Проза

Вот бы только мост сейчас был пуст! В такое время на нем сущее
столпотворение. Он ведь узкий, по нему один-единственный
автомобиль едва проезжает, бока не оцарапав. Вот и выстраивается
целая очередь. И не одна, разумеется, а целых две, по одной с
обеих сторон. На тот берег пройдет машина, с того одну
пропустят, туда пройдет, обратно следует. Так и стоишь
день-деньской, ждешь.

Подъезжаю к мосту, а на нем ни души! Ни с той стороны, ни с этой!
Вот уж повезло, так повезло! Сейчас я через него мигом
перемахну, потом на первом повороте сверну направо, там по
переулочкам попетляю, и я на месте. Получается, что если я и
опоздаю, то всего ничего, минут на двадцать максимум.

Стоп! А это что? Ящик какой-то или пакет прям посреди моста валяется…

Наверно, фура потеряла груз, а водитель и не заметил, или ему влом
было на мосту останавливаться. А может, проезжала мусорная
машина, и из ее контейнера вывалился черный и блестящий пакет
мусора. Или пешеход шел через мост, устал – спину у него
заломило – и он лег отдохнуть на натертый до блеска, скользкий
и теплый от солнца мрамор.

Так и есть!

Пешеход!

Лежит, руки раскинув, загорает…

А он вообще живой-то хоть?

Может это лихач какой-нибудь распял его так на дороге?

Смотрю, глаза вроде открыты… хлоп, моргнули... значит, живой.

– Эй! Ты чего тут разлегся? – интересуюсь.

Молчит.

– Слышь, мужик, встань, проехать надо…

Ни в какую.

Что ты с ним будешь делать? Взять оттащить в сторону? А если меня с
ним увидят? Скажут потом, сбил, а тело хотел скинуть в
речку. У меня как раз на переднем бампере свежая вмятина, въехал
в соседа пока парковался. Сосед у меня злой, давай сразу
орать:

– Что ты, как баба, без яиц что ли водишь?

А что я ему отвечу? Ну да, виноват…

– Эй, мужик, вставай давай!

Я его даже пнул по туфле легонько.

Не шелохнется. Только моргает и в небо смотрит. И чего он там такое увидел?

Ладно, можно на худой конец прямо над ним проехать. А что? Он вроде
не особо здоровый, днища не заденет, вот только эти его
руки… Вот зачем тебе надо было их раскидывать в стороны? Не мог
что ли лечь и просто вытянуть их вдоль тела? Обязательно
надо было их разбрасывать, словно ты в них транспарант держишь?

Надо прикинуть, может я его и с руками вместе проскочу… Он ведь и
правда совсем небольшой, можно сказать карлик…

Я лег на мрамор, коснувшись головой его головы. Раскинул, как и он
руки. Должен пройти… Его руки чуть не на треть короче моих …

А на небе тем временем вижу, дождь собирается. Нет, не проливной.
Так, немножко покапает и перестанет. Но тучи все же серые,
грозные…

Можно этот мост, конечно, взять и слева объехать. Тут ведь дело
какое, мост этот и не нужен как бы вовсе. Речушка прям за ним
обрывается. А за речушкой пахота. Вот по ней можно мост и
объехать. Только у нас так не принято. Стоит мост, значит, будь
добр, езжай по нему. Не хочешь, так и нечего тогда на этот
берег соваться. Вон и местные жители стоят, опершись на
воткнутые в чернозем вилы, на меня вроде как смотрят. И с их
стороны что-то к мосту приближается, мотоцикл или машина, не
разобрать пока.

Лежу, жду пока ближе подъедет. То я абсолютно уверен, что это
машина, то мне кажется, что все же мотоцикл.

Оказывается, это телега. На ней стог сена, и правит телегой сухой
как сено мужик. Сидит в резиновых сапогах по самое колено,
хлыстом размахивает. Мне на него смотреть неудобно, шея устает,
но я все равно смотрю, интересно ведь…

– Тпррру!

Остановился у въезда на мост, на меня смотрит. Потом на мою машину.
Потом на пешехода. И снова на меня.

– Мужики! – кричит. – Вы чего?

– А ты его спроси, – и на пешехода киваю.

– Проехать мне надо! Сейчас дождь пойдет, сено намокнет, куда я его
потом мокрое дену?

Тоже мне, оригинал… Проехать ему надо. Если сосед мой целый день тут
лежит, то неудивительно, что он ничего не отвечает.
Замучили его проходимцы эти. Не сидится им дома. А чего им
собственно не сидится? Кому это сено нужно в наши дни? Лошадей
кормить? Так ведь отлично известно, что для лошади ничего лучше
овса нет!

Слышу, шлепают конюховы сапоги по белому мрамору. Чавкают, будто он
с рыбалки едет.

– Эй, вы тут живые?

Наклонился надо мной. Руку тянет, пощупать хочет.

– Живые, живые, – отвечаю. – Чего тебе?

– Да мне бы на ту сторону, – жалобно так говорит. – Сено…

– Да чего ты заладил все… сено, сено… Зачем тебе это сено?

Задумался конюх. Не знает, что и сказать. Вот втемяшилось мужику в
голову, что ему сено надо на тот берег отвезти, и он скорее,
пока не забыл, выводит коня, закладывает повозку, и мчится к
мосту. А зачем, кому на той стороне понадобилось это сено,
он уже и не помнит.

Загрустил конюх, присел на теплый мрамор.

– Да, – вздыхает, – говорила мне моя, чтоб не ехал я черт знает куда
на ночь глядя… Сырничков к обеду нажарила… Эх, какие у нее
сырнички получаются… Со сметанкой… Заманить меня ими хотела…
А я нет, сказал, что потом поем, когда вернусь, запряг коня
и понесся…

Сзади послышался велосипедный стрекот. По мосту зашелестели шины.
Оборачиваться мне было неудобно, да и не нужно, потому как
прямо на уровне моих глаз остановилось колесо, и нога
велосипедиста ступила на мрамор.

Конюх молчал.

– Эй, конюх, ты тут?

– Тут.

– А чего молчишь?

– Лежу. Думаю. Тут, оказывается, удобно думать. Когда на этой
тарантайке дребезжишь, то в голове у тебя чистый гоголь-моголь
получается… А тут как-то просторно, тихо…

Велосипед вдруг с грохотом рухнул но мост. Следом зашлепали по мосту
кроссы. И снова на радость конюху все затихло.

– Эй, велосипедист, ты тут?

Молчит.

– Эй, спортсмен!

– Да тут он, – отвечает мне конюх. – У меня в ногах улегся.

– Чего он там делает?

– Не знаю… Лежит…

Я приподнял голову, вывернул шею… Вижу, все мы вчетвером улеглись
цепочкой, так, что убери сейчас из-под нас мост, все равно он
останется, сплетенный из наших тел, обезьяний…

Сквозь полудрему слышу – мотор заводится. Я этот звук хорошо знаю.
Бывает, порычит он вот так, порычит, да и не заведется.
Приходится тогда либо от соседского аккумулятора прикуривать,
если только он у него тоже не сдох, либо просить чтоб сосед
подтолкнул маленько. А сосед у меня злой, обещает помочь только
если бутылку ему поставишь. Что делать, ставлю. А он потом
напивается и ломится ночью ко мне в дверь.

– Пусти, Егоровна, пусти! На душе волки воют!

И заводит на весь дом:

– Позволь узре-е-е-ть очей твоих небесный све-е-е-т!

Но на этот раз помощь соседа не потребуется. Мотор завелся с
третьего проворота, фырчит. Я голову приподнял, смотрю, пешехода
того, что лежать придумал, на месте нет. Машина моя уже
развернулась, отъезжает, а за ней, добрый человек, решил, видно,
мне помочь, вора поймать, конюх бежит. Бежит и на ходу
пытается на велосипед запрыгнуть. Велосипед вовсю громыхает,
сапожищи конюховы по мосту стучат как подкованные и чавкают,
словно в них пол пруда воды набралось. Вот он одну ногу
приподнял, на другой прыгает как оловянный солдатик, кое-как
перекинул ее через велосипед, пытается в седло попасть. Велосипед ,
как непокорный мустанг, кидает его из стороны в сторону. Но
конюх тоже не промах, оседлал зверя, набрал скорость, и
вслед за машиной исчез из вида.

Я посмотрел на небо. Тучи ничуть не рассеялись, сейчас, видать,
громыхнет. Так вроде смотришь, не страшно, но когда громыхнет,
засверкает, когда польет как из ведра, мало тогда не
покажется. А уж что тогда с сеном произойдет, так вообще страшно
подумать! Промокнет, сопреет, сгниет, какой тогда от него прок!

Вскочил я, значит, не столько о себе заботясь, сколько о сене, и
побежал к коню. Сел на повозку и ору во все горло:

– Ноооо!

Лошадка признала меня, тронулась. По заблестевшему еще ярче от
пролившихся капель мрамору стучат ее копытца. А на мосту, почти в
самом его конце лежит велосипедист. И дождь ему нипочем.
Может он, конечно, еще успеет вскочить и отбежать в сторону…
Но если не успеет, скажу, что не разглядел… В такой-то
ливень… Это если спросят, конечно… Ведь поймут же, ведь сено же… А
чтоб сено промокло, этого ведь никак нельзя допустить...