Поэзия

***
Что-то мне одиноко,
Не надеть ли очки и шляпу?
Среди этих людей
Не прогуляца ль слегка?
Может мне повезет,
И меня узнает гестапо,
Или хотя бы двое
Сзади пойдут из чека...

Может я окажусь
В облаве, в кольце, в ловушке?
Может быть, даже
На самом краю провала,
Что-то мне грустненько,
Не взять ли в ларьке чекушку?
Опять куда-то очки завалились,
И шляпа
Во тьме пропала... 





Бродский плюс Твардовский
На прощанье ни звука,
Граммофон за стеной,
В этом мире разлука
Только образ иной,

И во всем этом мире
До конца его дней,
Ни петлички, ни лычки
С гимнастёрки моей... 





***
По Карповке, и далее везде – 
Там, где река причудливо извилиста,
На островках продажи ждущей тверди
Творения конструктивистов
Тихонько рушатся, колеблются как сон,
Величье замысла их не спасет от смерти,
Гегелло, Симонов, скорее Левинсон...
Пусть авторов новейших страшных башен
Имён не ведуют, и никогда не спрашивают,
Но крошатся, как сталинский бетон,
Гегелло, Свирский, Троцкий, Левинсон...





***

В реальном мире
Намедни глядя на Луну,
Мне пришло в голову,
Что Луна, собственно,
Отличное место для устройства
Кладбища миллиардеров,
Прямо по Форбсу,
Всех прочих
Можно хоронить на обратной стороне,
Конечно, я опять вру,
Никакой Луны я не видел уже года два,
Также как и звезд,
Правильно,
Стараюсь жить в реальном мире,
На Гражданке,
В убогой, но собственной хате,
И глядя на самопальный иконостас,
Гордо молиться:
Господи!
Есть ли в мире кто меня виноватей!
Так помилуй же пепел мой,
И мой алмас! 





Лето в Питер-Питере
Под небом льняного цвета
Чугунные розы спят,
Холодное нынче лето,
Холодное лето, брат!

Краюшку ночи полярной,
Назвали мы белой, брат,
И празднуем регулярно.
Чугунные розы спят.



 

Язычество
Обаяние блед,
Обаяние black,
Питербурх это вред
Для тебя, человек!

Это знает минздрав,
Это знает my love,
Это знает мин херц
В глубине его дверц.

Этот плод запрещен,
Так умри ж в простоте,
Словно ты не крещен
На его же кресте! 





Судьбе навстречу?
Судьбе навстречу был я не ходок,
Я от неё пускался со всех ног,
От тени собственной так скачут, может быть,
Безумцы, проявляющие прыть.

Грёб по течению, превозмогая ленцу,
Как будто и не знал закона Ленца -
Наоборот. Что с тенью, что с судьбой,
Упасть, и тень-судьбу накрыть собой.



 

Смешно, моя М...
Этот осени крайний
Полусвет полу свет...
Вижу там вижу дальнее
А уж ближнее нет...

В этот свет трансполярный
Улетало всегда
Существо мое тварное
................  да ......................





Конец игры
Тяжело читать Кортасара
Особенно в такие дни
В сумерки с рассвета до заката
В темно-розовом мраке
В воздухе набухшем тёмной кровью
И конец игры
И сеньорита Кора
И слюни дьявола
Но особенно конец игры
Странный писатель
Странный выбор
Для увлечения советской интеллигенции
Семидесятых годов
Ну да, фантастика
Хронопы и фамы
Достоевский и Борхес
Париж и Антониони
И Че Гевару убили
Только десять лет как
Кажется Че Гевара был инвалидом детства
Тоже играл «в статуи и картины»
И кто-то милосердный застрелил его
В Петербурге
В темно-розовом мраке
Сумерек с рассвета до заката. 





На чекистcком крюке for ever
Магов запрещают и волшебников,
Партии, рекламу, наблюдателей,
Охранные структуры
И общественные объединения,
Несогласных и согласных слишком,
Слишком шустрых и сообразительных
Возмущенных, честных, независимых,
Тех, кого тошнит от счастья нашего,
И все что движется и не движется.
Электрички, поезда, автобусы,
Самолеты и дома уснувшие
Попадают в зону запрещения,
Потому что козней злобных каинов
Происходит снова усиление
Вместе с ростом благосостояния. 





Вождь идёт
Жизнь вождя трудна и неказиста,
Ничего себе и всё – для масс!
Ему бы конституций, оппозиции,
Пенсии, да кто же ему даст!

Он идет спортивною походкой,
Маленький, хорошенький, родной,
Руки чисты, голова холодная,
В сердце – истины палящий зной.

Весь в улыбке скромной обаяния,
Весь в заботах о простом мурле,
Вместе с ростом благосостояния
Весь в процессе Плана созидания
Вождь идет по выжженной земле.   





Конечная станция типа
Все учебники физики врут,
Вот Земля, а на ней человечество,
И здесь кончается бесконечности
Бескорыстный сизифов труд.

Здесь лучи всех звезд обрываются,
Здесь зенит, и он же надир,
И такая здесь гравитация,
Что не надо и чёрных дыр.

И я глядя в небо зелёное,
Часто думаю, что оно,
Не такое уж и бездонное,
И земля его наша – дно. 





Опыт – сын ошибок трудных!
Афинских присяжных можно понять. 
Сократ был неприличен. 
Он был дурной тон,
Для городского сумасшедшего слишком пафосен,
А главное, системный такой чувак,
Не то чтобы Фома Опискин,
Но тоже не подарок.
Бродит всюду и
Над всем стебается с точки зрения искусственного интеллекта:
Что такое мужество?
Что такое добродетель?
То, сё,
Ну как объяснить компьютеру?!
Ах, ты из Вселенной?
Ну, и отправляйся на родину!
И вот на следующее утро после смерти Сократа
Они проснулись...
А чё-то не то,
Не те Афины,
Если они вообще ещё существуют.
Такой постэкзистенциализм типа,
Урок извлекли,
И Платона уже просто продали в рабство куда подальше. 





Ода проигравшим
Да здравствуют проигравшие!
Слава людям одного процента!
Пусть живут в веках жалкие отщепенцы!
К черту победителей
И их любителей!
К черту несметные толпы сорвавших банк!
(Кстати, что это за банк такой?!)
Как весною листья опавшие,
Да здравствуют проигравшие!
Как зимою пух тополиный
Они – невинны!
Слава!
Слава Иисусу Христу!
Господу проигравших!
Слава Польше 1939-го года!
Слава Франции июля 1940-го!
Да здравствует Германия 1945-го!
К черту союзников 1945-го!
Да здравствует Селин!
К чертовой матери Эренбурга!
Виват римляне при Каннах!
Пью за русских на Калке!
За Рязань 1237-го!
За Прагу 1969-го и 1938-го!
За себя!
За нас! 





Вечернее упование
Через час стемнеет, ярок
Солнца свет пред самой тьмой,
Ты, надеюсь без помарок
Прожил этот день, друг мой.

Ах, обидно было б очень,
Если б среди бела дня
Ты, мой ангел, мой дружочек,
Лгал и трусил, как и я. 





«... нам нечем...» Высоцкий
Так поражает центр речи...
Морозом схваченные губы...
Хочу сказать, но нечем, нечем
Мне рассказать о правде грубой.

А я всю жизнь лицедеем,
И краснобаем живоротым,
Нёс чепуху Бог весть про что там,
Как будто бредни – панацея.

Теперь мычу, наверно, бандой
Последних слов я искалечен,
Язык мне, губы, нёбо, гланды
Морозом... нечем... нечем... нечем...



 

Золотые листочки и медные
Золотые листочки и медные,
Что подернуты патиной нервною,
Соберу вас на день непредвиденный,
Где-то плачущий в жизни обыденной.

Философия черного времени
Не страшна нам, подземному племени,
Есть запасы у нас, мы не бедные...
Золотые листочки, и медные... 





Россиня – страна
Есть на свете места,
В них зелёные реки,
Отражают хвою златопудренных сосен,
И повсюду смола
Затвердела уже
В твёрдый камень, пахучий как осень..
На другом берегу тёмно-серый песок
Под дождем тяжелел черно-синим,
И струилась меж красных каменьев вода,
Уезжайте отсюда в Россиню,
Слава Богу, вы там не найдете людей,
Не найдете вы правды запойной,
Только камень смолы,
Да настой слюдяной,
Да брусничный цианий, и хвойный.





Праздник
 
(Из книги «Сам себе лауреат»)

Плохие сны,
И явь не то, что б очень,
Не жалуюсь, а так,
Да и кому, о, Боже?
Тревога дня, или тревога ночи...
Лишь времени вопрос, 
Один из двух, что дан
В условии, вдруг вспомню
Мне положен
Сентябрь судьбой как месяц number one...

Так перечтём условие задачи,
Там что-то есть еще
На стороне обратной,
Держу пари: о вере, не иначе,
Меж днём и ночью,
В миг послезакатный
Вопросом веры обернётся то,
Что временем в ничто обращено
Заранее, и как на праздник зван,
Вновь вспомню, что же было мне дано –
Сентябрь, сентябрь, как месяц number one. 





Картошка, или шпион номер два
А я вчера купил картошки,
Я воплотил давнишний бред,
Нерафинированного масла,
И луковицу, крепче нет.

Пришел домой, картошку чищу,
Как Штирлиц, плача и смеясь,
И думаю, давно я с сыном
Не выходил уже на связь.

Я здесь шпион по этой жизни,
Но тайны ни одной я не узнал,
Ни одного секрета не раскрыл я,
И страшен мне до тошноты провал.

А мог бы быть простым отцом и мужем,
И скромностью своей достичь небесной выси,
А впрочем, всё могло ещё быть хуже,
И я заснул от этих странных мыслей.

И барабанил дождь не хуже деревенского,
Мокрый воробей стучал в окно,
Соскользнув со спинки стула венского,
На полу пылилось кимоно.

Всюду книги крыльями-обложками
В сумерках пестрели вниз лицом,
Спал я с недочищенной картошкою
В кулаке, и с ножиком в другом. 





Взгляд
Растения, дома, автомобили,
Прохожие вдруг на лету застыли,
Сентябрь кончается,
Звенит недвижный сад,
Жизнь превращается
В глубокий, долгий взгляд.
Смотри же, пользуйся,
Чем наделён, родясь,
Печалься, радуйся,
И выходи на связь. 





Сам не зная о чем
Экзистенциальный ветер
Гонит вдоль
Невского проспекта
Людей как ворох листьев,
Частицы, отпавшие от целого когда-то,
Бредут толпою тесной
В каждом сердце
Досада чужести, незванности, как дома
Здесь никто, богатые ли, бедные – все мимо,
Ну, и я, конечно, тоже,
Хоть здесь брожу я больше полувека,
И жил когда-то на проспекте Невском,
Переехав сюда с Большой Морской, петляя,
И всё себя трактуя интуристом,
Гостем из бедной недоразвитой страны,
Где всё, что близко – близко,
И вдруг я здесь,
Под небом чёрно-синим вечно
На грани дождя клубящимся в тревоге,
Бреду на отблеск золотой иглы,
Перед которой
Сворачиваю влево,
Миную плац с громадою собора,
Внезапно ветер
Из глаз моих выдавливает слезы.
Я думаю, в такие дни
Всегда так пахнет гнилью,
В такие дни всегда так пахнет детством,
В такие дни всегда так пахнет счастьем,
В такие дни всегда так пахнет домом.
Но, кстати, почему-то в детстве этом,
И в день сухой, и посреди ненастья
Я не домой спешил – в библиотеку,
Как в винный магазин, вертеп, кабак
Забыться в чистой тишине, стать гномом,
И самого себя ни здесь, ни где, ни как,
Не обнаруживать, покуда зал читальный
Меня не выдаст родине и ветру. 





Муха блюз
С боевой, надежды полной песней
Муха бьется о стекло оконное,
Ницшеанка, ни добра, ни зла.
Мне она, пожалуй, интересней,
Чем все люди нашего района
По другую сторону стекла.



 

Ночное происшествие
Ночью всю стаю бездомных собак
Поймали, связали, свезли в кабак,
Дали по золотой медали
И веселым вином напоили,
И всех удавили,
И запели собаки
«Поедем, красотка кататься»,
Лишь одна все скулила
Несколько невпопад
О том, что никто не придет назад.





Секс на чердаке (воспоминание)

В бреду брандмауэрном глухом,
В чердачном мраке слуховом,
Забитым кровельным железом,
Солено-кислым, потно-слезном...
Освободи меня любовью,
Прижмись ко мне, как к предисловью,
Нас двое здесь, не ошибись,
Ножа ревнивца берегись...
Запомни, моё имя,
Жизнь.