Онтологические прогулки

«Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и если волной снесет в море береговой Утес, меньше станет Европа, и также, если смоет край Мыса или разрушит Замок твой или Друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит и по Тебе». Джон Донн.

Стихотворение английского поэта и религиозного проповедника 16-го века Джона Донна "По ком звонит колокол" приобретает двойственное значение в контексте книги современного итальянского философа Джорджио Агамбена "Грядущее сообщество", в которой представлен утопический проект по устранению принципа удержания человеком своей идентичности. С одной стороны, "колокол звонит" по капиталистическому сообществу, основанному на удержании человеком идентичности и обреченному на самодеструкцию, а, с другой стороны, "колокол звонит и по Тебе", как ЛЮБОМУ из нас людей, в сообществе, которое возможно.

Агамбен начинает свою книгу фразой, что «грядущее бытие – бытие любое». Любое является для Агамбена ключевым словом, расположенным между единичным и общим.

Любое понимается Агамбеном не как дополнительное качество единичного помимо общих качеств и независимо от сингулярности единичного. Для Агамбена любое «именует бытие такое, какое оно есть». Введение любого позволяет, как считает Агамбен, единичному уйти «от ложной дилеммы, принуждающей познание выбирать между невыразимостью индивидуального и интеллигибельной природой общего». Иными словами, любое – это диалектическое снятие бинарной оппозиции «единичное – общее».

Агамбен анализирует истоки возникновения любого единичного, которые определяются антиномией индивидуального и универсального в языке. В качестве примера любого единичного он приводит понятие «пример», используемое в языке. Смысл примера для определенного множества единичных состоит в том, что пример справедлив для всех единичных этого множества, и он сам также принадлежит как единичный этому множеству. Иными словами, пример, будучи единичным определенного множества одновременно представляет или замещает все другие единичные этого множества. Агамбен подчеркивает, что бытие примера - это бытие только в языке, то-есть «пример определяет не бытие-красным, но быть-сказанным-красным».

Для Агамбена «любое не означает (как это заметил Бадью) «нечто высвобожденное из-под власти языка, нечто неименуемое, неразличимое»; скорее оно означает нечто, которое, существует лишь как чистое быть-сказанным, в силу самого этого обстоятельства как раз и оказывается неименуемым; оно - бытие-в-языке некоего не-лингвистического.То, что здесь остается без имени, - это как раз названное бытие, само имя; освобожденным от власти языка здесь оказывается только бытие-в- языке.»

Таким образом, это позволяет представить любое единичное как единичное, лишенное всякой идентичности и обладающее только свойством принадлежности, включенности. Можно сказать, что любое единичное – это единичное в чистом виде.

Для определения статуса любого единичного, занимаемого им места, Агамбен, будучи ценителем и знатоком средневековой схоластики, привлекает понятие блага, истины.

Для Агамбена «благо не является и не может быть некоей вещью или некоей благой возможностью, парящей где-то над всем сущим или пребывающей по ту строну возможности зла». Благо само не имеет места, но является гарантом бытия, выступая как внешнее для вещей, определяя и ограничивая каждую вещь, предоставляя ей место в мире сущего.

Благо есть антитеза, отрицание зла, а истина есть опровержение не-истины. В силу чего  «единственным содержанием истинного и действительного является неистинное и неподлинное». Поэтому  истина презентирует свою внутреннею неконсистентность, неправильность через предоставление места ложному, не-истине, а человек утверждает свою идентичность, свое собственное через предоставление места несобственному.

Однако, в рамках этики, существующей в наше время, всякое проявление неподлинного, несобственного рассматривалось как угроза стабильности мироздания и субъекта и тщательно изымалось из употребления.

Агамбен пишет: «Наша судьба — жить в мире, где всякое свое, собственное и подлинное абсолютно иллюзорны,  но, возможно, именно нам впервые предоставляется возможность присвоения несобственного и неподлинного как такового».

Для Агамбена: «Любое - это матема единичности, без которой и бытие, и индивидуация остаются немыслимыми». Он полагает, что единичное лишено сущности, и «отношение между общим и единичным не следует понимать как пребывание одной и той же сущности в различных индивидуумах.» Поэтому он вводит идею несущественного множества, объединения единичных, лишенных сущности.

Любое возникает не как следствие безразличия общего по отношению к единичному, но как результат неразличимости единичного и общего, их взаимного безразличия. «Любое - это вещь со всеми своими качествами, ни одно из которых, однако, не образует различия».

Взаимодействие единичного и общего осуществляется в обе стороны путем взаимного проникновения и присвоения, возрастания и убывания.

Бытие, возникающее вдоль границы этого подвижного взаимодействия единичного и общего, и есть бытие любого.

Таким образом, любое единичное характеризуется своей способностью  замещать, становиться вместо или занимать место единичного. Тем самым отменяется собственное место любого единичного, оно всегда является совместным, пустым местом.

Таким образом, доминирующему в нашей культуре мифу о сингулярности, уникальности единичного, представленного в сообществе, «противопоставляется абсолютная заменимость, лишенная представления и представимости, - абсолютно непредставимое сообщество.»

Исследуя становление любого единичного, Агамбен использует понятие «манеры» («manierа»), опять же заимствованное из средневековой схоластики. «Manier'ой называется такое количество вещей и такой статус вещей, при которых каждая вещь остается такой, какой она есть».Таким образом, «maniera» не соотносится ни с общим, ни с единичным, а представляет собой некую образцовую единичность, можно сказать, множественную единичность. То-есть «maniera» - это пример, любое единичное.

Бытие любого единичного – это есть также и сам способ порождения бытия. Любое единичное, будучи единичным, но лишенным своей сингулярности, и являясь одновременно также любым, то есть общим, множественным, постоянно порождает свое бытие, или, можно теперь сказать, порождает свое бытие своей собственной манерой, свободно используя самое себя, но не обладая при этом своим существованием.

Указав на бинарную оппозицию «единичное - общее», основополагающую для современной культуры, и диалектически снимая его через введение понятия «любое» , Агамбен набрасывает контуры опосредованного этим альтернативного утопического проекта.

Агамбен считает, что в современном человеческом сообщество исчезли социальные классы, поглощенные всемирной мелкой буржуазией, которая «знает только отчужденное и неподлинное и отвергает саму мысль об истинном слове.Стыдливость и наглость, конформизм и маргинальность - вот вездесущие полюса любых ее эмоциональных проявлений.»

Используя работу французского философа Ги Дебора «Общество спектакля», Агамбен констатирует, что на современном этапе капитализма отчуждение, экспроприация распространяется на «социальное отношение людей, опосредствованное в образах», в результате чего человеческий экзистенциальный опыт предстает в форме отстраненного зрелища, спектакля.

Таким образом, в современном капитализме произошло не только отчуждение труда для человека, но и его общественной социальной сущности, его коллективного восприятия, памяти, коммуникации.

Они превращены в товар, продаваемый на глобальном рынке зрелища, перманентного спектакля, представления, идущего под лозунгом «всякое представление - благо, и всякое благо - предстает».

Экспроприация капитализмом языковой и коммуникативной природы человека привело к тому, что коммуникация не объединяет людей, а разделяет их. Отчужденный язык обособился в независимую сферу, где он больше ничего ни выявляет, ни обозначает. Однако, в этом Агамбен видит возникновение новой позитивной возможности, которая может быть направлена против самого капитализма, поскольку «у людей впервые открывается возможность обрести опыт собственной лингвистической сущности - не того или иного высказанного в языке, но опыт самого языка, где важны не те или иные утверждения, но важен сам факт - сама возможность речи.»

Несмотря на то, что текущее состояние дел свидетельствует о том, что капиталистическая формация человеческого сообщества движется к своему саморазрушению, то есть «колокол уже звонит по капитализму», Агамбен считает, что существует альтернативная возможность нового «грядущего сообщества», которая позволит избежать этого, казалось бы, неизбежного конца.

Агамбен выдвигает утопический проект, презентация которого представлена в нижеприведенной цитате Агамбена, проникнутой пафосом, который я лично полностью разделяю, и уверенностью, которой я, к сожалению, не обладаю:

«Потому что если бы люди не искали свою идентичность в индивидуальности, ставшей чуждой и бессмысленной формой, а вместо этого им удалось бы приобщиться к этому несобственному - несобственному как таковому, и им удалось бы превратить свое бытие-такое не в идентичность и не в индивидуальные особенности, а в единичное, лишенное какой-либо идентичности, в единичность совместную и абсолютно экспонированную, то есть если бы люди смогли быть не своими «так», образующими ту или иную биографическую идентичность, но быть лишь этим «так», своей экспонированной уникальностью, своим собственным лицом, тогда, возможно, человечество впервые приблизилось бы к сообществу без предпосылок и без субъектов, к общению, в котором уже нет несообщаемого».

В современной культуре декларации о ценности человеческой жизни и правах человека скрывают тот факт, что для государства человек, лишенный идентичности, не представляет ценности. Поэтому государство враждебно относится к человеку, выступающему как любое единичное, которое отвергает свою идентичность, любые условия своей принадлежности-быть, но стремится удержать свою принадлежность-быть только сказанным, свое собственное бытие в языке.

Именно отбор и формирование субъектов с новой парадигмой «любого», которые позволят человечеству  выжить и стать другим, Агамбен рассматривает в качестве политической задачи для нашего поколения.

Политика единичного как любого, утверждает Агамбен, «будет уже не борьбой за захват государства или за контроль над ним, а борьбой между государством и не-государством (человечеством), необратимым выпадением единичного как любого из государственной организации. Когда единичное образовало бы сообщество, не требуя при этом признания какой либо идентичности, где люди бы именно со-принадлежали друг другу».

Здесь уместно воспроизвести концовку стихотворения Джона Донна, используемого в качестве эпиграфа для этой статьи: «А потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол: он звонит и по Тебе».