Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

В начале 1979 года, через три-четыре месяца после моего возвращения
в Нью-Йорк, я познакомился с человеком, сыгравшим
центральную роль в смерти Сакса.

Марии Тернер было в то время двадцать семь или двадцать восемь.
Высокая, сдержанная молодая женщина с коротко подстриженными
светлыми волосами и острым лицом. Она была далеко не
красавицей, но меня привлекал проникновенный взгляд серых глаз и
нравилось, как она одевается - со строгой чувственной грацией,
лишь изредка прорывавшейся в кратких проблесках эротичной
забывчивости. Например, когда она позволяла юбке чуть задраться,
кладя ногу на ногу, или дотрагивалась до моей руки, когда я
давал ей прикурить. Это не было издевкой или сознательной
попыткой вызвать сексуальное возбуждение. Меня поразило, что
она казалась хорошей буржуазной девочкой, отлично выучившей
правила поведения в обществе, однако, больше в них
совершенно не верящей, у которой есть какая-то тайна, которой она
может захотеть с вами поделиться, а может и не захотеть, по
настроению.

Фото: Влад Порной, взято с сайта, находящегося по этому адресу

Она жила в студии на Дуан Стрит, недалеко от моего жилища в Варике,
и после вечеринки мы вместе поехали на бруклинском такси
обратно на Манхэттан. Это оказалось началом сексуального союза,
продлившегося два года. Я использую это выражение в
качестве клинически точного описания, но это не значит, что между
нами были только физические отношения и что мы не
интересовались друг другом, помимо постели.

И все же то, что между нами существовало, было лишено романтических
ловушек и сентиментальных иллюзий, а характер нашего
взаимопонимания мало изменился с той первой ночи. Мария не жаждала
привязанности, которую ищет большинство, любовь в
традиционном понимании была ей чужда, страсть лежала за пределами ее
способностей. Учитывая мое внутренне состояние в то время, я
был с радостью готов принять поставленные ею условия. Мы не
предъявляли друг другу претензий, виделись лишь время от
времени, вели совершенно независимую жизнь.

И все же между нами существовала прочная привязанность, близость,
которой мне не удалось в полной мере достичь с кем-нибудь еще.
Хотя мне и потребовалось какое-то время, чтобы это
уразуметь. В начале я находил ее жутковатой, возможно, даже
извращенной (что придавало волнующий характер нашим первым
встречам), но со временем понял, что она просто эксцентрична, не
ортодоксальна, жила в соответствии с тщательно разработанной
системой причудливых индивидуальных ритуалов. Любой опыт у нее
систематизировался, становился самостоятельным приключением
с риском и ограничениями.

Каждый из ее проектов попадал в категорию, отличную от остальных. Я
проходил под рубрикой «секс». В первую ночь же она назначила
меня своим сексуальным партнером, и я продолжал выполнять
эту функцию до самого конца. В мире ее навязчивых идей я был
для Марии всего лишь одним из ритуалов.

Но я любил ту роль, которую она для меня выбрала, и никогда не жаловался.

Мария была художником, но ее работы не имели отношения к созданию
объектов, традиционно называемых искусством. Некоторые
называли ее фотографом, другие - концептуалистом, третьи считали
писателем. Но все эти определения были неточны, и я не думаю,
что вообще было возможно как-то ее классифицировать.

Ее творчество казалось слишком сумасшедшим, слишком своеобразным,
слишком личным, чтобы его можно было отнести к одному виду или
области искусства. Ее захватывали какие-то идеи, она
работала над проектами, появлялись конкретные результаты, которые
можно показывать в галереях, но эта деятельность рождалась
не столько из желания делать искусство, сколько из
необходимости потворствовать собственным навязчивым идеям, жить только
так, как она хочет. Жизнь всегда была на первом месте, и
некоторые долгосрочные проекты она делала исключительно для
себя и никому не показывала.

С четырнадцати лет она хранила все подарки, подаренные ей на день
рождения, так и не развернутые, аккуратно расставленные на
полке по годам. Позже, уже став взрослой, она ежегодно
устраивала на свой день рождения торжественный ужин, приглашая
столько гостей, сколько лет ей исполнялось.

Иногда она неделями сидела на так называемой «монохромной диете», с
едой одного цвета на каждый отдельный день. Понедельник –
оранжевый: морковь, мускусная дыня, вареные креветки. Вторник
– красный: помидоры, японская хурма, тартар для стейка.
Среда – белый: мука, картошка, домашний сыр. Четверг – зеленый:
огурцы, брокколи, шпинат – и так далее, вплоть до последнего
приема пищи в воскресенье.

В другой раз она проводила разделение по буквам алфавита. Целые дни
проходили под знаком буквы «б», или «с», или «в», а потом
также внезапно, как начала, она бросала эту игру и
переключалась на что-нибудь другое. Полагаю, это были всего лишь
капризы, маленькие эксперименты с идеями привычки и классификации,
но иногда такие игры могли длиться годами. Например,
существовал долгосрочный проект одевания мистера Л., незнакомца,
которого она встретила на какой-то вечеринке.

Мария решила, что это один из самых красивых мужчин, каких она
встречала, но одет он был просто ужасно, поэтому, не сказав
никому ни слова, она сама занялась улучшением его гардероба.
Каждый год на Рождество она посылала ему анонимный подарок –
галстук, свитер, элегантную рубашку, а поскольку они с мистером
Л. вращались практически в одних и тех же кругах, время от
времени сталкиваясь с ним, она с удовольствием отмечала
значительные перемены в его гардеробе: мистер Л. всегда носил
одежду, присланную ему Марией. Иногда она даже подходила к
нему на какой-нибудь вечеринке и делала комплименты по поводу
одежды, но не более того, так что мистер Л. так и не понял,
что это она посылала ему эти рождественские посылки.

Мария выросла в Холивуоке, Массачусетс. Она была единственным
ребенком, родители развелись, когда ей было шесть лет. Окончив
школу, она поехала в Нью-Йорк с намерением поступить в
художественную школу и стать художником, но, пробыв там один
семестр, потеряла к этому интерес и забросила занятия.

Она купила себе подержанный Додж и отправилась в путешествие по
американскому континенту, оставаясь по две недели в каждом
штате, находя по пути временную работу, где придется, –
официантки, сезонной рабочей на ферме, рабочей на фабрике,
зарабатывая ровно столько, сколько нужно, чтобы переехать с одного
места на другое. Это был первый из ее безумных, превращавшихся
в навязчивую идею, проектов, и в некотором смысле самая
невероятная вещь из сделанных ею: совершенное бессмысленное и
произвольное занятие, на которое она потратила два года жизни.
Ее единственной целью было провести в каждом штате
четырнадцать дней, в остальном она была вольна делать все, что
захочет. Упрямо и бесстрастно, не задаваясь вопросами
относительно целесообразности своих действий, Мария довела дело до
конца. Когда она начинала, ей было всего девятнадцать - юная
девушка, совсем одна, но она все-таки сумела о себе
позаботиться и избежать серьезных катастроф, пережив приключения, о
которых мальчики ее возраста могли только мечтать.

Однажды во время этого путешествия один ее коллега дал ей старую
35-миллиметровую камеру. Без предварительных инструкций, безо
всякого опыта она начала делать фотографии. Когда через
несколько месяцев после этого она увиделась в Чикаго с отцом, то
сказала, что, наконец, нашла, чем бы хотела заниматься в
жизни. Она показала ему несколько фотографий, и, впечатленный
силой ее первых опытов, отец предложил сделку. Если она
продолжит заниматься фотографией, он будет оплачивать ее расходы
до тех пор, пока она сама не сможет себя содержать. Не
важно, сколько на это уйдет времени, но бросать это дело ей не
позволено.

В любом случае так она сама мне об этом рассказывала, и у меня нет
оснований ей не верить. Все годы, пока продолжались наши
отношения, каждое первое число месяца на счету у Марии появлялся
депозит в тысячу долларов, поступавший прямо из банка в
Чикаго.

Она вернулась в Нью-Йорк, продала грузовичок и поселилась в студии
на Дуан Стрит, в большой пустой комнате, расположенной этажом
выше оптовой торговли маслом и яйцами.

Первые месяцы ее пребывания в Нью-Йорке прошли в одиночестве и
подействовали обескураживающе. У нее не было друзей, не было
жизни, о которой она могла бы говорить, а город казался
незнакомым и опасным, будто бы она в нем никогда раньше и не жила.
Она начала неосознанно ходить за незнакомыми людьми на улице,
выбирая кого-нибудь наугад, выходя утром из дому, и тем
самым определяя, куда она пойдет в этот день. Так у нее
возникали новые мысли, она могла заполнить пустоту, которая,
казалось, вот-вот поглотит ее.

Иногда она брала с собой фотоаппарат и снимала людей, за которыми
ходила. Вернувшись вечером домой, она садилась и записывала,
где побывала, что делала, используя маршруты незнакомцев,
чтобы строить гипотезы об их жизни и иногда составлять их
краткие воображаемые биографии.

Примерно так началась ее карьера художника. Затем последовали новые
работы, движимые тем же духом расследования и любовью к
риску. Ее темой был глаз, драма наблюдателя и наблюдаемого. В
выставленных ею работах проявлялись качества, присущие самой
Марии: дотошность, внимание к деталям, опора на произвольные
конструкции, терпение на грани невыносимости. Для одного из
проектов она наняла частного детектива, чтобы он следил за
ее передвижениями по городу. Несколько дней этот человек
фотографировал ее, когда она ходила по своим обычным делам,
отмечая все ее перемещения в маленькой записной книжке, не
упуская из виду даже самые банальные и проходные события: как она
перешла улицу, купила газету, зашла в кафе выпить чашку
кофе. Это был совершенно искусственный опыт, но у Марии дух
захватывало, что кто-то активно ею интересуется. Самые
незначительные действия были теперь нагружены новым смыслом, самая
сухая рутина наполнилась необычными эмоциями. Спустя
несколько часов, она так привязалась к детективу, что почти забыла,
что сама ему платит. Когда в конце недели он передал ей свой
отчет, и она изучила свои фотографии, прочла исчерпывающую
хронологию своих передвижений, ей показалось, она стала
кем-то другим, превратилась в воображаемое существо.

Для следующего проекта Мария устроилась горничной в большой отель в
центре города.

Идея была в том, чтобы собирать информацию о постояльцах,
ненавязчиво и никого не компрометируя. На самом деле она намеренно
избегала встреч с ними, ограничившись разбросанными в комнатах
вещами. Она снова делала фотографии, снова придумывала на
основании попавших к ней улик истории их жизни. Это была, так
сказать, археология настоящего, попытка восстановить суть по
простейшим фрагментам: корешок билета, порванный чулок,
пятно крови на воротничке рубашки.

Через некоторое время с Марией попытался познакомиться на улице
какой-то мужчина. Она нашла его непривлекательным и отшила. В
тот же вечер по чистой случайности она наткнулась на него на
открытии галереи в Сохо. Они разговорились, и Мария узнала,
что на следующее утро мужчина отправляется со своей девушкой
в Новый Орлеан. Она тоже туда поедет, решила Мария, и в
течение всей поездки будет следовать за ним с камерой. Он ее
совершенно не интересовал, и меньше всего она искала любовных
приключений. Она собиралась прятаться, избегая любого
контакта, только изучая его внешнее поведение и не пытаться
истолковать увиденное.

На следующее утро она села на рейс из Ла Гвардии в Новый Орлеан,
остановилась в гостинице и купила себе черный парик. За три дня
она обошла дюжину отелей, выясняя местопребывание того
человека. Наконец, нашла и целую неделю следовала за ним, как
тень, сделав сотни снимков, задокументировав каждое место,
которое он посетил. Кроме того, она вела дневник, а когда ему
подошло время возвращаться в Нью-Йорк, вернулась на рейс
раньше – чтобы ждать его в аэропорту и сделать последнюю серию
фотографий, когда он выйдет из самолета. Для нее это был
сложный и неприятный опыт, оставивший ощущение, что она
забросила собственную жизнь ради своего рода небытия. Как будто бы
она снимала вещи, которых нет.

Фотоаппарат больше не был инструментом, фиксировавшим присутствие,
это был способ заставить мир исчезнуть, технология для
встречи с невидимым. Отчаянно желая повернуть вспять запущенный ею
процесс, Мария с головой окунулась в новый проект всего
через несколько дней после возвращения в Нью-Йорк.

Однажды, прогуливаясь после обеда с фотоаппаратом по Таймс Сквер,
она разговорилась с привратником топлесс-бара. Погода стояла
теплая, и Мария была одета только в шорты и футболку,
необычно скудный для себя наряд. Но в тот день она и вышла на улицу
именно для того, чтоб ее заметили. Она хотела убедиться в
реальности своего тела, вскружить головы, доказать себе
самой, что все еще существует в глазах других людей. Мария была
хорошо сложена, длинные ноги и красивая грудь, свист и
непристойные замечания, полученные ею в свой адрес, подняли ей
дух.

Привратник сказал, что она – красивая девушка, такая же красивая,
как девушки внутри, и по ходу беседы неожиданно предложил ей
работу. Одна из танцовщиц отпросилась по болезни, сказал он,
и что если она готова ее заменить, то он сможет представить
ее боссу, и, возможно, из этого что-нибудь получится. Мария,
не задумываясь, согласилась.

Вот так родилась ее следующая работа, известная под названием
«Обнаженная леди».

Мария попросила одного друга прийти и поснимать ее выступление – не
для того, чтобы кому-нибудь показать потом, а для себя, для
удовлетворения собственного любопытства относительно того,
как она выглядела. Она сознательно превращала себя в объект,
безымянную фигуру желания, и ей было очень важно понять, что
это был за объект. Она сделала это тогда один единственный
раз, отработав смены по двадцать минут с восьми вечера до
двух ночи, но при этом не жалела себя, и все то время, пока
была на помосте, взгромоздившись позади бара с разноцветными
лампочками, почти отскакивающими от ее обнаженной кожи,
полностью выкладывалась в танце. Одетая в трусы-танга со
стразами, на высоченных шпильках, она раскачивалась под громкий
рок-н-ролл и смотрела, как пялятся на нее мужчины. Она крутила
перед ними задницей, облизывала губы, соблазнительно
подмигивала, когда они подначивали ее и совали долларовые купюры.
Это получалось у нее замечательно, как и все, что она делала.
Когда она заводилась, уже ничто не могло ее остановить.

Насколько я знаю, лишь однажды она зашла слишком далеко, весной
1976, и в дальнейшем результат ее просчета оказался
катастрофическим. Были потеряны, по крайней мере, две жизни, и хотя,
прежде чем это произошло, прошли годы: от связи между прошлым и
настоящим никуда не деться. Мария была связующим звеном
между Саксом и Лиллиан Стерн, и если бы не ее привычка повсюду
искать неприятности, Лиллиан Стерн никогда бы не появилась.

После того, как Мария в 1979 оказалась в квартире Сакса, стала
возможна встреча между Саксом и Лиллиан Стерн. Потребовалось еще
несколько невероятных поворотов событий, прежде чем это
возможность была реализована, но можно проследить, что каждый из
них восходит к Марии. Еще задолго до нашего знакомства, в
одно прекрасное утро она вышла из дома, чтобы купить пленку,
увидела на земле небольшую черную записную книжку и
подобрала ее. Именно с этого события началась вся эта грустная
история.

Мария открыла записную книжку, и джинн вырвался на свободу, на нас
пал бич насилия, безумия и смерти.

Это была стандартная записная книжка для адресов и телефонов,
выпускаемая «Шеффер Итон Кампани», шесть дюймов на четыре, с
гибкой обложкой из кожизаменителя, на спирали и с выемками для
букв алфавита. Потертая, с более чем двумя сотнями имен,
адресов и телефонных номеров. Тот факт, что многие записи были
зачеркнуты и исправлены, и почти на каждой странице
использован целый набор самых разных письменных принадлежностей (синяя
шариковая ручка, черный фломастер, зеленые карандаши),
говорил о том, что эта вещь принадлежала своему хозяину очень
долго.

Первой реакцией Марии было желание вернуть записную книжку, но как
это часто бывает с личными вещами, хозяин не позаботился
написать на ней свое имя. Она посмотрела везде, где можно, как
это подсказывает логика - внутри обложки, на первой странице,
сзади – но имени не нашла. После этого, не зная, что ей
теперь делать с этой вещью, бросила ее в сумку и отнесла домой.

Думаю, что большинство людей об этом просто бы забыло, но Мария не
из тех, кто пасует перед неожиданно открывшимися
возможностями и не реагирует на подсказки судьбы. К тому времени, когда
она отправилась спать, у нее уже был готов план следующего
проекта.

Это будет хорошо продуманный проект, значительно сложнее и труднее
того, чем все то, что она пыталась делать раньше. Сама цель
его приводила ее в состояние сильнейшего возбуждения.

Она была почти уверена, что владельцем записной книжки был мужчина.
Почерк казался мужским, мужских имен было больше, чем
женских, книжка была потертая и засаленная, с ней обращались не
слишком бережно. На нее вдруг снизошло дурацкое озарение,
которым мы все подвержены. Она вообразила, что ей предначертано
влюбиться в хозяина записной книжки. Это длилось одну-две
секунды, но это время он казался ей мужчиной ее мечты:
красивый, умный, душевный, лучше всех тех, кого она когда-либо
любила.

Видение исчезло, но было уже поздно. Записная книжка превратилась
для нее в волшебный предмет, хранилище темных страстей и
невыговоренных желаний. Он оказался у нее случайно, но теперь,
когда он принадлежал ей, она рассматривала его как орудие
судьбы.

В первый вечер она изучила записи и не нашла ни одного знакомого
имени. Прекрасное начало, подумала она. Она отправится в путь
во тьме, совершенно ничего не зная, и постепенно поговорит со
всеми людьми, перечисленными в записной книжке. Выяснив,
кто они, она мало-помалу что-то узнает и о человеке,
потерявшем записную книжку. Это будет заочный портрет, контур,
обводящий пробел, и постепенно на общем фоне начнет вырисовываться
фигура, по кусочкам составленная из всего того, чем она не
является. Таким образом она надеялась его выследить, но даже
если это не удастся, усилие само себе будет наградой. Она
хотела заставить людей, с которыми она будет встречаться,
открыться ей, рассказать истории о прелести, похоти и
влюбленности, поверить ей самые глубокие секреты. Она предполагала
работать над этими опросами месяцы, возможно, даже годы.
Потребуется сделать тысячи снимков, записать сотни свидетельств,
исследовать целый мир. Во всяком случае, так она думала.

В действительности проект отклонился от курса в первый же день.

За одним исключением, в записной книжке все были записаны под своими
фамилиями. Однако на букву «л» была некая Лилли. Мария
решила, что это имя какой-то женщины. Если так, то единственное
отступление от правила было показательно, являлось знаком
особой близости.

Что если Лилли была подругой мужчины, потерявшего записную книжку?
Или его сестрой, или даже матерью? Вместо того, что бы пойти
по алфавиту, как она первоначально планировала, Мария решила
сразу перейти к букве «л» и позвонить таинственной Лилли.
Если предчувствие ее не обмануло, она сможет сразу узнать,
кем был хозяин записной книжки.