Онтологические прогулки

Везет же некоторым исследователям моделей культуры! Вечно им в
голову приходят интересные темы. Например: «Откуда растут ноги у
Бреговича?». Или: «Ревущие девяностые. Откуда растут ноги у
Бреговича»… А я сразу после работы домой – смотреть сериал
«Бригада». А потом – «Место встречи изменить нельзя».
Преемственность поколений. Неделя двойного счастья.

Мне уж доводилось писать
, что национальная художественная культура выстраивается
из произведений героико-эпического жанра. Хотя во все
времена, начиная с Гомера, это был «низкий», массовый жанр – бах,
трах... Периоды сосредоточенности искусства на «философии
сердца» – пустое для национального опыта. Они оставляют следы
лишь в памяти «интеллектуальных элит», роль которых в
Истории, скажем прямо, подносить тапочки.

Вот взять фольклор. Волшебные и героические сказки классифицируются
здесь выше, чем сказки бытовые и притчевые. В литературе,
напротив, роман «Евгений Онегин», (притча о лисе и журавле),
стоит в негласном рейтинге выше, чем героическая повесть
«Капитанская дочка». Он считается «энциклопедией русской жизни»,
хотя на самом деле, конечно, это энциклопедия опыта
русского образованного сословия, пользующегося исключительным
правом ранжировать литературу.

То, что литература всегда была занятьем «элит», не новость. Не
случайно её популярные жанры находятся в загоне, являются уделом
писателей не первой руки и не великого бескорыстия.
«Популярный» (народный) означает в литературе «низкий».

Возможно, это произошло потому, что чтение – занятие вообще не
народное. В культуре существует три типа коммуникации. В
«обыденной», то есть в культуре бытового общения, господствуют
отношения субъектно-объектные, «я – оно». В «официальной»
культуре приняты объектно-объектные отношения, «оно – оно». В
«народной» – субъектно-субъектные, «я – ты».

Простейший пример. Учительница говорит ученику: «Тебе дали четыре
яблока, два ты отдал другу, сколько осталось?» – «Четыре». –
«А как же друг?» – «А фиг ему». Урок арифметики актуализирует
ситуацию «официальной» культуры, в которой ученик обязан
расстаться с субъектностью: у него не может быть личных
мотивов, он должен превратиться в объект, направленный к другому
объекту, то есть в функцию решения арифметической задачи.
Ученик же остался в контексте обыденности, не принял правил
«официальной» игры. Из этого же ряда задачка про птиц: на ветке
сидели четыре птицы, охотник выстрелил в одну, сколько
осталось? Официальный ответ – три, обыденный – ни одной
(улетели).

В отличие от обыденной культурной коммуникации, где субъект
противопоставляет объекту свой личный опыт, в культуре традиционной
(то есть «народной») субъект и объект синкретичны. Известна
байка о деревенской плакальщице, отказавшейся наговаривать
свои тексты на магнитофон фольклористов: как можно, без
покойника?.. Да, она плачет за плату, по установленной формуле,
но – от горя же!..

Помню, когда сериал «Место встречи…» показывали впервые в 1979 году,
я учился в четвертом классе. Самой строгой учительницей
была Марь Петровна – с ней шутки плохи!.. Но даже грозная Марь
Петровна (литераторша, кстати сказать) не устояла перед
общенациональным психозом: включила на перемене телевизор, по
которому шел утренний повтор вчерашней серии, да так и не
смогла выключить: вместо урока мы всем классом смотрели серию до
конца.

В критический момент какой-то погони весь класс от напряжения
вскочил на ноги. (А на уроках труда мальчики как раз проходили
выпиливание лобзиком, так что карманы у всех были набиты
фанерными пистолетиками.) Понятно, что мы повыхватывали эти
пистолетики и принялись ожесточенно палить в экран! Даже моя
соседка по парте Наташа Верховская, одолжив у меня запасной
«ствол», помогала Жеглову валить гада.

А ведь это был повтор, и чем закончится погоня, было уже известно…
Но разве мы вспоминали об этом в такой захватывающий момент?!
Миф всегда актуален в процессе его развертывания, участники
ритуала проживают его всерьез – независимо от знания
сюжета… И разве мог кто-то из нас в процессе совместной погони
обратиться к Жеглову в третьем лице – «он»? Нет, только во
втором: «Как держать, Глеб?» – «Неж-жно!..»

* * *

Народная культура потому и отдает предпочтение устным жанрам, что в
них можно участвовать коллективно. Даже когда смотришь
«Бригаду» один, можно быть уверенным: в это время вместе с тобой
по дивану ерзает вся страна. С чтением так бывает нечасто,
исключения – разве что Пелевин, Акунин, Коэльо… писатели «для
народа», реверсы популярности.

В отличие от «женских» бытовых мыльных опер, сериалы героического
жанра действительно объединяют народ. За перипетиями судьбы
Саши Белого сочувственно следили и ваш черносотенный покорный
слуга, и ультра-либерал Александр Архангельский, написавший
о «Бригаде» хвалебный отзыв. В каждом из нас дремлют
рудименты героя. Область же этических оценок (плохой – хороший,
убийца – не убийца) есть дело второстепенное. В конце концов,
Онегин – тоже убийца.

Эпический герой, экстраверт, человек действия всегда открыт к
диалогу. Герой романтического или «психологического»
извода, напротив, побуждает «задуматься о себе», выталкивает
читателя и зрителя в поле рефлексии, оставляет наедине с собой.
Поэтому он в принципе не может быть «народным» героем. Не
потому, что народу не свойственно задумываться, а потому, что
он является в принципе не эгоистическим феноменом. В генокоде
существа под названьем «народ» записано требование быть
жертвой истории. Отдавая – существовать.

В книге Эриха Фромма «Иметь или быть» цитируется такой пример. На
столе стоит синий стакан, и все, что о нем можно сказать, это
то, что он синий. Таким образом его «идентичность» связана с
тем, чем он жертвует. Все цвета спектра задерживает, а
синий – отдает, пропускает. Не случайно торжество либеральной
идеологии (иметь) приводит к размыванию национальных
идентичностей (быть).

Фильм, прославляющий русских бандитов, явление, несомненно, не
либеральное, ведь он основан на крови. В этой связи хочется
процитировать Сергея Переслегина: «Постиндустриальное общество –
обработка информации вместо обработки вещества /энергии.
Информация становится «кровью цивилизации». А вот у
представителей исламской концепции мира пока еще другая кровь, и
переливают они ее в Европу принудительно, по праву более мощного
принципа воспроизводства населения».

Известно, что в мусульманской (как и в китайской) культуре интересы
и права личности существенно ограничены. Между тем именно
они, мусульмане и китайцы, являются сегодня главными
продолжателями нашего вида. Не значит ли это, что человек жив ровно
настолько, насколько он готов умереть?.. Хотя бы по
телевизору.