Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Главы 10-12

Тринадцатая глава,

В которой происходит массовое представление – Охота за
Единорогом продолжается – И Карену напоминают о том, какая
книжка лежит у него в туалете

Снега в Рязани ещё не было. А, может быть, его растопило слишком
яркое солнце. Возле театра на Соборной стояла толпа. Наблюдали
массовое шествие клоунов. Те быстро набирали в рот керосину
из маленьких бутылочек, подносили горящие факелы ко рту,
прыскали керосином, и получалось пламя. Иногда даже очень
большое. Воздух вокруг всполохов становился на мгновение мутным.
Капли керосина на подбородках у клоунов не успевали высыхать
и время от времени подбородки загорались синим пламенем.
Клоуны хлопали по ним тыльной стороной ладони, тушили.

Карену массовое шествие не понравилось. Ему вообще не нравилось
пламя. Ему нравилась вода. Мимо проходили мальчик и девочка, оба
в очках и крайне серьёзные. Мальчик сообщил девочка:

– Болел я долго. Никак не мог в полной мере насладиться зимой.

На сцене артист в ковбойской шляпе надев на себя поролоновую лошадь
и прыгал под песню Дина Рида. Подошёл Андрей Николаевич и
невесело сказал:

– Нет здесь Единорога. Уже нет. Что-то почуял. Он вообще осторожное
животное. Теперь он в Москве.

Карен не расстроился. Скорее наоборот.

И поехали они в Москву.

Андрей Николаевич во время поездки разговорился:

– Я думаю, что в обществе должно возникнуть новое движение, – вещал
он с серьёзным видом, – Кто-то типа «хиппи» появятся. Но не
хиппи, а новые хиппи, которые будут против денег, протии
власти материального мира.

– Да что ты говоришь!

– Да, – реагировал Андрей Николаевич, иронии он не понимал, – Они
будут бессеребренниками, может, правда, у них не будет длинных
волос, а будут лысые головы, или причёска какая-нибудь
специальная…

Вскоре Карену надоело говорить с бывшим Засранцем, как группе «Иглз»
надоело петь «Отель Калифорния».

– Тогда ты расскажи свою историю, – не унимался Андрей Николаевич.

Карен хотел рассказать о том, как он однажды пришёл к Алине в гости
(они ещё не были женаты) Неожиданно нагрянули родители
Алины. И Карен вынужден был спрятался в шкаф, от родителей бывшей
жены. И как просидел там пол ночи, пока родители не уснули.
Это случилось, конечно, не потому, что он слишком боялся
родителей Алины, а потому что он хотел рассмешить саму Алину.
Впрочем, эту историю он своей бывшей собаке не рассказал. С
какой стати?

Остановись на заправке. Там их встретил Джинсовый Король.
Поздоровался, словно они и не расставались. Карен бесстрашно подошёл к
своему мучителю.

– Я знаю, кто вы, – сказал Карен.

– Хорошо, – ответил Джинсовый Король.

– Что вы вообще здесь делаете? – не унимался Карен, – Не здесь,
конкретно, а вообще?

– Калашникова жду. Не здесь, конкретно, а вообще.

– Кого?

– Того, кто автомат изобрёл. Придёт его время, я его возьму и мы
отчалим. А пока мучайся в моём обществе.

Карен, конечно, понял, что Джинсовый Король имеет в виду, но не до
конца. Джинсовый Король дал им дальнейшие инструкции.
Единорога прячет один из учеников московской школы с театральным
уклоном.

– А как узнать, кто? – спросил Карен, – Это весь класс надо допрашивать.

– А у кого в туалете лежит книжка «Мудрость веков»? – спросил в
ответ Джинсовый Король.

Карен не ответил. У него лежала такая книга. С высказываниями великих людей.

– Надо быть мудрым, – пропел тонким голосом Джинсовый Король.

Пока они ехали в Москву, Карен вспоминал, из какой это песни
строчки: «Надо быть мудрым»?

Четырнадцатая глава

В которой Карен вспоминает Пискунову – Узнаёт, что
Андрей Николаевич не любит режиссёров – И становится учителем
драматургии.

Когда они подъезжали к Москве, Карена вдруг осенило:

– Помнишь, Пискунову из Пензы?

– Ага.

– Врёт Пискунова. Она этот случай с воином и с крестом в газете
вычитала. Я даже эту газету читал.

Андрей Николаевич крепко задумался.

– А что если эту статью именно об этом соседе написали? – предположил он.

Карен пожал плечами. Андрею Николаевичу это не понравилось:

– Вечно ты думаешь, что тебя обманывают. Думаешь, так жить легче, –
спросил Андрей Николаевич.

Карен не ответил.

Неподалёку от кольцевой подобрали девушку, голосовавшую на обочине.
Деньги девушка предлагала какие-то уж совсем смешные,
поэтому решено было довести её бесплатно. Волосы у девушки были
тёмно-рыжие, красивые, и, похоже, что свои. Она старалась не
смотреть им в глаза и рассказывала откровенные истории про
себя, видимо, в качестве платы.

Карен запомнил историю о поездке девушки то ли на Мальту, то ли на
остров Крит, где её молодой человек хотел продать в рабство,
но она от него сбежала, и попала к какому-то извращенцу, у
которого пять отелей своих было. Она одевалась в кожу и
хлестала владельца пяти отелей плёткой. При слове «плётка» Карен
и Андрей Николаевич переглянулись. За время путешествия он
стали неплохо понимать. Зачем девушка рассказала всё это,
никто в машине так и не понял. Она вышла возле метро «Тёплый
стан», сказав напоследок, что ей так не хватает любви.

Театральная школа находилась возле станции метро «Войковская».
Андрей Николаевич велел Карену ждать в машине, а сам ушёл. Карен
ждал до вечера. Бывший Засранец пропал. Наступила ночь.
Спать пришлось в машине. Прошли сутки. Бензин закончился.
Снегоуборочные машины намели сугробы вокруг «Сузуки». Андрей
Николаевич вернулся неожиданно, сразу залез в машину, сел на
заднее сидение, словно отходил на минуту, и приказал:

– Пошли.

Карен возмутился.

– Ты где был? Я здесь чуть не окочурился.

– Я искал подход, – ответил Андрей Николаевич, и добавил, – То есть,
искал пути.

– И что нашёл? – Карен вложил в слова всю накопившуюся желчь.

Андрей Николаевич сказал:

– А вот если бы ты попал в тюрьму, в одиночную камеру и с таким
условием. Что постоянно в камере должна звучать музыка только
одной группы. Ты бы какую группу выбрал «Cream» или «Led
Zeppelin»?

Карен сильно потёр виски:

– Ты чего мне голову морочишь?

– Ты первый начал, – сказал Андрей Николаевич, – Короче, пойдёшь в
школу, в учительскую, скажешь, я новый учитель драматургии,
от Сергея Зиновьевича,.

– Чего?

– Будешь драматургии учить, и так, незаметно, выяснять, кто из
школьников Единорога прячет, – сказал бывший Застранец.

Карен с трудом вникал в смысл его слов:

– Драматургия?

– А ты думал, фильмы сами режиссеры снимают? Или спектакли они
делают? Нет. – Андрей Николаевич отрицательно замотал головой, –
Режиссёры – это наглые, самолюбивые неудачники.

Карен подумал, что у Бывшего Засранца на режиссёров нешуточный зуб.
И отчего обыкновенная, казалось бы, собака не любит
режиссёров?

В школе Карен сделал всё, как ему сказал Андрей Николаевич. Карену
поверили. Без ошибок и запинки отвечал на вопросы больших
женщин-учителей,. Поставил Карена в тупик только один вопрос:

– А у вас какая категория?

Карен отвёл глаза и ответил:

– Нет у меня категории.

Женщинам-учителям показалось, видимо, что он расстроился, и они
начали жалеть Карена:

– Не волнуйтесь, мы вам категорию здесь присвоим.

Карен почему-то испугался. Он внутренне ясно понял, что присуждения
категории допустить никак нельзя. Иначе остаться ему
учителем драматургии до самой смерти.

Пятнадцатая глава

В которой Карен знакомится с учеником Шиловским –
Наблюдает за школьниками – Видит содержательный сон – И
оказывается в Турции.

В школе, куда попал Карен, все знали Шиловского. Так и говорили: «О,
Шиловский!» Восхищались Шиловским, учеником 10 класса «Б».
А что в этом Шиловском было особенного, Карен так и не
понял. Ну, обыкновенный мальчик. Наглый мальчик, с чёлкой,
закрывающей брови. Шиловский на уроках драматургии вёл себя
вызывающе. То есть, задавал вопросы, на которые Карену сложно было
отвечать. Например:

– Можно ли поставить хороший спектакль по плохой пьесе?

– Нет, – отвечал Карен.

– А я думаю, можно, – возражал Шиловский, краем глаза наблюдая за
реакцией девочек. Например, «Взрослая дочь молодого человека»
– это слабая пьеса. А какой спектакль Васильев сделал.
Карену стало нехорошо. Не название пьесы, ни фамилия режиссёра
ему ничего не говорили. Внешность Карен получил другую, но
когда нервничал, потел по-прежнему обильно. Возникло желание
побить Шиловского при всём классе. Рано или поздно он сорвался
бы. Но Андрей Николаевич на восьмой день, просигналил ему,
когда Карен выходил после уроков. Когда Карен сел в машину,
бывший Засранец объявил:

– Единорога прячет у себя Шиловский, – и добавил после маленькой
паузы, – По непроверенной информации.

– И что делать? – поинтересовался Карен.

– Находить с ним общий язык, – ответил Андрей Николаевич.

Многое поразило Карена, когда он начал работать в школе, что
школьники здороваются за руку, как взрослые, что одна девочка
всегда выделяется из компании подруг, потому что смотрит на всё
взглядом более опытным. Понятно, что в жизни у неё уже что-то
было.

Удивила Карена и такая обычная вещь, что старшеклассники мельче и
субтильнее старшеклассниц. Еще Карену пришлось время от
времени общаться с учителем по прозвищу «Колбаса в волосах».

И самое удивительное, что открылось Карену, учителя спят в
учительской. Просто запираются там, когда у них нет уроков, и
дремлют.

Однажды, после своего урока, на котором Карен читал вслух
недописанную пьесу Вампилова «Несравненный Наконечников», он уснул в
кресле учительской. И увидел яркий сон. Поначалу, правда,
была непроглядная темень. А после чей-то низкий голос
близко-близко, словно над самым ухом сказал:

– Когда собака отряхнётся.

Важно, что это был не вопрос, а словно кто-то ему назначил время.
Мол, когда собака отряхнётся, это самое и произойдёт. А что
произойдёт, неведомо. И ещё успел вспомнить Карен, как ждал он
по пятнадцать-двадцать минут вместе с Засранцем (когда тот
был ещё собакой) у дверей квартиры. Ждал, чтобы Засранец
отряхнулся на лестничной клетке, и чтобы брызги не летели на
обои. Но Засранец смотрел на него преданными глазами и не
отряхивался. А вот как только они оказывались в квартире, тут,
конечно, Засранец расслаблялся и отряхивался с удовольствием,
хитро закручиваясь от морды и до хвоста и грязь оказывалась
вся на обоях. Как специально. И это очень злило Карена, но
сделать он ничего не мог.

И вдруг подул ветер, и солнце засветило ярко-преярко, и удивился
Карен, потому что стоял он на верхней палубе кораблика, и над
головой его, высоко, проплывал мост. Огромный, на стальных
тросах.

– Рот закрой, – услышал Карен наглый голос.

Это Джинсовый Король в оранжевом спасательном жилете стоял подле
него на мостике и криво улыбался.

– Что я здесь делаю? – не понял Карен.

– Это Босфор, Золотой рог, – ответил Джинсовый Король, щурясь от
ветра и солнца, – А здесь ты оказался, потому что тебе нужно
будет что-то ответить Шиловскому.

Огромный мост остался за спиной.

– Шиловскому? – не понял Карен.

– Ладно, – устало махнул рукой Джинсовый Король, – Иди себе в
«учительскую». Но только запомни, что Бон Скотт между ударом и
тем, как разводит руками, делает паузу.

Карен ровным счётом ничего не понял, и оказался снова в учительской.
Открыл глаза, постепенно возвращаясь в реальность, слушая
рассказ учителя литературы:

– Представляете, у Пушкина был ещё один брат, не Лев, а другой,
младший, который умер ещё в детстве. Так вот, есть такая
история. Пушкин заглянул к этому брату в люльку, а брат, уже
больной тогда, желая подразнить Пушкина, показал великому поэту
язык. А после сразу умер. Представляете. Показал язык, и умер!

– «И вырвал грешный мой язык», – продекламировал негромко заведующий
учебной частью.

Озадаченный, мягкий ото сна Карен отправился на урок в десятый класс.