Онтологические прогулки

Ни наука, ни философия сегодня не занимаются тем, что можно было бы
назвать драматургией индивидуальной человеческой жизни.
Биография индивидуума не исследуются, даже на
формально-статистическом уровне – хотя казалось бы, нет ничего более
естественного для социологов, чем отвечать на вопрос, какие важнейшие
решения об изменении человеческой жизни типичны? Насколько
типичным было в советское время решение Иосифа Бродского не
закончить среднюю школу? Как складывается судьба людей,
решивших сменить профессию? Вообще, для социальных наук должен
бы быть важнейшим вопрос, из каких частей складывается
человеческая судьба? Какие эпизоды в биографии являются т
стереотипными («годы учебы»), а какими – сугубо индивидуальными? Как
структура биографии влияет на ощущение счастья? Хотя
социологи, разумеется, так или иначе сталкиваются с этими
проблемами, и исследуют их аспекты, но в качестве отдельного
предмета исследования, автономной темы в рамках социальных наук
этот вопрос еще не сформировался, и неизвестно, сформируется
ли.

Между тем, именно в рамках «Теории биографии» могла бы появиться
наука или учение о «внутренней стороне» человеческой жизни, о
том, что человек видит и ощущает, пока живет. Разумеется,
человеческая жизнь не сводится к тому, что человек видит: в ней
есть еще и деяния, и отношения с другими людьми, и часто
неощутимые события, происходящие в глубинах подсознания или в
пучинах физиологии – и тем не менее, в человеческой жизни
можно выделить аспект пассивного созерцания – его можно было
бы назвать «фильмом жизни». Как сказал Юрий Левитанский,
«Жизнь моя – кинематограф, черно-белое кино» в данном случае,
это крайне подходящая метафора. Этот фильм человек смотрит – и
предстоит ещё выяснить, из каких эпизодов он складывается,
и что занимает большее количество «экранного времени».

Критерий «экранного времени» чрезвычайно важен, чтобы понять, каково
же на самом деле содержание человеческой жизни – вопреки
тому, что принято о ней рассказывать. Ибо с точки зрения
биографа, стороннего наблюдателя в жизни человека может произойти
очень важное событие – ему, скажем, могут присвоить высокое
воинское звание, но «реальность данная в ощущениях» вокруг
новоиспеченного полковника может практически не измениться.

Важнейшим понятием в рамках обобщения материала, что же человек
созерцает на свом жизненном пути, будет понятие кадра (или
«психокадра»).Термин это заимствован из мира кинематографа, и там
он, кроме прочего означает непрерывно снятую часть фильма
между двумя монтажными склейками. Аналогично, здесь можно
было бы использовать слово «эпизод», но предпочтем слово
«кадр», как более короткое. В контексте изучения человека термин
«психокадр» будет означать часть человеческой жизни, в
течение которой человек созерцает субъективно однородный жизненный
материал, либо в течение которого вниманием человека
овладел один предмет. Разумеется, границы кадра условны и его
единство как целостности относительно: то, что в одном
повествовании представляется как кадр, может при более крупном
членении биографической линии оказаться лишь «субкадром» более
обширного кадра. Монтажная склейка не является в человеческой
жизни абсолютно объективной – хотя всякий поворот головы, и к
тому же отделяющий дни друг от друга ночной сон вполне
объективны. Тем не менее, человек сам субъективно склонен делить
предстающий ему «фильм жизни» на части. Рассказывая, что же
открывается его глазам, человек говорит: «сначала мы
увидели… потом женщина из-за угла вышла…. А потом показался и
нашим глазам открылся…». Это естественный эпизод рассказа об
увиденном, образующийся между двумя перебивками «сначала» и
«потом», «потом» и «а затем» и называется «психокадр». К тому
же, псевдообъективной основой единства психокадра будет
единство той предметности, которую человек созерцает.

К представлению о психокадре как едином и целостном также
подталкивает то свойство человеческого сознание, которое можно было бы
назвать «легкой централизуемостью». Человеческое внимание
сосредотачивается на одном смысловом комплексе, также как
зрение – на одном предмете, и в силу этого единство психокадра
определяется единством доминирующего в созерцании и
«приковывающего к себе внимание» объекта. Можно сказать, что переход
от кадра к кадру есть переход внимания от одного
доминирующего объекта к другому.

Комплексная дисциплина, изучающая «кадровую структуру» человеческой
жизни в феноменологическом, психологическом, эстетическом,
этическом, и социальных аспектах можно было бы назвать
«кадрографией» (вариант названия – «эпизодография»). В рамках
кадрографии могли бы развиваться дисциплины, посвященные
отдельным кадрам в аспекте одного органа чувств: видеография,
аудиография и т.п.

Материальные предметы, в особенности предметы человеческой
материальной культуры можно оценивать по их кадрографическому
потенциалу – то есть, по их способности на какое-то время заполнить
собою человеческое сознание, стать основным осознанным
содержанием переживаемого человеком в данный момент времени. . В
этом смысле материальная ничтожность некоторых предметов
нашей бытовой среды несопоставима с их значением в нашем
существовании как «созерцателей жизни. Замызганный журнал может
полностью занять человека на долгие часы, став его
единственным жизненным содержанием, в то время как громадный шкаф
удостаивается лишь беглого взгляда. Лицо человека куда
«кадрографичнее» его ноги, хотя конечно кадрографична обтянутая
джинсами девичья попка, за которую на улице «цепляются» мужские
взгляды. Можно составить «кадрографическую карту» человека:
наиболее кадрографично лицо, высоким «К-потенциалом» в
современной культуре также обладают ручные часы и обувь, чью
стоимость современный горожанин порою оценивает, женская грудь
приковывает внимание больше, чем мужская.

По всей видимости повышенным кадрографическим потенциалом обладают
произведения искусства – поскольку они специально
предназначены для созерцания, это входит в их определение. Всякое
произведение искусства потенциально является психокадром большей
или меньшей длительности – то есть, оно может породить
ситуацию, когда человек в течение нескольких секунд или минут
будет целиком поглощен созерцанием данного произведения
искусства. При этом, произведения живописи порождают психокадр
отнюдь не только видеографический, также как произведения музыки
– отнюдь не только не только аудиографический. Их
созерцание часто связано с тем, что называют «полным погружением в
атмосферу» чего либо» (на что жаловался Лев Толстой, говоря
что в байретское исполнение Вагнера представляет собой форму
гипноза, сводящего человека с ума). Для «погружения в
атмосферу» демонстрация произведений живописи происходит в
специальном герметическом пространстве – музее или выставке. Вообще,
с искусством, а также медиа связано существование
специальных сооружений, с одной стороны предназначенных для
демонстрации предметов с высоким кадрографическим потенциалом, а с
другой стороны организующих пространство созерцания таким
образом, чтобы созерцаемый предмет действительно захватил
внимание наблюдателя и стал бы доминировать в жизни его сознания –
хотя бы на короткое время. Таким устройств множество – от
наушников, транслирующих определенный звукоряд и отсекающих
все остальные шумы, до театров и кинотеатров, оставляющих
человека в темноте – наедине с предметом созерцания.

Вопрос о власти в значительной степени является вопросом о
кадрографии подвластных людей, вопросом о том, что заполняет их
внимание. Позиция известного человека – главы государства,
артиста, священника – в том, что этот человек может заполнить
сознательное, а порою и визуальное поле большого числа других –
и чем больше развиваются коммуникации, тем это очевиднее.
Сегодня максимальной «кадрографическим потенциалом» среди
публичных людей, наверное обладают артисты, а вот в 19 веке
наверное это были публицисты и писатели – пусть не их лицо, но
их слова могли на многие часы занять тысячи людей благодаря
технологии книгопечатания.

Всякая социальная система, претендующая на политическую или духовную
власть старается занимать в сознании людей как можно больше
времени, и для этого плодит предметы с высокой
картографичностью – начиная от портретов глав государств. Любое средство
пропаганды характеризуется тем, что оно стремится заполнить
собою время воспринимающих. Церковь – и как организация, и
как здание – в особенности русская православная церковь –
представляет собой пространство высокой кадрографической
напряженности, то есть – она насыщена материальными комплексами,
способными стать хотя бы на минуту основным содержанием
человеческого созерцания, своеобразными «черными дырами»,
способными «втянуть» человеческое внимание. . Прежде всего это
освещенные свечами иконы, перед которыми человек
останавливается в молитвенном благоговении или просто с любопытством, это
фрески и иные иллюстративные изображения, которых также надо
рассматривать, истолковывая смысл, это изображающий
небосвод купол, это алтарь, на который надо креститься, в
католицизме – статуи и рождественский «вертеп». Вполне можно было бы
представить себе научную работу под заголовком «Кадрография
богослужения» – где бы разбиралось, в какой момент времени
внимание собравшихся концентрируется на алтаре, когда – на
священнике и т.д.

Качество человеческой жизни в значительной степени зависит от того,
из каких кадров она состоит – это субъективная сторона
человеческой жизни, это жизнь, какой она является самому человеку
по преимуществу. И соответственно, и оценка человеческой
жизни – оценка ее успешности, приятности, удачности,
правильности, «счастливости» – возможна в ее кадрографическом аспекте
– то есть, исходя из того, что человек видел на протяжении
своей жизни и как долго, из какого числа «счастливых» и
«несчастных» кадров состояла его жизнь. Как сказал известный
психолог Даниэл Канеман, внимание наше, подобно лупе,
увеличивает важность тех событий и ощущений, на которые мы его
обращаем. Обратишь его на что-то приятное — станешь счастливее,
задержишь на неприятностях — почувствуешь себя несчастным.
Кадрографическая структура, таким образом, предопределяет
качество жизни.

Разумеется, это не единственный подход к оценке человеческой жизни.
На противоположном полюсе – отношение к миру, которое в
русском языке выражается словами «сознание того, что…».
Например: «Я умираю, но меня утешает сознание, что…». Или: «Меня
вдохновляет сознание того, что…» Утешать или вдохновлять может
многое. Например, что мои дети будут жить лучше меня. Что
Родина будет сильной и свободной. Что добро побеждает, что
справедливость торжествует в конечном итоге, что Господь грядет
со своим страшным судом, что научно-технический прогресс не
остановим, а коммунизм неизбежен. Важнейшей особенностью
этого неравнодушного отношения к Родине, Богу или прогрессу
заключается в том, что человек считает значимыми для своей
жизни реалии, не воплощающиеся в его субъективных ощущениях.
Будущий коммунизм или Родина – это, в буквальном смысле слова,
неощутимые ценности. Они не окрашивают собою психокадры. И
важнейшая этическая проблема, которую 20-й век завещал 21-му
заключается в том, имеются ли вообще хоть какие-нибудь
основания, чтобы быть приверженным неощутимым ценностям, может
ли действительно греть «сознание, что…». Если ответа на этот
вопрос не находится, значит, этика может быть рассматриваема
только в кадрографическом аспекте.

Правда, надо оговориться, то даже такие сомнительные реалии как
грядущий коммунизм или грядущий Страшный суд могут воплощаться в
специфических психокадрах – минутах, посвященных
размышлениям о коммунизме или о страшном суде. Идеологические
организации – будь это церковь или компартия – как раз и стремились
затормозить человека и увеличить в его жизни число таких
«психокадров размышления» – для чего и устраиваются
богослужения или политзанятия, почему и священники или политические
комиссары призывают свою паству «задуматься» – тем самым, к
жизни вызывается специфический психокадр, когда человек,
отчасти отключаясь от окружающего пространства, думает о будущих
великих событиях, и эти размышления и составляют основное
субъективное содержание его жизни в текущие несколько минут .

Существуют также абстрактные категории – например, государство –
которые ни как нельзя называть «неощутимыми», но с которыми
человек не сталкивается непосредственно. Государство нельзя
увидеть, хотя с его проявлениями можно соприкасаться на каждом
шагу. Одной из задач кадрографии будет выяснение того, какая
в реальности имеется «покадровая структура» вхождения
неощутимых, абстрактных категорий в человеческую жизнь. Например,
государство присутствует в жизни индивида через «кадры»
общения с представителями власти, слушания новостей о
государственных событиях по телевизору, созерцания портретов главы
государства, чтения законов и т.д. и т.п. Более подробное
исследование могло бы выявить основные типы подобных кадров, их
частоту и соотношение их «частотности», их влияние на
формирование мировоззрения и т.п.

Разумеется, кадрографический аспект будет и у педагогики, поскольку
в классной комнате, в учебной аудитории создается
специальное пространство, призванное сосредоточить внимание учащегося
на определенном идущем на «сцене» представлении, и таким
образом свести его восприятие к восприятию внушаемого
материала. Образование очень близко к театру, и ему конечно не все
равно, как менять сцены и явления.

Идущая вместе с ошеломительным развитием электронных коммуникаций
эпоха «клипового мышления» ставит также вопрос об о уменьшении
средней продолжительности одного кадра.

И еще одна из важнейших задач кадрографии – критика тех аспектов в
рассказах о жизни, которые не вытекают из реального
человеческого опыта, а представляют собой лишь дань стереотипным
общественным формам фиксации и описания человеческой жизни.
Рассказ о жизни должен соответствовать тому, что человек видел и
чувствовал – а не традициям кадрового учёта. Ибо отделы
кадров занимаются совсем не теми кадрами…