Онтологические прогулки

В петербургских многоквартиных домах с коридорной системой домашние растения, пребывание которых в самих квартирах по каким либо причинам подошло к концу, принято не выбрасывать, а выставлять их в коридор в качестве почетных пенсионеров с сохранением минимального ухода за ними.  В коридоре, рядом с квартирой, где я живу, и находились эти растения, высланные в изгнание, но полностью не позабытые, благодаря заботам моей сердобольной соседки по квартире Галины Николаевны.  

Регулярно, по праздничным дням, когда обитатели дома пьют пиво больше, чем обычно, случаются несчастья с этими коридорными растениями, когда неосторожный подвыпивший обитатель наступает на них или выдирает их с корнем, впрочем, делая это ненамеренно. Вот и в эти недавние майские праздники одно растение, кажется бегонию, выдернули, но затем, однако, чтобы скрыть следы содеянного ее запихнули обратно в горшок, создав однородное месиво из земли, корней и листьев. Галина Николаевна, божий дар с пучком белых волос на голове, попричитала над бегонией, освободила ее от земли и унесла к себе. Позже у нее в комнате я видел пострадавшую бегонию, поставленную в чашку с водой с вырезанным из картона кружком,  который отделял таким образом корни в воде от листьев в воздухе.  Зная Галину Николаевну как добрую женщину и милую соседку, я не мог, тем не менее, не спросить себя: «В силу чего человек принимает иногда  на себя ответственность за растения?» Вопрос праздный, но вполне этический.

Недавно мне попался случайно на глаза перевод статьи Саймона О'Салливэн (Simon O'Sullivan), по видимому ирландца, преподающего курсы по истории искусства и визуальным культурам в Лондонском университете. Длинный заголовок статьи  «Этика Лакана и «забота о себе» Фуко: две схемы производства субъективности (и отношения субъекта к истине)» давал повод предположить, что в ней может находиться информация, связанная, в какой-то мере, с поставленным мною выше вопросом. Я прочитал статью, иногда сверяя в неясных местах перевод с оригиналом статьи, опубликованной в журнале  Parrhesia (10), 2010 (pp. 51-73), и впоследствии не пожалел об этом.  В дальнейшем я буду именовать автора статьи как просто автора.

В начале статьи  автор  пишет, что с появлением психоанализа понятие «блага»,  как конституирующего фактора для традиционной этики, блага индивидуального, общечеловеческого или метафизического, начинает вытесняться психоаналитическим понятием «желания», которое направлено против любого блага, поскольку оно выступает также как бытие к смерти. Такого рода этическая оптика, представленная в книге французского философа Жака Лакана «Этика психоанализа», меняет, таким образом,  традиционную этическую оптику на противоположную. Другой французский философ Мишель Фуко также выстраивает свой проект этики, альтернативной по отношению к традиционной этике,  в форме «заботы о себе», понятия заимствованного из греческой античности, но, по мысли Фуко, вновь ставшего актуальным для нашего времени. Автор ставит вопрос о соотнесенности между собой этических позиций Лакана и Фуко, их взаимоисключаемости или взаимосоотнесенности. В качестве инструмента, позволяющего осуществить такое сопоставление, автор использует этику Спинозы, которая, по его мнению, может указать на связь, существующую между этиками Лакана и Фуко.

Лакан, выстраивая свою этическую позицию в «Этике психоанализа», пишет о том, что традиционная этика, исходя из понятия блага создает смыслы в форме оценочных суждений и осуждений действий субъекта, которые вынуждают последнего действовать сообразно «службе блага» в терминологии Лакана, которая сводится к аккумулированию всевозможного блага – здоровья, социального престижа,  денежных знаков и т.д. Для Лакана традиционная этика – это дискурс Господина, принуждение имманентного субъекта посредством трансцендентного оператора власти.  В отличие от традиционной этики этика психоанализа строится, исходя из гипотезы наличия у субъекта желания,  желания бессознательного, которое не осознается субъектом и механизм действия которого не дан субъекту. Желание направляет субъекта не к какому-то благу, а к демонтажу любого блага и является по существу бытием к смерти. Для Лакана  этика психоанализа определяется мерой непротивления поведения субъекта внесубъектному  желанию, и он говорит об этом следующим образом: ««Действовал ли ты в согласии с желанием, которое в тебе?»

Концепция «заботы о себе» Фуко, на первый взгляд, также предполагает наличие некоего блага, предопределяющего жизненный путь субъекта. Однако, это не совсем так. «Забота о себе» в изложении Фуко является практикой субъекта исключительно субъективной, то есть не подчиненной  внешнему трансцендентному императиву, что сближает ее с практикой психоанализа. Для Фуко «забота о себе» - это  «позиция в отношении себя, других, и мира», «определенный способ внимания к тому, что мы думаем и что происходит в нашей мысли». В конечном итоге, это совокупность практик, которые «совершаются самим собой над самим собой» и «посредством которых обретается ответственность перед собой и через которые сам изменяешься, очищаешься и преобразуешься».  Хотя в такой трактовке «заботы о себе», предполагается, как кажется, наличие некоего блага, запускающего все эти механизмы у субъекта, однако, здесь благо дано в весьма специфическом смысле, для прояснения которого автор привлекает этику Спинозы, в которой содержится критика трансцендентной природы блага.

С одной стороны, этика Спинозы содержит указание для субъекта следовать определенной аскезе и дисциплине, контролируя и репрессируя свои удовольствия, что предстает как дискурс власти с использованием оператора блага. Однако, с другой стороны, этика Спиноза не сводится к набору моральных императивов, а в большей степени является практикой, цель которой для субъекта, не располагающего «знанием» себя, а, следовательно, и априорным понятием блага для себя,  создать себя в качестве своего собственного основания и принять на себя ответственность в соответствие с возникающим апостериорным благом. Таким образом, для Спинозы субъект всегда существо ретроактивное, практика которого осуществляется не для достижения субъектом чего-то, а состоит в подготовке субъекта к тому, чем ему еще только предстоит стать. Иными словами, этика Спинозы базируется не на презумпции блага для субъекта, а на практике преобразования субъекта. Подводя итог сопоставления этики Спинозы с этиками Лакана и Фуко, автор делает вывод, что  вслед за Спинозой этики последних отказываются от трансцендентного императива «блага» и априорной заданности как блага, так и самого субъекта, и смещают акцент на преобразовании субъекта, пребывающего в поисках апостериорного блага.

Фуко, анализируя античную «заботу о себе», подчеркивает, что она определяла отношение между субъектом и «истиной» в такой форме, при которой истина не дается субъекту через сам акт знания, субъект не обладает правом на истину только в силу наличия своей субъектности. Доступ к истине открывается для него через его собственную трансформацию в процессе поиска истины. Таким образом, Фуко определяет истину как нечто имманентное субъекту, которое определяет практику, формирующую субъекта в поисках обретения истины. При этом обретаемая истина оказывает обратное воздействие на субъекта, как об этом пишет Фуко: «Истина проливает свет на субъекта: истина даёт субъекту блаженство». Для Фуко практика субъекта в поисках истины – это процесс преображения субъекта как конечного существа в ходе восхождения к породившему его бесконечному.

Переход от античности к Новому времени через «картезианский момент» приводит к замене субъекта истины на субъекта знания. Знание предстает как самоочевидная истина, и практика «заботы о себе» сменяется на практику знания. Сведение субъекта к субъекту знания означает его редукцию к тому, что известно, то есть к прошлому, в то время как античная «забота о себе» была ориентирована на будущее. Остаточные следы античной практики «заботы о себе» Фуко находит у таких мыслителей как Гегель, Шопенгауэр, Ницше, Гуссерль и Хайдеггер, а также у Маркса и Лакана.  У Лакана субъект рассматривается именно как субъект истины, причем место истины у Лакана – это место бессознательного, место  Вещи, то есть Реального. Субъект у Лакана конституируется посредством желания.  В своей отчужденности от Реального субъект предстает как всегда желающий Реальное, взыскующий к истине, но никогда не схватывающий ее, поскольку в последнем случае  субъект исчезает в своем бытии к смерти.

В рамках этических позиций Лакана и Фуко  рассматривается взаимоотношение этики и власти. Если традиционная этика для Лакана является этикой Господина, дискурсом власти, то этика Фуко ставит вопрос о само-властии субъекта, являющейся целью практики «заботы о себе», которая меняет местоположение власти вовне и располагает его в самом субъекте, делая власть для субъекта своей. Для Лакана желание направлено против власти, которая всегда подчиняет желание, требует отложить, перенести его исполнение. Поэтому власть у Лакана является для процесса субъективации сдерживающим, репрессивным фактором. Само-властие субъекта у Фуко, хотя и является властью, однако ее влияние на процесс субъективации носит принципиально другой характер, о чем пишет Делез в своей книге «Фуко».

Для Делеза практика «заботы о себе» у Фуко позволяет в ходе субъективации  поместить бесконечное в конечное субъекта, переместить внешнее для субъекта в «складку» его внутреннего, формируя становление субъекта через установление отношения к самому себе, то есть обретение им само-властия. Таким образом, истина у Фуко  заключается в «складке», формируемой субъектом, то есть имманентной субъекту.  Делез отмечает два пути развития практики «заботы о себе», которые определили различные цивилизационные проекты. Восточная цивилизация ориентирована на окончательное разворачивание «складки» у субъекта, раскрытие внутреннего внешнему, на бытии к смерти. Западная цивилизация детерминирована гипотезой о перманентности для субъекта процессов сворачивания и разворачивания «складки».

Для Лакана, в отличие от Фуко, процесс субъективации может быть представлен, считает автор, как процесс движения желания от наружной к внутренней границе тора, в центре которого находится пустота, ничто, недостижимое Реальное. Желание разворачивается, чтобы достигнуть невозможного наслаждения, и выступает, таким образом, как категорический императив Канта. Однако, если для этики Канта категорический императив является трансцендентным для субъекта, то для Лакана он остается ему имманентным. Внесубъектное желание в форме Танатоса, бытия к смерти, направляет стремления субъекта в ничто, которое выступает как истина для субъекта, как имманентная основа его существования. Ничто, как невозможное место для исполнения желания,  и есть основа присутствия субъекта в мире в форме нехватки. Таким образом, если у Фуко истина представлена «складкой», возникающей в процессе субъективации, то есть постоянно производимой субъектом, то у Лакана истина для субъекта есть Реальное, всегда скрытое от субъекта, поскольку сам субъект пребывает только в Символическом.

Различие точек зрения Лакана и Фуко на концепцию истины порождает и различные описания ими самого процесса субъективации, который выстраивает  субъекта, разворачивающегося к истине. В традиционной этике, согласно Лакану, субъект может быть определен как субъект вины, виновный в том, что преследуя трансцендентное благо, детерминируемое господским дискурсом, он откладывает свое желание, приводящее его к аффективному состоянию своей виновности. Однако, в рамках своей этики Лакан полагает, что «единственное, что может делать нас виновными – это сдача позиции в отношении своего желания». Поэтому субъект Лакана – это герой, который упорствует в своем желании, отвергает трансцендентное благо традиционной этики, формируя себя как субъекта имманенции, «что есть определенно наше дело», как считает Лакан.  Субъект Фуко в рамках «заботы о себе» также является субъектом имманенции, однако, он не следует героически за своим энигматическим желанием, а выстраивает себя, создает новые формы субъектности, «производит своё тело, свои манеры, свои чувства и страсти, саму свою экзистенцию как произведение искусства», считает Фуко. В своей книге «Тысяча плато» Делез противопоставляет субъекта-героя Лакана, следующего, несмотря ни на что, за желанием по пути к предустановленной, хотя и недостижимой истине, субъекту Фуко, который в поисках истины эту истину постоянно изобретает и создает как произведение искусства.

В заключении своей статьи автор набрасывает контуры грядущих субъектов, которые могли бы возникнуть на горизонте эволюции человечества, если бы субъекты эволюционировали в буквальном соответствии с  этиками Лакана и Фуко. Героический субъекта Лакана формируется в своей имманенции в пространстве символического, в котором происходит его отчуждение, невротизация и одновременно «излечение хорошей речью» («bien-dire»), которая постоянно переозначает его желание. В то время как субъект Фуко в рамках производства имманентной ему «складки» в соответствие с «заботой о себе» использует при этом различные практики, например, любовь или медитация, которые не являются обязательно дискурсивными.  Таким образом, в обоих случаях имеет место процесс утверждения имманенции постоянно формирующегося субъекта с той разницей, что у Лакана субъект противостоит любой власти, следуя за своим желанием, а субъект Фуко утверждает свое само-властие.

Делез, прогнозируя  в своей книге «Фуко» возможную эволюцию формы процессов субъективации, считает, что «нет оснований полагать, что она (форма) выживет при вступлении человека в игру с новыми силами: новая композиция станет новым типом формы, ни Богом, ни человеком». Речь идет о возможной замене доминирующей  в наше время модели картезианского субъекта на другие возможные модели. Можно предположить, давая волю фантазии, что формирование грядущих субъектов будет происходить не только в пространстве языка, то есть до-символического пространства, освобожденного от необходимости производства дискурса, но и в пространствах органической жизни, путем рекомбинации различных фрагментов углеводородных соединений, аминокислот, и даже неорганической жизни, вероятнее всего на базе кремниевых соединений, используемых в современных компьютерах.  В какой-то мере этот прогноз находит свое обосновании и в концепте субъективации Лакана, где внесубъектное желание может быть идентифицировано как бытие к смерти, движение жизни к смерти, переход от органического к неорганическому.  Автор пишет в заключение, что грядущий субъект должен становиться как бы все более объектным, то есть представать «как объект, но особо привилегированного типа объект, который содержит свернутыми в нем все другие объекты» и который выступает как «инстанция конечного, которое парадоксальным образом удерживает бесконечное внутри себя».

Можно сказать, что такого рода прогноз грядущего субъекта направляет нас не вперед в будущее, а возвращает назад в прошлое, в магические времена архаики , когда человек рассматривал себя как неотделимую часть целокупного мира,  мира людей, растений, животных, воды, камней  и звезд. Вечное возвращение в некотором роде.

Возвращаясь же к упомянутой в самом начале Галине Николаевне, моей соседке по квартире, можно только выразить благоговение и восхищение перед тем, что она как Женщина, которая в приведенной в самом начале ситуации конкретным образом берет на себя ответственность за растения, она уже носит в себе зародыш этого грядущего субъекта, по простоте душевной  не отдавая себе в этом отчета.