантеизме (представлении о тождестве Природы и Бога).

Совсем по другому пути от Платоновского представления о материи пошел древнеримский неоплатоник Плотин (205-270). Его Единое, которому невозможно дать какое-либо определение, - как прообраз понятия «Абсолют» - преисполненное благодати, источает (эманирует) самоё себя, распадаясь на четыре уровня бытия, порождая, помимо себя, мировой разум, живую душу и, наконец, материю, которой ничего не досталось от благости Единого, и потому она есть зло в чистом виде. Так материя из вселенского «стройматериала» (какая-никакая, а всё же польза) превратилась в нечто недолжное и нравственно само себя полностью дискредитирующее.

Правда, христианство, во многом впитавшее в себя идеи неоплатонизма, отнеслось к материи гораздо снисходительнее. Во-первых, оно стала понимать материю (землю и вселенную) как творение Божье, и уже по этой причине она имела право на существование. Конечно, не ангельского чина, но всё же. Во-вторых, из материи (а именно из глины) создан сам человек (по крайней мере, телесно). Разумеется, сотворен Богом, вдохнувшим в человеческое тело бессмертную душу. Что же касается телесных страданий и забот, то в этом человек сам виноват. Не прояви Адам и Ева своеволия, поддавшись на уговоры дьявола-искусителя, не случился бы первородный грех, как непослушание Всевышнему, достойное проклятия, основание неизбывного чувства вины и, что особенно важно, условия вменяемости и совести. И жили бы Адам и Ева вечно и счастливо среди райских кущ. А так – «из праха сотворен в прах и обратишься».

В XIII столетии величайший схоласт Фома Аквинский в своей онтологии, в сущности, синтезировал две противоположные, идущие от Платона, линии в понимании материи. Не то, чтобы «Богу – богово, кесарю – кесарево»: с последователями учения Ибн-Рушда о двойной истине – аверроистами - Аквинат как раз вел непримиримую борьбу. Истина, утверждал философ, одна, а представления человеческого разума – необходимая ступень на пути постижения истины божественной, изложенной в Священном писании. Но и материи было отведено вполне достойное, хотя и не главенствующее место в картине мироздания (Бог, разумеется, был вне конкуренции). Согласно Аквинату, материя – исходная ступень в иерархии, то есть в восхождении ко всё более полному бытию: от неживого к одушевленному, от одушевленного к духовному; через растительный и животный мир к человеку; от человека к святым; наконец, через ангелов и апостолов к подлинному и полному бытию – Богу. Человек, таким образом, оказывался неким связующим звеном между существованием материальных вещей и бытием святого духа, и наличие плоти (материи) тут – непременное условие.

 Средневековая схоластика веками оттачивала сугубо рационалистический стиль мышления, без которого не могла бы возникнуть классическая европейская наука Нового времени. С развитием капитализма в Европе и становлением классической науки начался противоречивый процесс: с одной стороны, происходило, по образному выражению Макса Вебера, «расколдовывание мира»; с другой, – обожествление материи. Таков пантеизм Бенедикта Спинозы (1632-1677), в философии природа предстала как одновременно творящее и сотворенное начало, хотя сама идея не нова: об этом еще в IX писал схоласт Иоанн Скот Эриугена.

«Звездный час» материи пришелся на XVIII век. В так называемом деизме материя почти потеснила собой самого Бога, за которым сохранили лишь одну почти «дежурную» функцию – первотолчка, да и тот полагался где-то в бесконечном прошлом. Отчасти это произошло в философии Дж. Локка, а еще радикальнее в сочинениях целой плеяды французских материалистов: Гельвеция, Дидро, Даламбера, Гольбаха. До атеизма материалистов XIX Л. Фейербаха и Ф. Энгельса дело, правда, еще дошло, но решающий шаг в этом направлении был сделан.

Уже начиная с Декарта и Ньютона, материя стала пониматься как субстанция, или основа физических свойств всякой вещи. Этой основе приписывались такие атрибуты, как 1) вечность и неуничтожимость; 2) непроницаемость и, как следствие, протяженность в пространстве[3]; 3) масса-инерция и 4) бесконечная делимость. Кроме того, произошло что-то вроде «разделения труда»: за материей, или природой, прочно закрепилось представление об естественной необходимости, известное нам как принцип детерминизма; дух же «обеспечивал» свободу бытия. На этом противопоставлении свободы и необходимости была построена вся, такая антиномичная, философия И. Канта (1724-1804). Но уже его современник, субъективный идеалист и по совместительству английский епископ, Джордж Беркли счел философское понятие материи совершенно бессмысленным: есть наши ощущения, как условие существования конечных вещей, и есть Бог как основа всего сущего – подлинное бытие, в котором, надо полагать, и безо всякой материи есть всё, в том числе свобода для себя и необходимость для нас. И где тут место этой «замарашке» материи с ее назойливым детерминизмом? Тем более, что никто из ученых мужей ее в глаза не видел. Аргументы серьезные, но, увлеченные познанием явлений природы, физики почти не обращали внимания на критику какого-то «клерикала»: принцип детерминизма им, как ученым, был явно дороже христианских чудес.

Для философского понятия «материя» беда пришла, как обычно, оттуда, откуда ее меньше всего ждали, – со стороны самой физики.

 

(Окончание следует)

 

 

[1] Кессиди Ф. Х. От мифа к логосу: Становление греческой философии - СПб., 2003.

[2] Кант И. Критика чистого разума // Сочинения в шести томах. Т.3. – М., Мысль, 1964. С. 591.

[3] Тут необходимо «техническое» пояснение. Непроницаемость означает невозможность совмещения в одном и том же пространстве (объеме) двух материальных объектов, какой угодно (даже бесконечно малой) величины, поэтому один объект может находится только подле другого. В результате чего материя распространяется до бесконечности, либо заполняя собою пространство, либо образуя его.

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка