Проза

 

 

На первом этаже бабушкиного дома, в одном с ней подъезде, жила сумасшедшая.

 

У нее были всклокоченные серые волосы и привычка разговаривать с самой собой.

 

Часто она это делала на виду у всех, прямо у распахнутого кухонного окна.

 

Беседы ее носили грубый характер. Она что-то выкрикивала, огрызалась, порой почти рычала и одновременно лезвием большого кухонного ножа стучала по пустой разделочной доске.

 

Я пробегал первый этаж с удвоенной скоростью, а дальше, с приданным ускорением, взлетал до пятого этажа.

 

Баба Шура передвигалась по комнате медленно, переваливаясь с ноги на ногу и охая.

 

На кухонном подоконнике, как обычно, стояло несколько тарелок с овсяным киселем.

 

Когда он затвердеет, Баба Шура зальет его молоком и подаст на стол.

 

Я полез пальцем проверить, не готов ли кисель, а Баба Шура сказала:

 

- Вот и мать твоя так же любила в кисель пальцем потыкать…

 

Она залила серый островок молоком и дала мне мою любимую деревянную ложку.

 

Она была расписана хохломой, черными и золотистыми цветами.

 

- А потом в нашу деревню пришли немцы…

 

Бабушка подсыпала мне сахарку.

 

- И столовались они у нас…

 

В окно бабушкиной кухни виднелось озеро, и перед ним – кладбище с детским садом.

 

- И вот заготовила я на них всех, расставила по подоконникам миски, а эта маленькая паразитка незаметно понатыкала всюду пальцем…

 

Баба Шура налила молока и в свою тарелку и села рядом.

 

- А я этого сразу и не приметила. Только когда немцы уже пришли, и я им кисель их несу, вдруг вижу - преступные следы, и мгновенно все понимаю…

 

- А поздно…

 

По кухне шумно и неповоротливо маневрировала большая, как бомбовоз, муха.

 

- А тут еще кошка Нюша – она всегда на них шипела – пробежала промеж ног, потом на подоконник, и из окна, как будто провинившись в чем-то – шмыг во двор…

 

- Немцы уставились в свои тарелки, и главный из них, тот, что не снимал каску даже когда ел, как заорет:

 

- Katzen! Katzen!

 

 - Тут они ложки свои побросали, за автоматы схватились, и на улицу вслед за кошкой повысыпали…

 

Баба Шура отведала собственный кисель, осталась довольна, и продолжала:

 

- И сначала тихо было… а потом автоматные очереди…

 

- То тут…

 

- То там…

 

- По всей деревне…

 

За окном проехал здоровенный зеленый Кировец, и весь дом затрясся, вместе с киселем.

 

- Позже всюду стали находить трупы кошек…

 

- И Нюша наша так и не пришла больше…

 

Я доел кисель и полистал газету, которая у бабушки всегда пахла как-то по-особенному. Ничего интересного в ней, правда, кроме запаха, не было.

 

По столу ползал рыжий муравей.

 

Бабушка жаловалась, что от них никак не получалось избавиться. И больше всего их было в ванной, где они ползали по ржавой трубе, а если были неподвижны, то были неотличимы от ржавчины.

 

На выходе я так же ускорюсь, приближаясь к первому этажу, и вылечу из двери почти как боевой снаряд.

 

Обернувшись, я увижу пустое окно сумасшедшей.

 

На подоконнике – разделочная доска.

 

На доске – нож.

 

Оставалось надеяться, что и хозяйка тоже была где-то там… дома…

 

И все же, всю обратную дорогу я буду оглядываться…

 

В качестве преследователей мне будут мниться и сумасшедшая соседка, и немцы, а когда буду проходить кладбище, то и мертвые кошки…

 

Остановлюсь...

 

Обернусь...

 

И никого не увижу...