Онтологические прогулки

О времена! О философия!

Интервью с Василием Ванчуговым

25–28 августа 2009 года в Новосибирске прошёл V Российский
философский конгресс «Наука. Философия. Общество». Об итогах
конгресса делится его участник – Василий Викторович
Ванчугов.

Василий Викторович Ванчугов (род. 1964) – современный русский философ. В 1991 году закончил c отличием философский факультет МГУ имени М. В. Ломоносова, а в 1994 году аспирантуру. Перед защитой кандидатской диссертации (по книге «Очерк истории философии «самобытно-русской»«) получил приглашение на кафедру истории философии факультета гуманитарных и социальных наук РУДН, где работал сначала в должности старшего преподавателя, затем доцента, профессора. Тема докторской диссертации – «Русская философия конца XIX – начала XX веков и американские мыслители «золотого века». Главные направления теоретического взаимодействия» (2002). В 1998–1999 учебном году стажировался в США по теме «Современные американские методы преподавания философии в контексте социальных и политических наук» (Middlebury College; Dartmouth College). Кроме историко-философских исследований большое внимание им уделяется информационным технологиям, их применению в образовании и науке: в 2002–2006 годах был редактором философского раздела и координатором проекта «Федеральный портал “Социально-гуманитарное и политологическое образование”«, руководителем авторского коллектива по разработке учебного мультимедиа курса «Философии» для цикла образовательных дисциплин (2004), заместителем декана по информатизации (2003–2008). Автор нескольких научных монографий, среди которых «Женщины в философии (из истории философии в России XIX – начала ХХ веков (1996), «Москвософия & Петербургология. Философия города» (1997), и статей, опубликованных в периодике и энциклопедических изданиях. Разрабатывает направление в науке и искусстве, которое называет философской эксцентрикой.

– С какой целью проводился V Российский философский конгресс в Новосибирске?

– Поскольку среди основных организаторов конгресса числилось
Российское философское общество, правопреемник Философского
общества СССР (уточнение не случайное, а намеренное, чтобы далее
меньше удивляться странностям и несуразностям этого
сообщества), то его цели оказывают не последнюю роль на формат
проведения подобных мероприятий, а именно – объединение философов
на основе общности интересов, работающих в области как
философских исследований, так и преподавания философии. Схожая
мысль прозвучала и в торжественных речах при открытии конгресса
– он-де должен сыграть, уже в пятый раз, особую роль,
поскольку собрания подобного рода способствуют формированию и
сплочению отечественного философского сообщества, дают
возможность широкого обсуждения насущных философских и
мировоззренческих проблем.

– Могли бы вы сопоставить нынешний конгресс с предыдущим,
проходившим в Москве в 2005 году?

– Конгресс 2005 года я игнорировал, хотя в это время находился в
Москве, но не захотел отрываться от своих дел, связанных с
написанием текста. Хотя сопоставить эти мероприятия можно и без
присутствия на них, зная механику порождения подобных
явлений. Ясно, что московский всегда будет представительнее
других, поскольку со всех окраин все стремятся оказаться и
показаться в эпицентре всех событий, посетить столичное
мероприятие. Поэтому статистически он выигрышный, уже на уровне
заявленных тезисов – их там было несколько десятков тысяч, а здесь
около 1800. Неудачен у V Конгресса был выбор времени –
летние каникулы. Предыдущие мероприятия подобного рода
устраивались в учебный год, когда больше желающих уехать в рабочее
время хотя бы на несколько дней. Качественных различий между
всеми нашими конгрессами не больше, чем между съездами
коммунистической партии Советского Союза, где, несмотря на нюансы в
составе делегатов и членов президиума, цель одна –
построение коммунизма. У философских «съездов» цель одна –
«сплочение рядов и решение самых насущных философских и
мировоззренческих проблем». Только одним кажется, что эти цели всякий раз
достигаются, причём именно благодаря их усилиям, о чём они
бодро отчитываются перед сообществом и вышестоящим
руководством, а другие уверенны, что в очередной раз был устроен
дорогостоящий балаган, представляющий эклектику из театральных и
цирковых представлений, где в одном месте собираются
многочисленные чиновники от философии и сумасшедшие, а между ними
десятка два профессионалов, чувствующих себя как-то неловко,
если не сказать – нелепо.

– Участие каких крупных философов (как отечественных, так и
зарубежных) вы бы отметили на конгрессе?

– Таковых не заметил, хотя официальные буклеты уверяли в обратном.
При этом можно сказать, что никто не блистал своим
отсутствием. Собравшиеся не жалели о тех, кто не приехал, а те, в свою
очередь, делали вид, что не знают о происходящем в
Новосибирске. Что они скажут – наперёд всем известно, как это
сделают – не всегда интересно. Они для многих уже как мираж –
сколько ни приближайся к ним, всё это фикция, к источнику не
припасть. Они как проекция на экране, которая исчезает после
отключения питания. Был бы проведён конгресс с ними, или без,
или вообще бы он не проводился, особых перемен вряд ли
кто-либо заметил. Но это проблема не организаторов, а
философского сообщества в целом, которое вошло в период вялотекущей
творческой активности. Наши конгрессы – не собрание экспертов,
не проявление качества, а чистая экстенсивность, несметное
число клонов философских классиков. Порой приходит на ум
только одна метафора – этакая ноосфера, возникшая путём деления
ментальных «инфузорий туфелек».

– Чем именно занимались философы на конгрессе?

– Возможно, кто-то прочитал от корки до корки седьмой номер
«Российской философской газеты», где на первую полосу были вынесены
рассуждения о реформе в ЖКХ, кто-то смотрел на всё
происходящее сквозь призму своего Живого Журнала, решая, чтобы этакое
запостить, чтобы выйти в «тысячники». Если серьёзно и
отчасти формально, то в рамках конгресса была организована работа
почти трёх десятков секций, включая специальную для
студентов: социальная философия, философия образования, философия
науки, философская антропология и аксиология, философия
культуры и прочие. В первый день участников конгресса терзали
парадными и программными выступлениями – с 11 утра и до самого
вечера. Все пленарные заседания у нас до сих пор проводятся
так, словно в подражание партийным съездам, профсоюзным
собраниям эпохи застоя. Они затеваются больше для подготовки
принятия «нужных» функционерам решений. На них нет реальных
авторитетов, способных облагородить своим присутствием, указать
ориентиры, устроить мастер-класс. Есть лишь формальные
лидеры, «как бы» герои дня, рассуждающие на темы «нечто о
природе философии и науки». По моему мнению, пленарные заседания
давно пора сводить к минимуму, доклады не оглашать, а
публиковать и вкладывать в пакет раздаточных материалов. Наши
«пленарки» – явления ритуального порядка, где важные люди
благословляют, низводят онтологическую благодать в массы, задают
магистральные направления, часто ведущие в никуда. Лучше бы
больше устраивали круглых столов с живыми дискуссия, где
возможно появление новых мыслей, а собеседование профессионалов
из разных сфер ради приращения знаний.

– Каковы были способы культурного и политического ангажемента конгресса?

– Политического в чистом виде замечено не было, культурное так себе:
делегатам было предложено посетить ботанический сад да
несколько местных НИИ. Я лично, в свободное время, добрался до
Новосибирского зоопарка. Замечательное место! Интереснее и
познавательнее, чем некоторые секции конгресса. Иные из них –
просто бестиарий!

– Как встроен философский истеблишмент российской провинции в
систему консультирования и принятия решений в политике и культуре?

– Это лучше спрашивать у самих представителей философского
истеблишмента нашей провинции, насколько они представлены в системе
консультирования и принятия решений в политике и культуре. Со
стороны ничего такого заметно не было. Но опыт в целом,
основанный на общении по всяким другим поводам, показывает, что
это имеет место лишь эпизодически, причём в подавляющем
числе случаев либо чисто случайно, либо благодаря родственным
связям.

– Каковы были основные темы конгресса? Какие темы оказались наиболее
дискуссионными?

– Официальная тема прошедшего конгресса «Наука. Философия.
Общество», что подразумевало философскую рефлексию, критическое
осмысление сложившихся представлений о роли и функциях науки в
обществе, о границах её претензий и возможностях. Но наиболее
дискуссионными, равно как и совершенно бесплодными, снова
оказались разговоры об образовании, выдаваемые за анализ
ситуации. Те, кто находятся непосредственно в образовании,
оказываются вне механизмов принятия решений на высоком уровне, а
те, кто принимают решения, имеют формальное отношение к
образованию – когда-то где-то учились, где-то кем-то числятся, и
с недавних пор своей добродетелью считают истовое служение
государству, где надо не рассуждать, а слепо следовать
инструкциям часто без привлечения интеллекта, хотя бы со стороны.

– Могли бы вы сравнить Российский философский конгресс со Всемирным
философским конгрессом?

– Ни в Стамбул, ни в Сеул я не ездил. Не было желания, а некоторый
ажиотаж вокруг этих событий со стороны нашего сообщества,
сбивающихся в группы пассажиров всевозможных «философских
пароходов и поездов», вызывал только чувство отторжения.

– Какова сегодня роль философа в обществе? Насколько оправданы
усилия власти по привлечению внимания к публичной философии
(public philosophy)?

– Многие философы играют роли, и тут вариативность представлений
велика. Но если отвлечься от этого виртуального
интеллектуального «театра», выражаясь кратко, роль эта должна сводиться к
следующему: анализировать частные проблемы (участвуя в
конкурентной борьбе с другими представителями гуманитарного
сообщества) и быть синтезирующим началом для разрозненных знаний,
давая цельность представления мира, задавая магистрали в
многопутье. Что до привлечения внимания к публичной философии
со стороны власти, то это можно и нужно только
приветствовать. Однако насколько эффективны средства для достижения этой
цели, на тех ли сделаны государственными мужами «ставки» –
другой вопрос.

– Расскажите о вашем личном участии на конгрессе.

– Поскольку регистрация на конгрессе, при праве посещать там всё,
что захочется, подразумевает определённость в виде
обязательного присутствия на конкретной секции или круглого стола, то я
выбрал, следуя своим творческим планам, последнее,
посвящённое «философии этноса и этнофилософии», выступив с докладом
«Этнософия: ретроспективный анализ в прагматическом аспекте
будущего». В своём понимании «этнософии» я исходил из того,
что философия для цивилизации не только необходимый элемент,
но и форма, в которой она находит существенное выражение.
Как системообразующий элемент философия распространяется не
только вширь (географически), но и вглубь цивилизации.
Движение вглубь проявляется в том, что среди интеллектуалов того
или иного народа с особой остротой ставится такая задача, как
постижение «коллективного духа», «души народа». Рассуждения
в этом роде становятся традицией, хотя далеко не всегда
получают академический статус. Чтобы более чётко определить
подобного рода рассуждения, терминологически выделить этот вид
«философствования», я предпочитаю термин «этнософия».
Несмотря на странность некоторых суждений философов одного народа
о другом, в совокупности они являются ценным источником,
эмпирической базой для такой формы знания, которую можно
определить как, – если кому-то не нравится термин «этнософия», –
философское страноведение или философское регионоведение. В
любом обществе мы найдём совокупность суждений как о нём
самом, так и о других народах, и в этот процесс осмысления
включены философы. Потребность в обобщенном представлении столь
велика, что человек довольствуется порой самыми архаичными из
них. Сталкиваясь с «иным2, нам необходимо иметь
представление обо всех возможных вариациях его поведения. А они
вытекают из его «программы» – системы национальных кодов,
культурных стереотипов и предпочтений. Национальный стереотип
отвечает за комфортность ощущений и уверенность в поведении. В наше
время мы соседствуем с объединённой Европой. И эта новая
реальность требует анализа. Окажется ли Единая Европа
«плавильным котлом» для наций, как евро для валют? Образ нового
европейца пока не имеет чётких контуров и явного смысла. Каковы
его перспективы? Кто и как сформирует образ «европейца» и в
самой Европе, и в мире? Нам нужна не только определённость в
представлении «иного», всего того, что рядом и по
соседству, но и уверенность. Это чувство приходит лишь тогда, когда
мы сами создаём портрет, а не довольствуемся предложенным нам
со стороны образом, который может оказаться всего лишь
симулякром.

– Как современные философы отвечают на глобальные вызовы?

– Как многие из них в своё время на призыв коммунистической партии –
надо, так надо! А то, что многие из этих «императивов» типа
«надо» придуманы людьми не всегда дальновидными и умными,
мало кого интересует, потому что им важнее находиться в
интеллектуальном мейнстриме. Среди современников есть
философствующая публика, но лишь малая часть из них – современные
философы, их мысли своевременные и философские. А многие из ныне
здравствующих архаичны в худшем смысле, пережёвывая азы
вчерашнего дня, набрасываясь на темы, которые предлагаются
держателями грантов.

– Что вы можете сказать о роли РФО в подготовке к конгрессу, а также
об организации в целом философской жизни в стране?

– Роль РФО в подготовке конгресса значима, но это объясняется
корпоративной заинтересованностью «верхушки» – им необходимо
представительное собрание, легитимизирующее (да простят мне
философы такой термин) существование аппарата с последующим его
финансированием. Конгресс им нужен, чтобы проголосовали за
структуру, руководящие органы, чтобы они могли с чистой
совестью поддерживать свой статус-кво, в том числе за счёт взносов
философского сообщества. Для организации философской жизни
в стране в целом у руководства РФО есть только благое
пожелание, но нет возможностей. Для кооперации между реальными
философами, а не номинальными, организации типа РФО – пятое
колесо в телеге: ехать можно, но много от этого поднимается
пыли, и часто слышны насмешки со стороны. Следует отметить, что
при организации и проведении конгресса не стоит
преуменьшать роли принимающей стороны. Это, безусловно, стрессовая
ситуация, но очень полезная для тренинга.

– По словам некоторых участников конгресса, общий уровень докладов
оставляет желать лучшего, а философы из провинции подтвердили
свой провинциальный уровень. Почувствовали ли вы
провинциальный фон конгресса?

– Впервые Российский философский конгресс проводился за Уралом, в
центре Сибири, в Новосибирске, что облегчало доступ на него
именно провинции в самом положительном смысле. Хотя по заявкам
на участие на первом месте стояла Москва, но не все из
столичных приехали, а те, что сдержали слово, нередко исходили
при этом из чистого любопытства – посмотреть на регион,
благодаря которому, согласно завещанию Михаила Ломоносова, будет
прирастать богатство России. Так что, в силу географического
фактора, провинциальный фон был изначально задан. Но это
само по себе не так уж и плохо. Другое дело, когда провинция
демонстрирует «провинциальность» как умонастроение и манеру
поведения. Впрочем, некоторые столичные чиновники от
философии часто проявляют именно этот формат сознания,
сформированный их укладом жизни. На московских конференциях можно
услышать иногда такой «наивняк», что диву даёшься. Другое дело, что
конгресс из-за своей массовости генерирует подобного рода
отбросы мысли в наиболее впечатляющей форме, и порой кажется,
что нация сошла с ума. Но в целом соотношение между
«разумно» и «около того» – один к десяти. Но иногда (например, на
фуршете) толпа напоминала сборище «челноков», взявших
трёхдневный отгул. Глядя на эту массу захвативших столы (часто
малокультурную, хамовитую, беспардонную), никак нельзя было
сказать, что это интеллектуальная элита общества. Какая тут
неформальная социализация? Разговаривать со многими не о чем и
выпить стыдно. Через пять минут некоторые особо
чувствительные особы бежали с фуршета. Я ушёл оттуда через десять минут.
Несколько интеллектуалов могут встретиться, используя иные
поводы и задействовав другие средства коммуникации. В другом
месте и по другому поводу философское сообщество на
конгрессе напоминало сборище чиновников средней руки: апломб,
амбиции, интеллект заявлен лишь в документах, но не проявляется в
делах. Особо отмечу удивительное привнесение канцелярского
стиля в сферу спекулятивного духа – так, например, за
участие, часто обычное присутствие, на одной из секций симпозиума
выдавали даже сертификат!

– Как сказалась «аналитическая интрига» на работе конгресса, когда
представители аналитической философии попытались перетянуть
одеяло на себя?

– Никак. Вся интрига была на уровне перешёптываний преподавателей
провинциальных вузов, что известный всему миру финн выступил в
цикле «вечерних лекций» с докладом о философии науки, а ещё
не то немец, не то поляк прибыл из Фрайбургского
университета. Но все эти приглашенные «светила» были как
дополнительный ингредиент для винегрета – может улучшить вкус, а может
испортить. Кто-то внимал речам, кто-то зевал. Последнее
понятно – аналитическая философия у нас по-прежнему не в почёте, и
кто-то видит в этом национальную трагедию, а другие –
дивный промысел Логоса. Аналитической философией надо не украшать
конгрессы, а вживаться в неё в процессе, сначала получения
философского образования, затем в исследовательской работе,
но это не особая философия, а нормальный методологический
приём, чем бы вы ни занимались. Культ аналитической философии
как чего-то автономного, немного комичен, а её апологеты
напоминают авгуров, принимающих в расчёт уже не внутренности
жертвенных животных, а грамматику английского языка. То, что
рекомендуют аналитические философы и без того следует
использовать философу, чтобы избежать упрёков со стороны коллег в
произвольности, нечёткости выводов, пренебрежении средствами
логического анализа, злоупотреблением метафорами и
аналогиями.

– Знакомы ли вы со статьёй Дмитрия Кралечкина и Андрея Ушакова об
итогах IV Российского философского конгресса, опубликованной в
журнале «НЛО» (http://magazines.russ.ru/nlo/2005/75/kra39.html), в которой авторы пришли к парадоксальному выводу о том, что в России есть философы, но нет философии?

– Да, просматривал. Я и сам когда-то описывал свои впечатления о
конгрессе, только о первом, который был в Санкт-Петербурге в
1997 году. Как я уже сказал, в работе IV российского
философского конгресса не принимал участия, но с соображениями по
этому поводу в указанной статье согласен, зная реалии,
организаторов и участников.

– Отмечался ли интерес со стороны региональных и федеральных СМИ к конгрессу?

– Интерес был минимальный, да и тот подогрет с использованием
административных ресурсов.

– В какой мере подобные философские мероприятия решают собственно
философские проблемы? Какая польза от «фуршетной философии»?

– Собственно философских проблем они не решают, в лучших случаях
разве что обозначают, чисто статистически. Конгрессы полезны
прежде всего нашим функционерам. Для остальных они
дополнительный канал социализации. Впрочем, значительная часть
участников может раскрыть себя разве что на фуршетах. Не
выговорившись на них (просидев всё остальное время на секциях, словно
воды в рот набрали), они вернулись бы к себе домой в
депрессии. Так что следует ценить подобный формат уже за чисто
терапевтический эффект.

– Не кажется ли вам, что мы имеем такую философию, какую заслуживаем?

– Да. Только с одним уточнением: имеем не то, что заслуживаем (это
категория скорее теологическая), а то, что производим. И, как
в случае с нашим автопромом, довольны в основном лишь
производители, но не потребители.

– Согласны ли вы с мнением о том, что российское философское
сообщество непроизводящее в том смысле, который изложен в книге
французского философа Жан-Люка Нанси «Непроизводящее
сообщество»?

– Поскольку в последнее время при работе над одним проектом меня
занимали кое-какие явления из отечественной истории, причём из
XIX века, то я с большим удовольствием в качестве
метафорического фона использовал бы не модного в узких кругах Нанси, а
нашего соотечественника Арсеньева (совсем не модного и
известного лишь узкому кругу специалистов), предложившего в
начале XIX столетия в своём «Начертании статистики Российского
государства» следующую типологию: все жители России могут
быть разделены на два главные класса: класс производящий и
класс непроизводящий. К первому относятся те, кто способствует –
прямо или косвенно – умножению народного богатства
(земледельцы, ремесленники, купцы); ко второму классу принадлежат
все живущие на счёт первого: духовенство, дворянство, чины
гражданские и военные, войско сухопутное и морское, служители и
прочие… К «прочим» я бы добавил философов. Правда, не
производя материальных благ, они – лучшие из них – производят,
выражаясь несколько высокопарно, богатства духовные, ценности
интеллектуальные. Остальная часть не творит, а вытворяет.
Однако и последнее находит своего «потребителя».

– Разделяете ли вы точку зрения одного из участников конгресса
Михаила Немцева: «Так вот: протусовавшись в среде членов
Российского философского общества все три дня, вижу, что

1) РФО – это почти политическая партия,

2) критерии профессионализма в среде российских философов потеряны.

Первый вывод можно сделать, понаблюдав изнутри за голосованием.
Выборы безальтернативные и единогласные. (Я не имею в виду, что
это плохо). Ставшая форма.

Второе... тем более бросается в глаза, когда на пленарном заседании,
сразу после Целищева и Суровцева, которые чётко и внятно со
сцены говорят об идеалах адекватности внятности и
вменяемости в философском исследовании, выходит на сцену джентльмен,
и рассказывает нечто, в рамках одного слайда ухитряясь
упомянуть Большой взрыв, расширение Евросоюза и абиогенные формы
жизни – и ничего! Изнутри РФО трудно понять, чем аналитики
типа Суровцева с занудным призывом к адекватности и внятности
лучше тех, кто за один доклад решает все метафизические
проблемы современности. Молодой «философ» явно будет следовать
путями второго, а не первого. Философия ведь для
миропознания, да? Содержание большинства докладов на секциях
доказывает, что в РФО философом может называть себя любой сумасшедший,
используя это слово для легитимации своей
эпистемологической крейзы»?

– Согласен с определёнными поправками. Согласно Уставу РФО
представляет собой некоммерческую, негосударственную общественную
организацию, объединяющую философов на основе общности
интересов. Поэтому РФО это не политическая партия, но и не
органическое сообщество, а конгломерат философов, сборище временное и
искусственное. Другое дело само руководство РФО – там есть
общность целей и задач, весьма далёких от философии.
Наукоёмкие «синтезы» я встречал в других наукоградах – например, в
подмосковной Дубне, где местные представители «точного
знания» демонстрировали иной раз весьма странные формы решения
гуманитарных проблем. В Академгородке меня здесь поразило
приветственное слово Председателя Сибирского отделения РАН,
академика, представителя естественных наук, который завершил
своё выступление напутствием философскому сообществу – «Дай вам
Бог...» Упование к Богу – точно не критерий
профессионализма. О самих критериях следует сказать, что они не столько
нашим сообществом утеряны, сколько умножились. Какой из
имеющихся форматов окажется верным, покажет будущее, рождающееся в
конкурентной борьбе интеллектуалов.

– Как вы относитесь к так называемой конференц-философии? Каков КПД
участия в таких мероприятиях?

– Конференции в России как формат общения между специалистами
позаимствован был, как и многое другое, от коллег из европейского
сообщества, где к тому времени проводились уже международные
конгрессы, а у нас – то журфиксы, то публичные чтения
рефератов. Да и на последние мероприятия надо было всегда
предварительно испрашивать разрешения в полиции, утверждать тему на
предмет политической благонадёжности. В советское время
конференции стали нормой жизни, ещё одним институтом
социализации, каналом трансляции идеологически приемлемых тезисов. У
любого активного участника конференций (локальных,
региональных, всероссийских) найдётся сегодня множество аргументов как
«за», так и «против» их проведения. В последнем случае не
последнюю роль играет часто плохая организация, ничтожный
бюджет, что сводит на нет эффективность собрания. Конференция
по философии проводятся, конечно, философами, а они часто
неважные организаторы. При одном уровне подготовки и проведения
конференции её КПД может составлять 50%, при другом, по
аналогичной тематике, – 0,5%. Угнетает неизбежное присутствие
слабых на голову как среди слушателей, так и среди
выступающих. Иная конференция, особенно в честь имени классика, часто
организуется в поминальном формате, потому как допускается
говорить только хорошие слова о покойном мыслителе.
Набившиеся в близкие родственники исследователи его творчества ко
всяким критическим замечаниям в адрес кумира относятся как к
актам интеллектуального вандализма. Часто эффективность от
конференции снижается от различия в ожиданиях участников. Одни
такие собрания воспринимают как умственную зарядку, другие
хотят чувствовать себя актёрами на сцене, третьи пришли
набрать материала для диссертации, а четвёртым подай десяток
научных открытий. Конференция как часть научной жизни – это
набор устных и письменных жанров, для чего необходимы навыки.
Доклад пленарный, выступление, замечание, дискуссия, вопрос.
Но очень часто наши участники не в состоянии справиться даже
с последним: получив возможность спросить, он пускается в
размышления по поводу, другой в выражение своего «Я»,
обиженный, что ему не дали слово для развёрнутого выступления. Всё
это в совокупности иной раз доводит до отвращения к
конференциям как способу встреч и форме общения. С другой стороны,
конференции часто единственная возможность непосредственного
(о сетевом общении нужен отдельный разговор) обмена мнениями
с коллегами. Ведь многие обычно так заняты, чтобы живя в
одном городе, годами могут не встретиться, а конференция даёт
такую возможность, причём частично или полностью за казённый
счёт. У иных с последним дела идут настолько хорошо, что они
относятся к конференциям как научному туризму: кто
осваивает провинцию, кто дальнее зарубежье. Конференции являются
частью профессионального роста: для кого-то это возможность
регионального и глобального позиционирования себя, хотя
существуют завсегдатаи конференций, привыкшие к данному
позиционированию и воспринимающие президиум как форму поклонения своей
персоне. Для них важны именно ритуальные моменты. Они
оглашают не открытия, не последние наработки, а отражают
установившийся расклад сил, нюансы административного влияния. По
некоторым моментам конференции оказываются своеобразным
барометром состояния умов. Да, бывает жалкое впечатление: усадили за
круглый стол учёных, а разговоры – как на завалинке
размышления вслух слабоумных старух. В другой раз встречаешь того,
кто хорошо пишет, но плохо говорит. Не даются ему экспромты.
Он многое обнаружил в процессе архивных разысканий, да не
очень находчив в собеседовании с современниками. В целом,
конференции – это дополнительная школа и канал трансляции
знаний. Впрочем, можно относиться к ним как к театру, причем
каждый выбирает себе, кем ему быть: актёром или зрителем. Важно
только, чтобы был прирост знаний и укрепление научных
связей. Иногда это происходит.