Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Несун

Муж сестры трудился на «Красном треугольнике» в Ленинграде, где среди прочего производили ядовито-яркие, малиновые резиновые стельки. Эти стельки умыкались с завода и использовались для окрашивания пасхальных яиц. Мой отец работал инженером-чертежником на «Гипроникеле», а при этом НИИ был завод. Часто он приходил с работы с тяжеленной сумкой через плечо, из которой высовывался рулон ватмана или миллиметровки (ею потом вместо обоев оклеили дачу). Cумка пахла маслом с завода, махоркой, а зимой – просто морозом. Там лежали детали, завернутые в старые чертежи. Осенью отец ездил в лес на болото за брусникой, за клюквой. На заводе ему изготовили металлический ковш с ручкой, открывающимся зевом и зубьями, который собирал ягоды, их не давя. Дизайн этого чудо-ковша придумал он сам. До болота он добирался на поезде и потом на дрезине. Одна часть дрезины хранилась на балконе у нас, а другую взял его товарищ Пайгалик (он тоже рано умер, ну совсем как отец). Дрезину сделали на заводе рабочие. Как отцу удалось пройти мимо вахтера с этой громадиной – непонятно. И как он расплачивался с рабочими, он не объяснял.

Недавно в Музее Гуггенхайма в Бильбао я видела инсталляцию: разрозненный, разнокалиберный металлический хлам, подобранный скульптором на свалках Нью-Йорка. Если собрать в кучу все штуковины, вынесенные отцом за тридцать лет работы в НИИ, получится здоровенное сооружение, своеобразный памятник неутомимому несуну. Но в какую кучу сложить все задачи по математике и по физике, которые он поздно вечером,

отстояв сначала за кульманом,

а потом ещё

на полставки оттирая кафель в уборной,

решал за меня?

Маргарита Меклина

Пурукуми е?

            В переводе с финского:

Есть жевательная резинка?

Выражение вошло в широкий обиход ленинградских школьников младших классов где-то в начале семидесятых. В Москве таких малолеток называли

 гамщики,

от английского gum – резинка. Финские туристы, пользуясь привилегированным статусом нейтральной страны (пресловутая финская модель в международных отношениях между СССР и Европой) и вытекающим из этих отношений визовым режимом, регулярно наводняли Ленинград зимой и летом. Финны приезжали на ярких туристических автобусах с надписью Suomi с единственной целью: выпить как можно больше водки. В рейтинге иностранных туристов, который в то время был широко распространен среди ленинградских фарцовщиков, финны занимали среднее место, где после

 бундесов (туристов из Западной Германии) и

 югов (граждан Югославии).

На первом месте в этой категории стояли

штатники,

канадцы,

а нижние позиции занимали выходцы из стран Восточной Европы:

 поляки,

венгры.

Водкой финны отоваривались в валютных «Березках», пили, как правило, в гостиницах на протяжении трех-четырех дней, без особых эксцессов, а потом отбывали на родину. Именно финны были главным фактором развития фарцовки жевательной резинкой среди малолетних. Обычно ею занимались школьники младших классов, которые знали места стоянок финских автобусов или болтались около интуристовских гостиниц типа

«Ленинград»,

 «Европейская»,

 «Астория».

Работали они обычно группами по пять-восемь человек; такие группы складывались стихийно, объяснялось это тем, что финны приезжали группами по тридцать-пятьдесят человек.

Выглядели ребятишки на фоне румяных финнов бедно и грязно, щедростью финны не отличались, но и выгоду не упускали, так как полученные сувениры были дешевле выменять, чем купить в той же «Березке». Жевачка шла в обмен на октябрятские звездочки и другие значки, открытки, старые царские монеты и прочие дешевые сувениры. В дальнейшем она продавалась или менялась на другие товары. Именно поэтому, финское пурукуми е? было широко известно среди питерской детворы, а малолетние фарцовщики являлись неотъемлемой частью унылого ленинградского пейзажа семидесятых – начала восьмидесятых годов. Уже в то время они делились на две группы: учащихся престижных спецшкол с английским или другими языками, и школьников из простых школ; фарцовали жевательной резинкой, как правило, последние, ибо для учеников спецшкол такое занятие не соответствовало их статусу, да и было не безопасным – часто походы за жевачкой заканчивались в милиции, с последующим письмом в школу и постановкой на учет в районной детской комнате милиции.

Вот почему, вероятно, этот, самый низший, вид фарцовки практиковали ученики второго–шестого классов, поскольку, в седьмом классе уже вступали в комсомол, и если подросток продолжал фарцовать, то занимался уже более серьезными и опасными вещами: пластинками, джинсами и становился профессиональным фарцовщиком.

Антон Козлов

Самиздат

Обычно происхождение неологизма установить трудно, но вот случай, когда автор известен. В конце пятидесятых поэт Николай Глазков печатал сборнички своих стихов на пишущей машинке, брошюровал их в виде книжечек. На первой странице обложки он указывал: Сам-себя-издат. Процитирую его:

Я на мир взираю из-под столика,

Век двадцатый – век необычайный:

Чем он интересней для историка,

Тем для современника печальней.

В шестидесятых годах уже бытовал термин самоиздат, я им пользовался. Здесь акцент на само, на опубликование себя, автора. Позднее явление приобрело размах и было осознано как противоставшее Литиздату, Госиздату и прочим, печатавшим официальную партийную и другую, но обязательно подцензурную, литературу. Приняв окончательную форму, самиздат, термин вошел и в иностранные языки.

Первым широко разошедшимся в копиях самиздатским документом была стенограмма суда над Иосифом Бродским, осужденным за тунеядство. Ее составила журналистка Фрида Вигдорова.

Весной 1964 года журналист Борис Петров привез в Томилино, в дом Марка Ляндо, семнадцать страниц папиросной бумаги, покрытых убористым подслеповатым текстом. Его читали все сразу, передавая листочки друг другу. Ошеломляюще, неслыханно! Так просто и вернуть через два дня? Мысль естественная и спасительная: перепечатать. На машинке Ляндо, двумя пальцами… С этого началась моя тайная жизнь в самиздате, прерванная в 1973-м налетом КГБ.

Через год с приятелем по философскому факультету Валентином Шаленко мы взялись за огромную работу: в две машинки перепечатать «Доктора Живаго» с книги, привезенной из Франции. На папиросной же бумаге, четырнадцать экземпляров. Последние экземпляры были совсем слепыми, но если подложить лист белой бумаги, то ничего. С бумагой помог Петр Старчик (впоследствии арестованный за распространение листовок): он выносил из своего Института психологии рулоны бумаги для осциллографов, замечательно белой, тонкой и прочной.

Свои собственные произведения мы не забывали: форматом в половину листа был издан сборник

  «Шея»,

а в 1966-м –

  «Альманах N».

К тому времени уже циркулировали известные и знаменитые сборники:

  «Синтаксис»,

  «Сфинксы»,

  «Чу»…

Техническое оснащение улучшалось: мы открыли микрофильмирование. Контроль за этой аппаратурой был слабее, чем за ксероксами, микрофильмы бывали все чаще профессиональные, отличного качества. Вячеслав Великанов сконструировал установку для копирования микрофильмов, поместив ее в чемодане. В таком виде она удобно перемещалась по городу. На одном из обысков кагебята нашли ее у Великанова же. Посовещавшись, они ее не взяли, решив, что это самодельный магнитофон…

В 1970 год мы вступили технически оснащенными. Юрий Шершнев, выпускник факультета психологии и работник Института по изучению причин преступности, предложил построить домашний ксерокс. Работы велись в доме Ляндо в Томилине, душой проекта был инженер Олег Никифоров (умерший в 1996 году от голода). Тогда я познал счастье Гуттенберга: после многих проб и неудач был получен читабельный отпечаток! Работа осталась незавершенной из-за провала группы самиздатчиков на секретном заводе «Арзамас-2», с которой был связан Шершнев. Вскоре он умер.

В том году я хотел выпустить к столетию Ленина подарок самиздата и написал «Смуту новейшего времени, или удивительные похождения Вани Чмотанова»; к ее созданию имел отношение Борис Петров. Она понравилась и быстро попала в тамиздат – за границу совка, была опубликована в Париже в еженедельнике «Русская мысль», о чем мы узнали не сразу. Параллельно французский издатель Морис Надо получил микрофильм во время поездки в Москву.

Тайно, в лифте, из рук в руки.

– рассказывал он мне через пять лет в Париже. Он выпустил ее по-французски. Она вышла и на других языках, в том числе по-польски в самиздатском издательстве «Анти/К».

Некоторые западные книги стали самиздатскими бестселлерами. Стажерка Хельга из ФРГ привезла «Технологию власти» Авторханова в подарок Шершневу. Вот это было чтение! Немедленно был изготовлен микрофильм, заработал чемодан Великанова.

Если напечатать тысячу экземпляров этой книги, то потом можно сидеть в тюрьме со спокойной совестью.

– сказал Шершневу свободолюбивый генерал Григоренко. Он получил экземпляр моего изготовления: весом больше килограмма, по две страницы книги на фотобумаге форматом 13×18, с фанерными дощечками в качестве обложек, с тесемками, чтобы завязывать.

Не раз повторялась сцена такая: я работаю в ванне в квартире Софьи Губайдуллиной, печатаю фото, например, «В круге первом», а снаружи изнывают приятели. Наконец, я выдаю им пачку мокрых ещё страниц, и они погружаются в чтение. Из ванны мне слышны восклицания комментариев…

Постепенно составилась библиотека микрофильмов Самиздата в двести названий. В ответ на анонимный заказ по цепочке знакомых микрофильм отправлялся в неведомые руки, чтобы там оставить копию и вернуться.

Кагебята не сразу оценили важность свободной медии: лишенная структуры, аморфная, с теряющимися нитями связей, она не сразу поддалась их топорному шпионажу. Они организовали музей самиздата из захваченных на обысках материалов. Уголовный кодекс был пополнен статьей 190-1 «Распространение материалов, порочащих советский общественный и государственный строй», угрожавшей лагерем до трех лет и ссылкой до пяти. Особо злостные самиздатчики могли подпасть под старую статью 70 об антисоветской деятельности, которая обещала максимум пятнадцать лет и расстрел; самиздатчики получали обычно до семи лет.

Риск был всегда. Однажды я отправился изготовить микрофильм у знакомого парня по наводке Сергея Бычкова. Это был ящик, секретная лаборатория, работавшая для подводных лодок; она располагалась возле Центрального телеграфа, в полуподвале, без всяких вывесок. Во время обеденного перерыва мы собирались отснять тамиздатскую книгу Бердяева. Вдруг послышались голоса, в дверь постучали. Коллеги непредвиденно вернулись! В секретной лаборатории – чужой! Мне пришлось вылезать через подвальное оконце на оживленный тротуар улицы Горького, настолько тесное, что штанина моих брюк лопнула. Я уходил, придерживая ее рукою, опасаясь погони…

Наиболее актуальным изданием Самиздата стала двухмесячная

 «Хроника текущих событий»,

основанная Натальей Горбаневской в 1968-м. Те же папиросные странички. Сведения об арестах, обысках, вести из тюрем, новости самиздата. Ценный и легкий материал для западной прессы. Жестокость и унылость совка стала видна всем. И кагебята постарались «Хронику» задавить: в конце семидесятых за каждый новый номер они арестовывали заложников, не имевших прямого отношения к изданию. По ее образцу возникли десятки самиздатских периодик:

  «Евреи в СССР»,

 издание немцев Поволжья,

крымских татар,

сборники «Надежда»,

журналы

 «Поиски»,

 «Вече»…

В восьмидесятых возникли уже настоящие подпольные типографии. В одной такой баптисты успели отпечатать тридцать тысяч евангелий, пока их не раскрыли.

Николай Боков