Онтологические прогулки

Как сама человеческая деятельность, так и вовлеченные в нее предметы
известны человеку крайне частично. Впрочем, в полном знании
человеческая практика и не нуждается, поскольку в вещах
цивилизация использует только их «полезные эффекты» – а все,
что сверх этих полезных эффектов оказывается в категории куда
менее привлекающих внимание «побочных эффектов». Об этом
писал еще Аристотель: «В самом деле, тот кто строит дом, не
строит того, что привходящим образом получается вместе с
возникновением дома (ведь такого – бесчисленное множество: никто
не мешает, чтобы построенный дом для одних был приятен, для
других – вреден, для третьих – полезен, и чтобы отличен от
всех, можно сказать, существующих вещей; ни с чем из всего
этого домостроительное искусство не имеет дела)» _ ¹.

В последние годы данное положение неоднократно по разным поводам
выдвигалось российскими философами. И поскольку этот пункт
крайне важен для всей нашей темы, мы позволим себе привести две
развернутые цитаты:

«Если выдвинуть полезные для цели свойства реального предмета,
служащего средством, и абстрагироваться от всех остальных свойств
данного предмета, то мы получаем своего рода
средство-понятие, т.е. логическое определение средства... Но в реальном
процессе деятельности в качестве средства принимает участие не
средство-понятие, не те несколько свойств предмета, которые
человек принимает за средства реализации цели. В процессе
реализации участвует настоящий предмет – носитель этих
свойств. Это реальное средство... в действительности обладает
бесчисленным количеством других свойств, о которых человек либо
не знает, либо считает их индифферентными по отношению к
цели. Поэтому и результат фактической деятельности не совсем
совпадает с целью, так как реальное средство участвует всеми
своими свойствами, а не только теми, которые познаны
человеком.» _ ²

«...Присваивая видимую, непосредственно данную, сознательно
воспринимаемую часть природы, т.е. природу в форме производящей
силы, человек воздействует на нее во всех ее формах.
Опредмечивание имеет наряду с сознательным, ожидаемым, прогнозируемым
аспектом и неосознанные. Деятельность по присвоению энергии
угля помимо производственного имеет социальные, духовные,
психологические, физиологические, генетические, геологические,
экологические и т.п. аспекты и последствия, причем как сам
шахтер, так и все современное ему общество может не иметь ни
малейшего представления о существовании биогеоценозов,
генетического кода или условных рефлексов.» _ ³

Итак, вследствие того, что качества вещей, которыми оперируют в
человеческой деятельности более многочисленны, чем
предполагается в функциональных заданиях этих вещей, то достижение любой
человеческой цели сопровождается получением N-го количества
непредвиденных результатов – «побочных эффектов». И эти
побочные эффекты могут быть негативными для человеческого
существования. Тогда же, когда человеческая деятельность
соизмерима по масштабам с биосферными процессами, то побочные эффекты
могут оказаться вредными для человеческой среды обитания.
Но при более внимательном анализе это «могут» превращается в
«скорее всего должны».

Природа представляет собой бесконечное число качествований,
взаимосвязанных между собой. Техника – двоюродная сестра логики –
образуется благодаря приведению человеком в конструктивную
взаимосвязь ограниченного числа сторон природной реальности.
Однако, поскольку воплощенная техника оперирует
действительными природными предметами, то сознательно изменяя взаимосвязь
части природных свойств, техника фактически изменяет
взаимосвязь между всеми природными свойствами – но при этом не
вносит в целостность природных взаимосвязей никакой
конструктивности, ибо техника просто не обращает внимание на эту
целостность. Неинструментальные свойства вовлеченных в техносферу
предметов, то есть свойства выходящие за пределы технических
схем и заданий сами не могут во взаимоотношениях друг с
другом и с окружающей средой обладать гармонией и органичностью,
поскольку конструктивный принцип, руководящий их сочетанием
относился исключительно к инструментальным свойствам, и
таким образом побочные свойства сочетались случайным образом.
Автономное, самодостаточное бытие инструментальной реальности
с необходимостью оборачивается дезорганизованностью и
дисгармоничностью реальности остальной.

Усиливая рациональность в одном месте, человек порождает хаос в
другом. Человек, создавая мир инструментов, действует подобно
паре электродов, разделяя и поляризуя бытие, накопляя на одном
полюсе рациональные и инструментальные отношения, а на
другом – образованные случайными сочетаниями хаос и дисгармонию.
Не хаос не гармония не существуют в естественном мире.
Только человек является создателем действительной (т.е.
максимально чистой) рациональности, так и создателем действительного
хаоса. А поскольку человек существует и может существовать
только в рамках более или менее целесообразно организованных
систем – будь то природа или общество, – то хаос и
дезорганизация оборачиваются с точки зрения экологии синонимами зла.

Лежащая в основе техники идея целерационального действия есть идея
действия чисто-сознательного, чисто-рассудочного, очищенного
от внесознательных мотивов. Это превращает человека в
элемент им же придуманной технической схемы. Экологический кризис
наступает тогда, когда человек осознает, что не может жить
исключительно в мире, охватываемом его сознанием, и
следовательно могущим быть преобразованным через рациональное,
сознательное конструирование. Чтобы остаться в мире рационального,
надо сосредотачивать внимание только на
рационализированном, преображенном аспекте инструментализованных вещей и всеми
силами пытаться отстраниться от их прочих аспектов. Таким
образом получается классическая дихотомия: есть ясное, дневное
сознание – прибежище рацио, и есть бессознательное –
обитель тьмы, демонов и всякого рода метафизических «злодейств».
Контакт сознания с бессознательными не принесет первому
ничего, кроме безумия и причастности к хаосу.

Но эта дихотомия, разумеется, стоит на ложных основах. Хаос, от
которого отворачивается сознание – это не то, что не было
охвачено рационализацией, а то, что порождено самой
рационализацией; бессознательное – это не разность бытия и сознания, а
обратная сторона сознания. Однако, поскольку рационалистическое
сознание заведомо невнимательно к непреобразованному
аспекту вещей, то оно не может различить рукотворную
иррациональность от естественной нерациональности (вернее,
нетехничности). А если к этому добавить самодовольную агрессивность
рационализма, то становится понятным, почему последствия
рационализации выступали под маской разности бытия и рациональности.

В этом неразличении, переходящим в подмену – (т.е. конечно, один из
секретов) агрессивности противопоставления разумного и
неразумного Новым Временем. Чем больше утверждался разум (т.е.
то, что называлось разумным), тем больший хаос открывался, а
понять взаимосвязанность этих процессов – значит лишить
«разумное» статуса такового, т.е. собственно, преодолеть новое
время. Это напоминает ситуацию со знаменитым тезисом Сталина:
«с ростом социализма обостряется классовая борьба»;
ошибочность этой идеи – не просто теоретическая проблема, ибо
заставить государство это осознать – значит уже свергнуть
социализм.

Следуя традиции идущей от какого-нибудь Руссо, бессознательно следуя
духу эпохи не знавшего сомнений рационализма очень многие
современные авторы говорят, что суть современного
экологического кризиса человечества – в разделении мира, когда
цивилизация противостоит природе, искусственное – естественному. Но
сетования по поводу этой разделенности в сущности являются
погромными по отношению ко всей человеческой культуре, ведь в
ее основе лежит цивилизация. Если мы хотим решать
экологические проблемы не разрушая цивилизацию, то основу кризиса
надо видеть не в разделенности мира на природу и культуру, а в
разделенности самой культуры – на те стороны вовлеченных в
культуру вещей, которые попадают в поле зрения человеческого
рацио и все остальные.

Из этого закономерно следует вывод, звучащий на первый взгляд
несколько неожиданно: экология человека должна стать если не
разделом культурологии, то, во всяком случае, дисциплиной,
смежной с ней.

В этом в общем-то нет ничего сверхоригинального. Надо только
вдуматься в первоначальное значение слова «экология» – наука о
доме, о своем доме. Ядро экологического кризиса – в том, что мы
не знаем своей культуры, не знаем вещей своей цивилизации. И
устранение кризиса через преодоление этого обстоятельства –
путь не только эффективный, не только логически необходимый
– но путь реалистичный – в отличии от идеи устранения
искусственной Среды, опосредующей отношения между человеком и
природой.

В этой связи хочется привести слова одного англо-китайского
философа; не потому, что они очень оригинальны и интересны, но как
раз наоборот – потому, что они чрезвычайно характерны, и
представляют собой один из вариантов постоянно повторяющейся в
философско-экологической литературе идеи:

«В отличие от первобытного человека, жившего слитно с природой и
родовым опытом, представитель современной цивилизации – это
узник, изолированный от природы, которому, следовательно, и не
дано обрести подлинного знания о ней.» _ ⁴

Иметь глубокие познания о природе, т.е., в сущности, о всем
бесконечном бытие – это утопия, и она может быть приближена к жизни
единственным способом – выделением в бесконечной природе
того ограниченного ядра, о котором действительно может быть
достигнуто «подлинное»«, т.е. экологически достаточное знание.
Глубокие знания человек способен получить лишь о том, с чем
находится в отношениях обращения и общения. Именно поэтому
такие , как Мей Ван Хо могут ставит первобытного человека в
пример современному с точки зрения знаний о природе.
Современный человек живет внутри окультуренной природы, внутри
искусственного, и если мы задались задачей преобразовывать, а не
разрушать цивилизацию, то надо исходить из этого. А если
так, то ничего не остается, как изучать природу через замочную
скважину культуры, видеть в культуре то ядро, изучение
которого и необходимо, и возможно в первую очередь.

Без культурологического углубления экология человека обречена на
совершенно ложную установку. Она вынуждена будет исследовать
взаимоотношения между природой и внешней, рационализированной,
хорошо известной стороной культуры, между природой и тем
основным, что для человека есть в его культуре, в то время как
появление экологических проблем означает проявление у
культуры латентных сторон и побочных эффектов.

Социальное измерение экологического кризиса – в конфликте
рациональностей разных временных уровней. Побочные последствия
культурной деятельности вовлекаются в поле зрения рацио позже
основных – собственно, это главный критерий отличия основных от
побочных. Инерция объективированной рациональности прошлого
мешает объективации рациональности настоящего – уже
построенный завод мешает спасению Байкала. Однако, суть
экологического конфликта – не во враждебности завода озерам в принципе, а
в том, что в момент строительства завода его рассматривали
как совокупность значительно меньшего числа функций, чем
сегодня; тогда понятие завода обладало меньшим содержанием, чем
теперь. Экологический конфликт – не между заводом и озером,
а между прежде известными функциями завода и вновь
открытыми, между старым и новым смыслом понятия «завод».

Говоря о какой-либо важной современной проблеме, нельзя обойти
мнение авторов того направления, которое условно называется
почвенническим. От авторов этого направления очень часто можно
услышать, что кризис отношений «человек-природа» как-то связан
с «отрывом от своих культурных корней», с «незнанием
собственных истоков». Произносящие эти лозунги не понимают ни
того, насколько они правы, ни того, почему они правы. Обычно
предполагается, что наши предки обладали знанием каких-то
особых алгоритмов гармонического сосуществования с природой. Это
далеко не очевидно, выжигание лесов – абсолютно не
оптимальная экологическая политика. Но дело даже не в этом. Прошлое
содержит все зародыши настоящего, и возврат в прошлое – не
решение, а лишь отсрочка проблемы. Культура и цивилизация
безнадежно ушли от своих эволюционно более ранних этапов, и
философия экологии, пытающаяся пристыдить настоящее образом
прошлого несомненно утопична и неконструктивна; в конечном итоге
это один из вариантов все тех же теорий «стагнации» и
«пределов роста», которые, по верному замечанию А.Толстова
отличает «заклинательность» и «расслабленная мечтательность» _ ⁵.
Изучение истоков культуры нужно не для поиска рецептов, но это
одна из сторон понимания культуры во всей многогранности, а
это, в свою очередь – ключ к началу правильного решения
экологической проблематики.

За культурологическую ориентацию экологии человека говорит еще тот
факт, что по-видимому если в экологической философии
создается что-то реальное, то это происходит благодаря обобщению
природоохранных и т.п. мероприятий, т.е. опять же элементов
культуры. Реальная экологическая политика возможна только без
погромов.

Не нужно погрома и т. ск. эпистемиологического. Некоторые
современные философы, например Хесле, требуют смены господствующей на
Западе парадигмы «своего дома», имея в виду перенос статуса
последнего с цивилизации, с искусственной Среды на все
бытие. Степень реальности данного требования зависит от
радикальности его толкования. Оно будет утопией и призывом к погрому,
если из него выводить прекращение существования культуры и
цивилизации в качестве аксиологических центров, из которых
исходят при решении экологических проблем. Единственное, что
в реальной действительности может стоять за громким лозунгом
«смены парадигм» – требование расширения и углубления наших
представлений об условиях существования все той же
искусственной среды.

Впрочем, экологический перелом в системе мышления, переход к
«духовной диктатуре экологии» осуществляются не тогда, когда у нас
появляются более обширные представления о последствиях нашей
деятельности – широта таких знаний относительна, и степеней
расширения может быть сколько угодно. Переход к
экологичности мышления происходит в том случае, если мы уже в процессе
деятельности заведомо предполагаем существование неких
аспектов, которые есть, но мы о них еще не знаем. Другими словами
экологичность мышления заключается в том, что в круге
представлений о последствиях антропогенного воздействия на мир
обязательно планируется пока еще пустая область расширения –
область нашего незнания.

________________________________________________________________

Примечания

1. Аристотель. Метафизика. Кн. 6, Гл.2
2. Левиашвили П. Анализ экономической ценности. М., 1990, стр. 38-39
3. Чернышев С. Смысл. М., 1993, стр. 68
4. Мей Ван Хо, Естественное бытие и гармоническое общество//Природа, 1993 г., №3
5. Толстов А. Вступительное слово к статье Мей Ван Хо (см. выше)