Онтологические прогулки

В июле 2010 года, еще до наступления жары, сопровождаемой смогом
от лесных пожаров и горящих торфяников, в Москву, в рамках культурной
программы года Франции в России, прибыла французская театральная
группа для показа пьесы по чеховским мотивам. Актерами этой группы
были аутисты.

К сожалению, мне не удалось посмотреть в Москве пьесу в их исполнении,
но я видел видеозапись их импровизаций, снятую во Франции помощником
режиссера, ответственного за пластику актеров спектакля, француза
с русской фамилией, бойко, хотя и с ошибками, говорящего по-русски,
благодаря любезности которого мне удалось познакомиться с таким
редким жанром, как творчество аутистов.

С медицинской точки зрения аутист характеризуется отставанием
в формировании речевых навыков, проблемами в общении с другими,
доминированием в поведении ограниченной группы стереотипов.

Однако, в более широком, например психотерапевтическом, смысле
при классификации характеров человека под аутичностью понимается
природная самостоятельность субъекта, его независимость от внешних
воздействий, событий, среды.

Все перечисленное создает негативный образ аутиста, представляя
его как патологию, исключение из общепринятых правил, отпадение
от социального порядка. Иными словами, ощущается, что аутистом
быть вредно для нашего социального здоровья, что это надо, по
возможности, избегать как инфекцию во время эпидемии гриппа в
городе.

Если ранее Маркс утверждал, что философия должна не объяснять
мир, а изменять его, то наши современники, Делез и Гваттари, видят
миссию философии в изобретении концептов относительно этого мира.
Можно добавить, что концепты, не претендуя на изменение мира,
могут, однако, менять самих людей. Концепты, использующие при
этом переворачивание оптики рассмотрения человека, пользуются
особенным спросом и успехом.

Попробуем также изменить оптику рассмотрения аутиста, чтобы увидеть
его, так сказать, с противоположной, позитивной стороны, то-есть
со стороны пользы.

Увидеть аутизм не как случайное проявление некоего физиологического
регрессивного процесса у отдельно взятого человека, а как вполне
возможный концепт человека будущего.

Французский философ Жан Франсуа Лиотар в своей работе «Состояние
постмодерна», изданной в 1979 году, рассматривает познавательную
деятельность человека в современных развитых сообществах как пространство
языковых игр. Лиотар анализирует телеологию и методы легитимации
для сфер гуманитарного и научного знания, сопоставляя эпохи модерна
и постмодерна.

По его мнению, в эпоху модерна знание использовало в качестве
средства своей легитимации так называемый «большой рассказ», метанарратив,
претендующий на универсальность. Хотя научное знание с подозрением
относилось к метанарративам, используемым в гуманитарном знании,
относя их к области мифологии, тем не менее, и сама наука прибегала
к легитимирующему дискурсу, называемому философией, которая также
испытывала на себе воздействие метанарративов.

В качестве примеров метанарративов на различных этапах человеческой
истории можно указать сотериологический метанарратив раннего христианства,
понятие прогресса эпохи Просвещения, включающее неограниченное
расширение знания и смягчение нравов человеческих, диалектика
Абсолютного Духа у Гегеля, неизбежный переход человека из царства
необходимости в царство свободы у Маркса.

Мера истинности суждения в области гуманитарного или научного
знания в эпоху модерна определялась мерой его вписанности в господствующий
на данный момент метанарратив.

Сменивщий модерн постмодерн приносит с собой недоверие, подозрение
к метанарративу как легитимирующему фактору, что выражается в
кризисе метафизической философии. Метанарративная функция ставится
под сомнение и утрачивает, как следствие, свои атрибуты, используемые
с прилагательным «великие» – рассказы, цели, проекты, герои. Происходит
фрагментация, распыление универсальных метанарративов в множество
локальных нарративов, составленных из языковых частиц прагматических
по своей природы – денотативных, дескриптивных, прескриптивных.

Иными словами, происходит отказ от доминантной роли в сфере упорядочения
человеческого знания универсальных устойчивых языковых комбинаций,
используемых, например, в структурализме и теории систем, и осуществляется
переход к прагматике языковых частиц.

Меняется технология производства смысла, человеческого в человеке,
она освобождается от универсальных метанарративов. Поскольку всякое
упорядочение является принуждением, насилием, то можно сказать,
что философия, как легитимирующий дискурс человеческого знания,
теряя метанарратив, приобретает большую свободу за счет снижения
диверсификации и упрощения своего инструментария искусственности,
производящего философские концепты. Таким образом, философия обретает
все большую свободу.

Если ранее философский инструментарий искусственности включал
такие инструменты, претендующие на универсальность и абсолютность
в пространственно-временном горизонте как бесконечность, вечность,
единство, абсолют, Бог, добро, зло и т.д., то упрощение инструментария
идет в сторону его релятивизации и прагматизации.

Эта тенденция усиливается, когда, начиная с Ницше, провозгласившего,
что «Бог умер», и Вебера, объявившего о начале «расколдовывания»
мира, начались процессы «деструкции» у Хайдеггера и «деконструкции»
у Деррида по реинвентаризации философского инструментария, в котором
от былой ранее избыточности остаются только такие простые подручные
средства как «Другой» у Сартра, «власть» у Фуко, «точки интенсивности»
у Делеза, «желание» у Лакана, «событие» у Бадью.

Наблюдаемый в данный момент процесс сокращения и упрощения корпуса
философского инструментария, позволяет предположить, что эволюция
философского инструментария может рассматриваться не обязательно
как прогрессивно расширяющийся процесс, а как процесс циклический
или даже регрессивный.

Вполне возможно, что процесс, происходящий в философии, отражает,
в какой-то мере, сокращение и упрощение суммы символического,
искусственного, человеческого в человеке. Иными словами, процесс
«расчеловечевания» человека.

Таким образом, человек может циклично или линейно одновременно
становиться более свободным и менее человечным, в смысле понижения
уровня его искусственности. С этой тенденцией связывается, вероятно,
декларирование суверенного право человека на свободу, столь распространенное
в наше время.

Если тенденция освобождения философии в смысле минимизации ее
инструментария будет продолжаться, то можно предположить, что
в дальнейшем в философии произойдет сворачивание пространственно-временного
горизонта концепта человека как части ньютоновского вечного и
бесконечного космоса до замкнутой на себя лейбницевской монады.
При этом человек, теряя свою космичность, включенность в мир,
и социальность, диалог с Другим, остается в полном одиночестве
с самим собой. Это находит отражение в современной тенденции поиска
человеком своей приватной аутентичности.

Такой прогноз выглядит устрашающим и, как следствие, неправдоподобным.
Однако, человек, представленный в таком философском повороте,
напоминает, как ни странно, фигуру, которая уже присутствует среди
нас и определяется как аутист.

В переводе с греческого аутизм можно перевести как «самособойность»,
и аутист выступает в этом контексте как человек «сам по себе»,
то-есть как абсолютно свободный человек, как Чужой, независимый
от мира и Другого.

Чтобы как-то снизить вполне естественное для нас неприятие образа
будущего человека как Чужого, можно просмотреть в Интернете видеозаписи
творчества и рефлексии аутистов:

www.youtube.com/watch?v=JnylM1hI2jc

www.youtube.com/user/silentmiaow#p/a/u/2/8WK144ZdxFU

Вполне возможно, что это позволит принять образ грядущего Чужого
в качестве одного из возможных вариантов концепции человека будущего.

Хотя, с другой стороны, хотелось бы услышать аргументы, что этого
не может быть.