Черная дыра (15)
* * *
AveMaria –
не признающая времени, воскрешение в страхе.
Для которой все живо, все – настоящее, длящийся процесс, оставшаяся для себя композиция, последовательность. Там замкнулся круг действующих лиц, там остановились цифры и факты – пришли смерти, унесли приданные им жизни – и все стали знать, кого отбросить и оставить там, а кому жить дальше. А я живу дальше, AveMaria – отброшенный и оставленный, преследуемый и притягиваемый – страхом, унаследованным оттуда, страхом за других, чужим, отстраненным, циклическим, страхомне моего бытия – редуцированного, неуничтожимого – танцующим, зрелищным, неутолимым голодом материи. Я – слагаемое невыполненной нормы, неучтенная единица-кандидат, нереализованные премиальные. Задетый цепной волной смертопередачи, признающий беспрекословную силу ауф-штеен, досягаемый щупом – недоставшийся, брахицефал. По мне прошлись аппетитной перспективой, меня включили в план, вписали в очередь навсегда – оттрудили посмертно: несмотря на случившуюся невозможность, от меня не отказались. Между мной и ими нет интервала. Реликтово. Страшно. Неизвестная установка, оружие возмездия, секретное чудо баллистики, напитавшись расстоянием, собрав всю силу отката, выдохнуло в меня расщепляющий залп. И вот я – испустив AveMaria– боюсь своей судьбы – заимствованным у прошлого чувством – невыносимым, не совместимым с жизнью и вечно повторяющимся. Погорелец, беженец. Боюсь опоздать, обессилеть, не суметь выпрыгнуть, вырваться – остаться в темноте, в сне, вне жизни, на обочине, в замкнутости, отстать, задохнуться, сойти с ума. Боюсь доставшимся мне ощущением умерших – тех, кто тоже был людьми, как мы, но не выжил к нам… AveMaria, правда: умершие издеваются над нами, они нас испытывают, они нас совершенствуют, они нам нужны.
Но мы не они, им нас не достать.
Смерть в стороне не конец мира, не катастрофа в личном значении.
Мы нуждаемся в этой придуманной разнице, лелеем это расстояние, этот вечный огонь между нами, эту зубчатую эфемерную толщу, неприкасаемо отделяющую от завистливого равнодушия. Мы всеми силами бережем нашу дальность, поддерживаем, наращиваем, кормим, чтим эту взаимную, двустороннюю, добросовестно распределенную между нами, аккуратно локализованную, ухоженную непреодоленность. Избежав родиться ранее, мы заслонились от них временем. И нам не все равно, что именно мы теперь пользуемся – ею, что именно мы в выдавшийся момент стали – ее целью, получили возможность поддерживать, толкать мир. А она по определению безнравственна, тем более – в своем стремлении продолжаться. Нам вполне комфортно в этой облагороженной ритуальной пустоте. Мы готовы отсчитывать от себя каждый год по минуте – поминального молчания, согласны безвозмездно стареть на этот уговоренный промежуток. По суммарному часу её в ничто – с каждого из оставшихся. Лишь бы они нам не мешали. Лишь бы они не выпрастывались из своих слов и не пересекали отведенные границы, не нарушали выставленный порядок, не заволакивали окрест непонятностью... У нас хорошо получается. Она нам нравится. Она не хватает нас вглубь, не прогорает до конца, не коренится; наши сердцевины остаются нетронутыми. Виртуозы энергичного успеха: мы разделываемся с собой без оглядки и жалости, уходя налегке, неузнанными, унося покой своих нераскрытых недр.
Прошлое –
от которого экономнее отказаться, в которое легче не верить, которое проще удалить. Пытаясь добрать все его количество, до сих пор, мы вновь и вновь пробуем, подступаемся его оценить – нащупать масштабы, застигнуть контуры, окинуть взглядом со стороны, с воздвигнутого расстояния – чтобы все-таки понять, чтобы встретить и почувствовать произошедшее, чтобы натолкнуться и дрогнуть, не устоять перед ним – устрашиться, устыдиться, капитулировать – пасть. И ничего не видим. Потому что ничего не было – никогда не было, не могло быть – такого просто не могло быть. Потому что мы все-таки по-прежнему люди – как нам кажется, как нам зовется – единое, не распавшееся, выдержавшее удар человечество. Так мы думаем. Так мы верим. Потому что мы живы – мы умудряемся жить – отстраненно, вопреки – в продолжение, в устремленность – у нас хватает на это беспамятства и жажды. Потому что бывшее невозможно, потому что оно не может соединиться с нашей реальностью, вложиться в наши ценности, подстроиться, подтвердить нашу целостность, единство; потому что оно тащит назад, затрудняет и аннулирует будни, отменяет перспективу; потому что его нельзя признавать – мы не хотим – мы протестуем. Вымысел, гипотеза, миф, опечатка, оговорка, недоразумение, ложь. Потому что оно бесцветно, беззвучно, бесформенно, безымянно. Потому что оно ничего не отдает, ничем себя не проявляет. Потому что оно не может давить в наши чувства, принуждать к реакции память. Потому что оно всегда шире горизонта допустимости, в другой частоте – оно несоизмеримо с нами. Мы слишком далеко оторвались вразлад, мы слишком – опоздавшие, потому – и живы. От них надо защищаться, их надо саботировать, их нельзя – сплошь с собой, впускать в мироздание, протоколировать в правде. Они нас компрометируют, они клевещут на нас… Девочка на коленях с ослепительной вспышкой в ладонях. Остриженная, обнаженная женщина с биркой на шее. Огромное в малом – неизрасходованное время неродившегося малыша. Загадка, феномен, наваждение, чудо, абсолютно враждебное жизни и разуму. Наше до и наше после – наше не мы. Наш облик. Лицо, которое мы носим. Имя, которое мы себе дали.
* * *
Созвездия соцветий.
Лепестковые своры.
Эдельвейсовое поле.
Плодородный рай.
Я здесь.
Я здесь. Я всегда здесь был.
Мне никуда отсюда не надо.
4 часа утра. Ауфштеен. Пора.
Пора торопиться.
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы